«Арнолд-хаус», Денбишир,
пятница, 1 мая 1925 года
Вчера прибыл сюда в глубочайшей меланхолии, которая отступила лишь под напором беспробудного сна. Наступившее утро, однако, оставило меня один на один с унылой перспективой четырехмесячной ссылки. <…>
Вместо Уотсона здесь новый человек – Янг. Никогда еще мои финансы не были в столь бедственном положении, а сам я никогда еще не падал духом так низко.
Утро вторника, 5 мая 1925 года Последние три дня пребываю в апатии. Всю эту неделю в школе проходят спортивные состязания, и работы у меня немного. Стараюсь, чтобы то, что неинтересно мне, было точно так же неинтересно и ученикам, отчего испытываю особое, извращенное удовольствие. Из шестого класса в пятый перешла целая толпа сорванцов, которые ничего не знают и знать не хотят; не желают слушать то, что им говорится. Целыми днями заставляю их зубрить грамматические определения: «Слог – это отрезок речи… являющийся естественной единицей речевого потока», и т.д. – и так ad nauseam [124] . Энн прислала мне фотографии нашего пребывания в Ланди. Купил модель королевской яхты, которая постоянно напоминает мне об острове. Читаю сборник эссе Бертрана Рассела, который купил на прошлой неделе в «Блэкуэллс» [125] . Одновременно с этим обдумываю парадоксы, заложенные в стремлении к самоубийству и достижению успеха, планирую взяться за еще одну книгу, а также приобрести у Янга револьвер по сходной цене.
Четверг, 14 мая 1925 года Седьмая часть семестра позади, и, излечившись от отравления кофеином, от которого я последнее время страдаю, могу теперь смотреть в будущее с невозмутимостью – и это несмотря на то что с каждой почтой приходят горы счетов, а Оливия хранит молчание. Янг, наш новый швейцар, не скрывает своих педерастических наклонностей: только и разговоров что о красоте спящих мальчиков. По вечерам мы с Гордоном почти каждый день ходим стрелять галок, однако производим больше шума, чем кровопролития. На днях купил бутылку портвейна «Доу» 1908 года. Дин смешал портвейн с лаймом и содой, когда же я предложил ему еще и сахар, сказал, что портвейн предпочитает «сухим». Эта история не вполне соответствует действительности, но я пересказал ее в таком количестве писем, что сам в нее поверил. Началось лето, и работы у меня будет меньше. Купил альбом для рисования; теперь, когда у меня в комнате в «Санатории» стало теплее и светлее, собираюсь заняться рисованием всерьез. <…>
Среда, 1 июля 1925 года Последние несколько недель стало повеселее. Уж не помню, как давно, наверно с месяц назад, Алек написал, что Скотт Монкрифф готов взять меня в Пизу своим секретарем. Я тут же сообщил Бэнксам, что ухожу, Гордона же, Янга и самого себя напоил на радостях в отеле «Куинз». И до вчерашнего дня жил в сладостном предвкушении года за границей, воображал, как буду сидеть под оливами, пить кьянти и слушать споры всех самых прославленных европейских изгнанников. Я даже увлекся своей работой в школе – ввиду скорого от нее избавления, и самым трогательным образом привязался к нескольким ученикам. Прекратил работу над романом, вторую половину дня проводил, нежась на солнце с трубкой и кульком конфет, после ужина купался, а по ночам грезил Рисорджименто. Стал даже испытывать теплые чувства к отцу и договорился с ним, что он оплатит мои счета, а денежное содержание впредь платить не будет. Однако вчера пришло сообщение, что Скотт Монкрифф во мне не нуждается. Вот тут-то я и почувствовал, что дошел до точки. Помощи теперь ждать неоткуда. Решил было отправиться с мальчиками на автобусную экскурсию, рассудив, что тем самым привяжу их к себе, – по крайней мере, тех учеников, кто мне симпатичен. Думаю, директор не захочет брать меня обратно – даже если я и надумаю вернуться. Рассчитывать, что мой бедный отец будет и впредь давать мне деньги, не приходится. Выражение «дойти до точки» преследует меня целыми днями [126] .
Пятница, 3 июля 1925 года <…> На днях мы с Янгом напились, и он рассказал мне, как складывалась его карьера. Его исключили из Веллингтона [127] , выслали из Оксфорда и заставили уйти из армии. От его услуг отказались четыре школы, три – в середине семестра из-за мужеложества, а четвертая – потому что он пил шесть дней подряд, не переставая. И при этом он без труда устраивается на новое место, которое лучше предыдущего. Брюс и паук [128] .
Пятница, 10 июля 1925 года План с Хит-Маунт провалился – в крикет я не играю. Все здесь пребывают в унынии. Дин действует на нервы директорше и должен уйти, однако места пока найти не может. Отец Гордона при смерти, его мать и сестра остаются без средств к существованию. Янгу кажется, что он постарел, а Чаплину надоел дождь. Что до меня, то на сердце у меня свинец, а по нервам бежит электрический ток. Надеяться мне не на что. <…>
Среда, 5 августа 1925 года Все утро провел в поисках работы. Коллега Ричарда [129] ищет очередного младшего преподавателя. Вот бы получить это место.
Воскресенье, 16 августа 1925 года Получил-таки работу в Астон-Клинтон. Забавно, что эта новость пришла в пятницу вечером, незадолго до прихода Ричарда, Элизабет, Оливии и Аластера. По идее, ужин должен был получиться веселым, но почему-то этого не произошло – мне, во всяком случае, было невесело. Я устал, был не в своей тарелке – как, впрочем, и всегда в присутствии Оливии, да и балагурство отца действовало мне на нервы. <…>
Понедельник, 17 августа 1925 года В кинематограф с матерью. Покупаю брюки в клетку – выглядеть в них буду забавно. В банке в очередной раз перерасход.
Среда, 26 августа 1925 года
Писать красными чернилами – хуже нет, но черные у Аластера высохли. Миссис Г. (Грэм. – А. Л. ) узнала, что Аластер поручился за меня в банке, и пришла в ярость. Вчера отбыла в Ист-Хэддон. Мы с Аластером отвезли ее, набив машину доверху чемоданами, собаками и горничными, вернулись домой и, в тишине и покое, сели пить чай. В Ист-Хэддоне полно стариков, впавших в детство. Слугам, всем без исключения, – за шестьдесят. Во всех комнатах толкутся престарелые гувернантки или сиделки. Миссис Гатри приняла меня за Аластера. В таком доме Хэмишу и его жене будет не сладко. Прическа у нее – лучше не бывает. Дописал рассказ, который назвал «Равновесие», и отдал печатать. Рассказ необычен, но вроде бы совсем не плох.
Все утро писал письма, почитал Бергсона, а в двенадцать поехал на автобусе в Стратфорд – пообедать с Аластером. Зашел к его виноторговцу купить нам с ним рейнвейнского, однако в результате, соблазнившись названием – «Мутон де барон де Ротшильд», купил бордо. Оказалось отличным. Выпили по коктейлю в отеле «Шекспир», после чего пообедали в ресторане «Арден». Потом Аластер отправился к себе в типографию, а я – на «Двух веронцев» – пьеса ужасно глупая. Внутри у театра вид не такой устрашающий, как снаружи, но выстроен он плохо и неуютен. Зал насквозь «прошекспирен»: самые нелепые шутки вызывают у зрителей благоговейный смех. Выпили с Аластером чаю и вернулись в Барфорд, где, облачившись в свитера с высоким горлом, поужинали, после чего совершили многое из того, чего бы никогда не сделали, будь миссис Грэм на месте.(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
