из уголка моего глаза и исчезает в волосах.
— Я никогда не позволю тебе бросить меня. Если ты попытаешься, я убью нас обоих.
Я спрыгиваю с кровати и, обхватив себя руками, провожу ладонями по бицепсам, пытаясь успокоить себя.
— Я здесь и не позволю никому причинить тебе вред, — говорит мой таинственный мужчина, его тон звучит жестче, чем обычно.
Его голос кажется мне таким знакомым, что я сама подхожу к нему ближе. Оказавшись рядом с креслом, я опускаюсь, пока мой зад не упирается в пол, и прислоняюсь спиной к стене.
Чувствуя разочарование в себе, я бормочу: — Стоило попробовать.
— У тебя все получится, — пробормотал он, будучи более уверенным в моих силах, чем я сейчас. — Не стоит торопиться.
Все еще желая сделать сегодняшний вечер успешным, я поднимаю на него глаза. — Можешь сесть рядом со мной?
Я наблюдаю, как его мощное тело поднимается со стула, и когда он подходит ближе и садится рядом со мной, я удивляюсь, что не чувствую волны паники.
Может быть, это потому, что мои глаза открыты?
Он оставил между нами пару сантиметров, и я придвинулась ближе, пока моя рука не коснулась его, отчего мое сердце бешено заколотилось.
Я делаю медленный вдох, прежде чем закрыть глаза.
Он говорит не громче шепота: — После того как мой отец скончался от инсульта, у моей матери начались приступы паники. Потребовались годы и множество лекарств, прежде чем она смогла справиться со своим горем.
Я отвечаю мягким голосом: — Мне жаль это слышать. Должно быть, это было тяжело для вашей семьи.
— Было, но со временем все наладилось.
Он прав. Прошел год с тех пор, как я покинула Хьюстон, и в каком-то смысле я научилась жить с этой травмой.
Что еще остается делать, когда сдаваться нельзя?
Глава 12
Франко
Сегодняшний вечер оказался на порядок сложнее, чем я ожидал.
После того как я провел время вне офиса, чтобы не общаться с Самантой, я знал, что сегодняшний вечер может быть некомфортным.
Но это не дискомфорт. Это жестоко.
Все, чего я хочу, - это обнять ее. Это чертово желание сводит меня с ума.
Я снова переплетаю пальцы и кладу руки на колени, рассказывая ей о своих родителях.
Когда у отца случился инсульт, у меня не было другого выбора, кроме как взять на себя роль главы семьи Витале.
Господи, я не знал, приду я или уйду. Люди ждали, что я буду управлять бизнесом, хотя я ни черта не понимал, что делаю.
— Вы были близки с отцом? — спрашивает Саманта.
— Не очень. Мне было семнадцать, и я был на том этапе жизни, когда не соглашался ни с чем, что говорил или делал мой отец. Сейчас, оглядываясь назад, я жалею, что не слушал его.
— Разве не все мы так поступали, — усмехается она. — Я спорила с мамой обо всем, когда была подростком.
Желая поддержать разговор, я спрашиваю: — Какую татуировку ты хочешь сделать?
Я чувствую, как ее рука касается моей, когда она немного сдвигается. — Я думала о кирпичах или блоках с некоторым оттенком и цветком, растущим из них.
Когда я смотрю на нее, то вижу, что она смотрит на меня.
Она сморщила нос и перевела взгляд на свои колени. — Это значит, что что-то хорошее может расти в суровых условиях.
— Думаю, тебе это подойдет.
— Да? — Ее взгляд снова переходит на мой. — Я также хочу добавить слова «сильнее, чем когда-либо», чтобы это выглядело как граффити на кирпичах.
— Эти слова определенно описывают тебя. — Зная, что у нее могут быть проблемы с татуировщиком, я говорю: — Парень, который делал мне татуировки, - мой друг. Если хочешь, я могу быть рядом, чтобы ты не оставалась с ним наедине.
Она закусывает зубами нижнюю губу, прежде чем спросить: — А нет женщины, которая могла бы сделать татуировку?
Я качаю головой. — Я могу поспрашивать и посмотреть, смогу ли я найти для тебя другое место.
Вздохнув, она снова смотрит вниз. — Ты не против посидеть со мной?
— Конечно нет.
Она кивает и, нервно теребя шов рубашки, шепчет: — Спасибо. Я очень ценю это.
Саманта поворачивает голову, и я наблюдаю, как она смотрит на мои руки. Медленно я разжимаю пальцы и кладу руку ладонью вверх на бедро.
«Возьми мою руку,» - безмолвно призываю я ее.
Она продолжает смотреть, и по мере того, как проходят секунды, странное напряжение заполняет мою грудь. Господи, я никогда не испытывал такого отчаянного желания прикоснуться к женщине.
Она перекладывает руку на бедро, и проходит еще несколько секунд, прежде чем она тянется ко мне и кладет свою ладонь на мою.
От этого простого прикосновения по моей руке проносится адский электрический разряд.
Воздух вокруг нас словно заряжается, когда я медленно переплетаю свои пальцы с ее.
На мгновение я забываю, кто я такой.
Я забыл, что Саманта - моя помощница.
Пока мы оба смотрим на наши соединенные руки, я поражаюсь эмоциям, которые прикосновение Саманты вызывает в моей груди. Гордость, защита, сочувствие - но в основном влечение, которое я испытывал к ней, когда она только начала работать моей помощницей, возвращается в полной мере.
Она не та безмозглая женщина, за которую я принимал ее в первые две недели нашей совместной работы.
Нет. Эта женщина совсем не глупа.
Она трудолюбива, умна и настолько чертовски смела, что это требует моего восхищения.
Прочистив горло, я спрашиваю: — Как ты?
Ее большой палец проводит по моему, а затем ее лицо озаряет потрясающе счастливая улыбка. — На удивление хорошо. — Ее глаза наполняются озорным выражением. — Похоже, мой таинственный мужчина обладает магическим прикосновением.
Таинственный мужчина.
Точно. Она не знает, кто я.
Сделав глубокий вдох, я крепче сжимаю ее руку. Прежде чем между нами воцарится тишина, я спрашиваю: — Как давно ты живешь в Нью-Йорке?
Я знаю ответ, а ее таинственный мужчина - нет.
— Год. Раньше я жила в Техасе.
— Там живет твоя семья?
Она качает головой. — Нет, они в Сиэтле. Я стараюсь навещать их так часто, как только могу. Я увижу их четвертого июля.
Значит, именно туда она отправляется на пару дней отпуска, о которых просила.
— Ты всегда жил в Нью-Йорке? — спрашивает она.
— Да.
— А твоя мама?
Я качаю головой. — Она скончалась в прошлом году.
— Мне очень жаль, — шепчет Саманта.
— Все в порядке. Ей был восемьдесят один год, когда она умерла, и она прожила полную жизнь.
Ее брови взлетают вверх, затем она спрашивает: — Сколько тебе лет?
— Тридцать пять. Я поздний ребенок. Как раз в тот момент, когда они отчаялись и смирились с тем, что не могут иметь ребенка, появился я.
— Оу... они, должно быть,
