Прогульщика-богомольца
выгони вон!
Не меняй гудок
на колокольный звон!
В общем, лозунг повесили, и святое лицо Саши дошло-таки до факультета. А ещё через три месяца оно (лицо) написало рапорт на увольнение. Вот таким нам запомнился бородатый курсант Саша Глыба.
Вторым сожителем злополучного кубрика назначили уже всем известного Ваню Кобаленко. Зная его не совсем нормальную адекватность, во всех каютах от него отпихивались чем могли, а тут вроде и кубрик пустой, и курсант всего один. Саша от Вани отпихнуться не успел, да и старшина как-то не по-доброму посмотрел. Вот они и стали жить. Ваня, правда, помимо природной дури, ещё и лентяем оказался жутким, так как сразу же стал пропускать свою очередь по уборке помещения. В итоге проживающие с ним соседи просто перестали убирать около его кровати, и вскоре под Ваниной шконкой скопилось столько пыли, что она до боли оказалась похожа на летний утренний туман.
Третьим в столь дружную компанию влился наш весёлый товарищ — психиатр Лёлик. Уже на вторые сутки пребывания обоим своим сожителям он поставил неутешительные диагнозы и стал судорожно думать, что же с этим делать. Сдать в клинику душевных болезней на лечение — нереально. Отправить в амбулаторном порядке в ПНД (психоневрологический диспансер), именуемый коллегами «Придурковатоневменяемый дом», тоже никак. В общем — без вариантов. Ведь всем известно, что именно осложняет лечение подобных больных. А если неизвестно, то я тебе сейчас расскажу, любимый читатель.
Психический больной просто-напросто, в отличие от соматического, не осознаёт, что у него есть проблемы. Если взять обычного человека, которого охватил приступ колики или грудной жабы, то он, скорее всего, сам вызовет себе помощь. Пусть даже, как правило, и не сразу. Душевнобольной же гражданин не знает, что он заболел. У него повышенное настроение, улыбка, которая не исчезает даже ночью, и различные признаки безмерного счастья или, наоборот, депрессии. Лёлик знал о подобных трудностях, поэтому изобрёл свою тактику.
Юный психиатр потихоньку стал вводить лечебные тесты, ставить мозговые опыты, но, к сожалению, достиг лишь только одного результата, который вскоре не заставил себя долго ждать. Как говорится: «Жила-была девочка.»
В ту чёрную пятницу Лёлик досрочно сменился с наряда и, уморённый приборками, начальником и тумбочкой, упал без сознания на аккуратно застеленную с утра шконочку. Сон ворвался в его измученный мозг ровно в тот момент, когда щека психиатра соприкоснулась с гладкой поверхностью ватной подушки. Говоря проще, товарищ уснул, за два сантиметра не доходя головой до наволочки. Ноги забрались на кровать самостоятельно. Руки безжизненно повисли лианами.
Сон оказался прекрасен. Он напоминал чистый лист бумаги. Как безмятежная долина. Как спокойное море. Иными словами, сон был пустым. Лёлик сопел и даже, возможно (я сказал: возможно), пускал слюни на подушку.
Именно в подобном безоружном состоянии на девяносто второй минуте отключки уснувшего и застали «сокамерники». Когда Саша и Ваня увидели находящегося в глубокой дрёме товарища, в глазах у них вспыхнул хищнический блеск. Они налились кровью, зрачки сузились, а левое нижнее веко зловеще поджалось к верхнему. На лице нарисовался оскал, а край правой Ваниной штанины, и без того висевший выше левой, поднялся по голени аккурат к коленке. Ребята, засучив рукава, приблизились к телу.
Бесшумно схватив простыни, они, недолго думая, привязали Лёлика к его железной подруге. Они зафиксировали Алексея настолько крепко, что даже родная мать не смогла бы его вызволить. Однако Ивану Кобаленко простой фиксации показалось мало, и он для большей надёжности ещё прихватил шёлковыми нитками накрывающее спящего одеяло к матрасу. «Вернее будет», — пояснил добрый Ванюша шёпотом.
Лёлик проснулся в тот момент, когда в кубрике запахло жареным. Об этом сначала сообщил нос. Нехотя открыл пришитый своё левое око, вслед за которым почти одномоментно раскрылось правое. Секунду спустя очи изумились, Лёлик — нет.
Подле кровати, ключицей к ключице, стояли два товарища: Глыба и Ваня. У первого в руках находился предмет, похожий на кадило, из которого тонкой струйкой тянулся извилистый дымок. У второго перед глазами лежал толстенный талмуд, издалека напоминающий учебник по душевным болезням.
Привязанный друг успел точно на начало церемонии. Товарищ с кадилом как раз начал петь церковную песню, из текста которой Лёлик смутно разобрал, что друзья изгоняют некую нечистую силу. Сопоставив данный факт с тем, что он оказался связан, будто запеленутый младенец, герой наш понял, что силу эту нечистую выгоняют из него. Алексей задёргался. Пение усилилось.
Под таким натиском психиатр стал кричать и даже вспомнил несколько парабранных словечек. Он назвал их сначала по-медицински: «Дебилы» (дебилизм — медицинский термин, обозначающий одну из степеней умственного недоразвития. — Авт.). Затем классически: «Волки позорные». И наконец, по-английски: «Дети пляжа» (другое, нелитературное значение фразы «son of a beach» можно представить как «сукины дети». — Авт.). При этом Лёлик умудрился им припомнить, что в стране демократия и они грубо попирают его конституционные права. Сказал он это своим мучителям, правда, тоже не очень вежливо. За подобную демократию и смелые медицинские диагнозы будущий психиатр и получил кляп в рот.
Заткнув таким нехитрым образом громкоговоритель, «православные» продолжили святой обряд. Через двадцать минут нечистого изгнали, и товарищи отступились.
Оставшись в каюте один, без помощи чёрной силы и намертво пришитый к кровати, наш академик пробовал мычать, стонать и прыгать вместе с кроватью. Однако на издаваемые звуки никто не шёл.
Вызволил же Лёлика из плена дядя Слава, живший в соседнем кубрике, поскольку услышал глухие удары в стенку. Бум-бум-бум. Как оказалось впоследствии, удары производила свободная, никак не зафиксированная, светлая голова будущего толкового психиатра.
Лекция 14 О ВРЕДЕ БЫСТРОГО ПРОБУЖДЕНИЯ
Тонированная «Волга» влетает в зад дорогой иномарке.
Из иномарки выходит детина с битой и начинает колотить по лобовому стеклу. Когда последнее выпадает, детина обнаруживает в салоне генерального прокурора.
Пряча биту за спину, хулиган заискивающе говорит:
— А я тут стучу, стучу, ищу, кому денег отдать.
Анекдот
Лёлик, как настоящий будущий врач, хоть и не славился злопамятностью, однако, будучи человеком образованным, всё всегда досконально записывал. Не стал для него исключением и случай с изгнанием. Спустя несколько дней друг наш показал соседям по кубрику, где на самом деле зимы ракуют.
В этом месте хороший читатель может сладко сидеть и потирать руки. Ага, знаем-знаем, как в армии наказывают. Вариантов много. Можно ночью зубной пастой обидчика намазать. Можно шнурки морскими узлами связать. А можно и просто всю обувь суперклеем к полу пришпандорить намертво. Однако наш толковый товарищ не стал мелочиться и заниматься шмотко- и членовредительством. Нет. Он поступил грамотно. Прямиком на медицинский манер.
В самый обычный, ничем не приметный четверг кубрик собрался для вечернего чаепития. Отпетый Лёлик, воспользовавшись моментом, незаметно подмешал в кружки славным сородичам по кубрику ударную дозу снотворного. А если сказать точнее, то он подсыпал вдвое больше допустимой по инструкции нормы. «Не с алкоголем же мешаю», — подумал он, зная, как опасно совмещать спиртные и снотворные напитки. С подобными мыслями друг наш и опустил в чай «коллегам» по паре белых таблеточек. Спустя буквально пятнадцать минут «друзья-правонеславные» прекрасно и мирно посапывали на своих застеленных коечках. Они уснули младенческим сном сразу же, как их тело ощутило родной ватный матрац. Доказательством глубокого сна служил обильный, отделяемый на подушку секрет слюнных желёз.
Поутру довольный проделанным манёвром Лёлик тихонечко собрал свои учебники, сложил халат и убыл на занятия. «Приятных снов», — прошептал вслух сокурсникам наш психиатр (будущий), бережно прикрыв за собой дверь. Соседи мирно похрапывали и ответного пожелания Лёлику никоим образом не выразили.
В пятницу, как по закону жанра (и наш друг об этом знал), проходила проверка убытия курсантов на занятия. Шмон стоял грандиозный. Показателем высокой степени шмона являлись несколько описываемых ниже моментов.
Во-первых, закрытые двери выламывались без сострадания к замкам и петлям. Во-вторых, неубранная посуда летела на пол, вслед за которой катились шмотки и не заправленные шконки. И в-третьих, вдогонку к шмоткам швырялись неаккуратно застеленные простыни и разбросанные книги. Притихшая дневальная служба в тихом ужасе наблюдала за всем этим в перископ из-за расположения тумбочки. При этом она бы и помечтала схорониться вообще где-нибудь подальше, но позади лишь гальюн, и исчезнуть совершенно и абсолютно негде.
