— Да, так и было. Пока готовилось мясо, я задумался, подошел к твоему столику, открыл духи и вдохнул их аромат… Наверно, я просто соскучился по тебе.
— Мне приятно слышать, мой родненький, что соскучился! Но в данном случае с тобой сыграло шутку подсознание. Именно оно заставило тебя понюхать мои французские духи. Потому что ты неотступно думал о своей поездке в Париж и мучился тем, как сказать мне об этом. Возможно, ты в свое оправдание даже думал, какие духи мне привезти из «городу Парижу». Как видишь, усы указали мне точное географическое место, куда ты направляешься.
— Но я ведь мог открыть любой флакон! У тебя их вон сколько. Вот рижские, а вот японский крохотный пузыречек, а вот — я сам привез тебе из Москвы, духи от Славы Зайцева. Я был рассеян, в голове пусто. Машинально взял первый попавшийся флакон. Им мог оказаться японский. Это значило бы, что я собираюсь в Токио?
— Нет, дорогой мой дружочек. Сознание — да, оно могло выкинуть такую штуку. Но ты же действовал неосознанно. А значит, подсознание вело тебя по дороге навязчивых мыслей. Ты думал о предстоящей поездке во французский зоопарк, и подсознание заставило тебя открыть и понюхать именно флакон фирмы «Кристиан Диор». Оно, подсознание, хотело таким образом объединить решение проблемы со мной и поездку. Понимаешь?
— Я понимаю только одно! Мне досталась волшебница! — Андрей обнял возлюбленную и стал ее целовать, она обвила его шею руками. Но внезапно он остановился и растерянно спросил: — Так я не понял, ты не против поездки?
— Какой же ты у меня дурачок! Конечно, поезжай.
Андрей с подозрением уставился на Веру.
— Что-то ты очень легко меня отпускаешь. Наверное, я тебе все-таки надоел…
Вера снова рассмеялась тем смехом, который его так волновал.
— Или, — сделал свирепое лицо Двинятин, — у тебя кто-то есть. И ты ждешь не дождешься, когда я уеду.
Вера откинулась на подушки и зашлась таким хохотом, что сонный Пай вскочил и забегал по кровати, наступая толстыми лапами на хозяев.
— Ой… Уморил… Не могу!.. — всхлипывала Вера, размазывая по лицу черную тушь с ресниц. — Отелло ты мое дорогое!
Отелло улыбнулось в усы.
— Лучше скажи, — отдышавшись, спросила Вера, — это надолго?
— На неделю, — облегченно вздохнул Двинятин. И уже не стал тратить время на разговоры, а жадно впился в губы своей возлюбленной.
На следующее утро Вера решила начать работу для Чепурного знакомством со Стивом Маркоффым. Он содержался в Киевской психоневрологической больнице № 1 им. Павлова, куда Вере попасть не составляло никакого труда. В Павловской все еще работали ее однокурсники и коллеги, да и сама Вера трудилась там во времена ординатуры.
Внутри почти ничего не изменилось. Те же коридоры, те же лица, тот же специфический больничный запах. Завотделением Наталья Родионовна Королек, в институте просто Таша, очень обрадовалась своей сокурснице-коллеге. Они с Верой, правда, никогда не были близкими подругами из-за разницы в восприятии жизни. Таша Королек была по устройству характера нытиком. Она училась легко и получала хорошие оценки, но ведь для нытья всегда найдется повод. То профессор слишком строг, ну да, зачет-то поставил, но бедную Ташу измордовал. То бойфренд не Ален Делон. То квартира маленькая… Словом, как говорит поговорка, у кого-то был суп жидковат, а у Натальи — жемчуг мелковат. У Веры, наоборот, было много причин жаловаться на судьбу, но она этого никогда не делала. Не тот у нее характер.
Встретив однокурсницу в кабинете и предложив чаю, Наталья Родионовна тут же стала привычно жаловаться: зарплата у медперсонала мизерная настолько, что хоть профессию меняй! На одного пациента в день выделяют аж три гривни!.. Специалисты уходят в платную медицину. Богатеньких душевнобольных их родственники предпочитают лечить во всяких Швейцариях. Здесь, правда, построили парочку палат с улучшенными удобствами, платных. Но в них в основном отлеживаются эти новые энергичные хозяева жизни. Да и то со смешными диагнозами: нутам депрессия, «синдром менеджера» — ослабление потенции, вспыльчивость с потерей самоконтроля и бессонница. А в мединституте — ты слышала? — сократили часы по психиатрии! Ужас что делается!..
Доктор Лученко согласилась попить чайку и посплетничать, а в нужный момент попросила провести ее к пациенту Маркоффу.
— Да о чем разговор! Это тот, где мент дежурит? — тараторила Таша. — Как будто отсюда можно сбежать! Наверное, его подозревают в убийстве. Шеф попросил провести экспертизу и бумагу по всей форме составить. Только я не успела еще, некогда. А тебе он зачем? — Глаза бывшей сокурсницы блеснули любопытством.
— Таша, ты же знаешь, я еще с ординатуры занимаюсь пограничными состояниями. У меня и диссер на тридцать процентов по ним, по «пограничникам»!
Вера врала без малейших угрызений совести, поскольку понимала, что тема диссертации — единственный ключик к любой палате психиатрической больницы. Каждому психиатру было известно, что пограничные состояния пациентов — наиболее трудная для диагностики вещь. Писать такую диссертацию можно ближайшие семьдесят лет. Так что профессиональную ревность доктора Королек психотерапевту Лученко удалось усыпить сразу. Наталья Родионовна облегченно вздохнула. Получалось так, что Лученко может сделать за нее ее работу. Вот и чудно.
— Ну пошли, десять минут я тебе дарю.
— Да мне больше и не нужно, — обрадовалась Вера.
— Только вот что… — на секунду задумалась Наташа. — У меня тут двое студентов на практике. Пусть поприсутствуют. Да! — окончательно решила она. — Покажи им, как работает настоящий профи. Ты же всегда у нас была на высоте!
— Не преувеличивай, — улыбнулась Вера. — Хотя комплименты всегда приятно слышать.
«Студенты эти мне — как пловцу гантели, — подумала Вера с досадой, сохраняя, впрочем, приветливое выражение лица. — Но и отказаться нельзя. Что же делать?»
Милиционер не обратил никакого внимания на врачей и студентов в белых халатах. Доктор Королек открыла дверь своим ключом и, к облегчению Веры, ушла.
Увидев входящих, Стив Маркофф сразу вскочил, отложил книгу, стал горячо рассказывать Лученко и практикантам о значении зеленого покрова Земли. Затем вдруг замедлился, взгляд его стал замороженным, движения деревянными.
— Я дерево, — сказал он.
— Какое именно? — спросила Вера с интересом. Она с мгновенной ясностью увидела, что он совершенно здоров. Двое студентов, стоя в углу палаты, смотрели на Стива с испуганным восхищением.
— Клен, — прошелестел «больной».
— Ладно, дружочек, клен так клен. Тоже хорошее дерево, красивое, — сказала доктор Лученко и обратилась к парню с девушкой: — Вот, друзья, обратите внимание. Обострение навязчивой идеи вкупе с бредом преследования. Результат давней мозговой травмы, усугубленный обособленностью в семье, одиночеством среди родственников. Такое бывает, когда человек считает себя не таким, особенным, воображает себе важное предназначение, а окружающие близкие люди его не понимают. Топчут этот и без того чахлый цветок исключительности, пытаются подровнять — чтобы был как все, впихивают его в прокрустово ложе своей унылой повседневности.
Студенты, открыв рты, с изумлением внимали. Еще больше изумился Маркофф. Откуда знает?!
— Сядьте на этот диванчик, пожалуйста, — распорядилась Вера, и студенты послушно сели. — Когда у больного бред, нужно соглашаться, ни в коем случае не спорить. Ни в коем случае! Иначе ничего не добьетесь. В сознании бредящего вся его фантазия стройна и логична. Даже если вам кажется, что можете переубедить, — нельзя. Допереубеждаете до того, что сами станете персонажем бреда и врагом номер один! — Она повернулась к Маркоффу: — Идите ко мне, голубчик, давайте сядем вот сюда.
Тот подошел и сел рядом, повинуясь повелительным интонациям.
— Так вы клен, значит? Очень хорошо.
Стив кивнул, вновь становясь замедленным.
— А я сосна, — сказала Вера Алексеевна непринужденно. — Поговорим как дерево с деревом? И покачаемся вместе на ветру. Ну, давайте.
Она обняла Стива за плечи и принялась вместе с ним чуть-чуть раскачиваться. Студенты отодвинулись от них на самый край диванчика и оттуда испуганно таращили глаза.
— Так вы говорите, быть деревом лучше, чем человеком?
— Конечно, доктор, — ответил Стив. — Все-таки Земля — наша планета, а не их.
— Отлично вас понимаю. — Вера произносила слова в том же замедленном темпе и с той же интонацией. — Наша, не их. Не людей.
— Люди? Не смешите меня! Тоже мне, сравнили: люди — и мы, — вошел в роль мнимый больной. — У них сотни болезней, они долго не живут, они уродливы. Поставьте куда-нибудь на пригорок человека, и поставьте меня, кленовое дерево. Кем вы станете любоваться на закате солнца, от чьей красоты у вас защемит сердце? То-то. Смешные, недолговечные, суетливые создания! Они не умеют терпеть и ждать, а это главные качества для хозяев планеты. Представляете, наша заповедь «жить растительной жизнью» у них имеет негативный, позорный смысл!
