Глава третья
Грунька, пришедшая с поля, осталась в избе готовить ужин, а Митька с Прохором, ничего ей не рассказав, взяли лопаты, и отправились к стогу сена. Солнце уже закатилось за горизонт, и двор залил тусклый сумеречный свет. К этому времени - принимая во внимание опорожненную на три четверти бутыль - они уже находились в состоянии, близком к пониманию всех глобальных загадок мироустройства и потому любая работа казалась им плевым делом.
Но постепенное выдергивание травы из стога почему-то не давало никаких результатов. Покойного бесовского деда и след простыл. Наконец весь стог был разобран до основания и сухая трава, из которой он ранее состоял, оказалась разбросанной по всему двору. Труп так и не был найден. Глядя на Митьку удивленными глазами, Прохор спросил:
- Ты его перепрятал?
- Зачем мне это нужно? - переспросил Митька.
- Да черт тебя знает! Ты ж - хозяйственный... Может, приберег для чего-то?
Увидев, что глаза Прохора наливаются бычьей несдержанностью, Митька истово заорал:
- Да на кой ляд он мне нужен?! Не прятал я его, Господом клянусь! Да ведь я с тобой все время вместе был...
- А в нужник кто ходил? - не сдавался Прохор, медленно приближаясь к зятю.
- Дак мы же вместе с тобой ходили! - не сдавался Митька, постепенно отступая к крыльцу. - Я внутрь нужника, а ты - за него...
- А что ты внутри сортира делал? - жестко спрашивал инвалид, ускоряя свои ковыляющие шаги.
- Дристал я там! Понимаешь - дристал! - истерически вопил Митька.
И здесь ситуацию разрядила возникшая на крыльце Груня. Сходу оценив состояние обоих родственников, она сказала:
- Есть идите, пьянчуги красноносые! А то до утра будете выяснять, кто больше нагадил, а кто меньше, и кого за это надо сильнее уважать.
Услышав эти мудрые слова, спорщики тут же пришли в себя и почему-то хором крикнули:
- Груня!
- Ну? - отозвалась митькина жена.
- Ты часом в стог сегодня не лазила? - строго спросил Прохор.
- Когда б я успела? - поинтересовалась Груня. - Только с поля пришла - давай ужин готовить. А если б и было время, то с кем лазить? Вокруг одни пропойцы и кровельщики у отца Пафнутия.
Митька с Прохором тревожно переглянулись и пошли к выходу со двора.
- Куда вы? - спросила Груня. - Есть идите. Все готово уже.
- Сейчас придем, - не оборачиваясь, ответил Митька...
Они не смогли ответить на вопрос Груни потому, что сами не понимали, зачем их
понесло за ворота. Но как только родственники вышли за калитку, непонимание их улетучилось неизвестно куда.
Впереди, дальше дороги, ведущей к деревне, зеленел луг, за которым в сумрачном свете заката огромной черной кляксой распластался лес. И он шевелился! Сначала казалось, что это ветер колышет ветви деревьев, но вдруг в нескольких местах замелькали огоньки. Они меняли цвета (с красного на зеленый, с зеленого на желтый, с желтого на синий и опять на красный). И огоньки эти перемещались по всей стене леса, нависавшего над лугом мрачной далекой линией.
Митька с Прохором завороженно наблюдали за игрой цветов, пока вдруг издалека, из самого укромного закутка леса не донесся к ним протяжный волчий вой. Оба вздрогнули.
- Ты думаешь, что деда забрали черти? - спросил Митька.
- Нет, - ответил Прохор. - Он очнулся и ушел сам.
- Значит, мы никого не убивали, - довольным голосом произнес Митька. - Поэтому можно спать спокойно.
- Дурак! - мрачно сказал Прохор. - Мы взяли деньги!
- Ну и что?
- А условия договора не выполнили.
- И?
- Ох, как с тобой тяжело! Тебе что, сказок никогда не рассказывали?
- Нет, - ответил Митька. - Меня вместо этого отчим табуреткой бил. Каждый вечер перед сном. Чтобы мне лучше спалось...
- Оно и видно, - сказал Прохор. - Надо было тебя еще с утра дубасить, чтоб от жадности отучить... Поясняю один раз. Слушай внимательно.
- Слушаю.
- У бесовской силы заведено так: взял деньги - продал душу!
- Так мы же деньги не брали. Мы, получается, отняли их!
- Не имеет значения, - тяжко вздохнул Прохор. - Для черта получить по шее - обыденное дело! Ему плевать на это. Главное - купить кого-нибудь! И мы с тобой купились... Эх, обуяла меня жажда денег! Всего один день с тобой, Митька, повидался и уже - на тебе, в такое дерьмо вляпался! Все твоя мерзкая скаредность!
- Не понимаю, о чем ты говоришь? - возмутился Митька. - Какие деньги? Какое золото? Знать ничего не знаю, ведать не ведаю! Идите, гуляйте полем! У меня ничего нету! Пойдите, сыщите!
- Ох, и дурень же ты, Митька, - с тоской в голосе сказал Прохор. - Посмотри на лес!
Митька глянул и лишился дара речи.
Опушка представляла собой ломаную линию горящих огней. В ней были всякие цвета, но преобладали, в-основном, красные. Огни шевелились волной и, казалось, ждали только команды, чтобы ринуться вперед и заполонить собой луг. Оттуда долетал злобный волчий вой, но иногда в нем слышались взрыкивания медведей и еще какие-то незнакомые, леденящие душу звуки.
- Поужинать нам сегодня вряд ли удастся, - сказал Прохор.
- Почему? - поинтересовался Митька.
- Потому что поужинают нами, - ответил инвалид.
- Кто?
- Бежим! - вдруг крикнул Прохор и устремился к калитке.
Митька увидел, как волна красных огней пришла в движение и стала медленно
сползать на луг. Он развернулся и вслед за Прохором понесся к избе. Инвалид, невзирая на
увечность, бежал так, что первым влетел в калитку. Митька, вторым забежав во двор, захлопнул калитку и подпер ее длинным поленом, после чего заскочил внутрь избы. В последний момент взгляд его уловил несколько интересных особенностей летнего вечера.
Сначала Митька увидел своего дворового пса Шарика, который сорвался с цепи и, мастерски сиганув через забор, исчез из виду в направлении деревни. "Вот сволочь, -
подумал Митька, - мало я его кормил, что ли?". А затем его поразил вид хлева, у которого
не было двух стен. Коровы выдавили хилые деревянные перегородки и, возглавляемые конем, во весь опор неслись по дороге к месту предполагаемого спасения. Отряд крупного рогатого скота замыкал бычок, прикрывая тем самым отступление. Немного отстав от лидеров, в том же направлении трусили четыре упитанных поросенка.
Лишь курятник остался целым, потому что наступили сумерки и куры уселись спать. Это обстоятельство несколько согрело митькину душу теплом, так как нашелся хоть кто-то, не бросивший своего хозяина в трудную минуту.
Во время бега в голову Митьки пришла мысль о том, что калитку поленом можно было и не подпирать, так как задняя стена хлева ранее являлась частью забора, и если сейчас ее не было на месте, то двор стал доступным для производства разбоя любого вида.
Как только Митька оказался в избе, Прохор тут же захлопнул дверь в сени и подпер ее тяжелой кадкой, в которой хранили квас. Кадка была полной, но Прохор справился и Митька поразился его силе.
- Надо же, Прошка, - сказал он, - в кадке тридцать ведер квасу! Ух, и силен же ты!
- В армии расейской послужи, узнаешь, где силушка берется! - гордо ответил Прохор, запечатывая костылем дверь в горницу.
Груня, ничего не понимая во всех этих военных приготовлениях, сидела на лавке и, всплескивая руками, все время повторяла:
- Да кушать же пора, да кушать же пора...
На столе стояли: кувшин с парным молоком, большой горшок гороховой каши, миска творога и поджаренные свиные шкварки, соблазнительно расположившиеся на круглой стеклянной тарелке (гордости Груньки, купленной ею несколько лет назад на какой-то ярмарке, отчего Митька в свое время чуть не умер от приступа жадности). Ну, и бутыль митькина, соответственно...
Прохор, усевшись за стол, сказал:
- Так! Кушать всем! Быстро! У нас очень мало времени!
- Да что случилось? - тревожно спросила Груня.
- Сейчас нас нечистая сила приступом брать будет, - авторитетно заявил Митька, хватая со стола ложку.
- Вот так и оставляй мужиков наедине с бутылкой! - воскликнула Груня. - Вечно что-нибудь натворят! Что на этот раз стряслось?
- Некогда рассказывать, - сказал Прохор. - Давайте кушать. Голодное войско не войско, а вражеская подстилка. Потому что сил нет...
И принялся есть скоро и все сразу. Его примеру тут же последовал Митька, а за ним и Грунька. Прохор периодически наливал из бутыли - даже Груньке - и ужин, благодаря этому обстоятельству, прошел быстро.
Когда волчий вой начал звучать поблизости, все участники обороны были уже достаточно подкреплены пищей, выпивкой и идеей православного мученичества.
За окном уже полностью стемнело, и Митька зажег несколько свечей.
- Вот черт! - вдруг воскликнул он. - Ставни-то закрыть забыли!
- Уже поздно это делать, - сказал Прохор.
- Прекратите поминать черта на ночь! - крикнула Грунька. - Не хватало, чтобы явился!
- А он уже во дворе, - спокойно произнес Прохор.
И в подтверждении его слов раздался вдруг страшный удар во входную дверь.
Грунька побледнела и бросилась в угол к иконам. Она упала на колени и стала горячо молиться.
