Суптеля не отвечал.
— И третье. Такие женщины, как она, позарез народу нужны. Это вопрос государственной важности. Я тут гляжу не только на нее, а на весь наш поселок, на весь народ. Ты чего молчишь? Не согласен?
— Согласен, — глухо сказал Суптеля. — Скажи, а ты случайно не влюблен в нее?
Директор крякнул, молча чокнулся кружкой, выпил и сказал:
— В яблочко угадал. Всю жизнь. С парней еще.
— Так я и подумал. А чего ж не женился, если с парней еще?
— Насильно мил не будешь. Слыхал такую пословицу?
— Слыхал.
Помолчали. Директор опять заговорил:
— Вышла она за моего дружка закадычного. Парень был орел! Под Ленинградом погиб. С той поры заледенела она, а тут вижу, оттаивает. И радостно за нее, и страшно. Вот боюсь, как отец, боюсь. Понимаешь?
— Понимаю.
— Ни черта ты не понимаешь! — зло сказал директор.
— Это почему? — удивился Суптеля.
— А потому, что я на твоем месте взял бы да и женился на ней.
Вася услышал, как старшина встал из-за стола и полез в сундук, где хранился спирт в бутыли.
— Вру я, — вдруг сказал директор. — Вру, что, как отец, беспокоюсь. Люблю я ее. До сих пор люблю. Понимаешь? И жена об этом знает, и она, Клава, да и весь поселок знает. Я ведь с горя женился, когда она замуж за дружка моего вышла. Пил, буянил, по бабам ходил. Все думал — вытравлю из сердца! Ну, с женой на этой почве разлад семейный. Тоже, если подумать, изломал я ей жизнь. И так кинешь, и эдак — все клин. А она детей любит.
— Клава?
— Нет, жена. Детей у нас нету. Говорят, от нелюбимой не рожаются.
— Рожаются.
— А у нас вот нету.
Вася вспомнил, что не один раз видел жену директора у тети Нюры, то оладушек принесет, то сахарку. Видел, как она на улице вытирала Митьке нос, приговаривая: «Сиротиночка ты моя, несмышленыш». Подвязала ему тесемки у шапки и, помахав рукой, ушла.
Старшина налил в кружки, чокнулись, выпили.
— Мысль какую-то я потерял, — сказал директор. — О чем я говорил?
— О жене.
— Нет, это я помню. Я о Клаве что-то важное хотел сказать. Да, вспомнил. Если бы ты на ней женился, я бы сплясал на вашей свадьбе, самый веселый человек бы был. Ей-бо! Потому как знаю, что любит она тебя. А раз уж полюбила, то навек. — Голос его окреп. — А шутки шутковать не позволю. Даже против ее воли. Понял?
Суптеля не ответил.
— Ну, что-то я совсем отрезвел, — сказал директор. — И пить уж хватит.
А Вася вдруг вспомнил, как с неделю назад послал его старшина в контору и как, открывая дверь, он услышал слова Клавы: «А ты мне не указчик, Иван, не указчик. Ты по работе начальник, а в бабьем деле я сама разберусь, сама себе хозяйка».
— Ну, говорил ты целый вечер, — услышал Вася слова Суптели. — Теперь меня послушай…
Но что должен был послушать директор, Вася так и не узнал. Он больше не мог бороться со сном и с блаженной расслабленностью провалился в темную теплую яму.
В тот день Вася, как всегда, стоял на шланг-сигнале. Суптеля сидел на телефоне, а Андрей был под водой.
Мела поземка, ветер порывами налетал с пустыря, но теперь это был уже не пронизывающий до костей северный ветер, а южный, теплый. Где-то за горами, за лесами шла весна, и ее первое дыхание долетало сюда. Хотя небо еще низко, хмуро, сплошь забито тяжелыми сырыми облаками и горизонт покрыт оловянной мглой, все разно чувствовалось, что идет, надвигается, вот-вот нагрянет весна.
В полдень снег сырел, прилипал к сапогам, и в воздухе появилось что-то такое, от чего Васе хотелось петь. И все время подмывало сделать что-нибудь озорное и веселое. Стоя на шланг-сигнале, Вася глядел в серую низкую даль и беспричинно улыбался.
Женщины катали бревна в штабель, темная громада которого с каждым днем все увеличивалась.
…Вася не видел, как Клава поскользнулась, и как бревно поползло на нее и придавило ногу. Не видел он и того, как Фрося, подставив лом, всеми силами пыталась удержать сползающее со штабеля бревно, и как этот лом выбило из ее рук. Он услышал испуганный вскрик, обернулся и мгновенно понял, что произошло. И кинулся на помощь.
— Чариков! — крикнул ему Суптеля. — Назад!
— Там Клаву!.. — Вася обернулся на бегу.
— Назад, приказываю! — повысил голос старшина. Вася остановился.
— Клаву же, видишь!..
— Встать на шланг-сигнал! — оборвал его старшина. — Быстро!
Вася недоуменно смотрел на старшину.
— Быстро, быстро! — голос старшины зазвенел. Вася подчинился, взял в руки шланг-сигнал.
Фрося и подскочившие на помощь женщины высвободили Клаву. Прикусив губу, без кровинки в лице, она лежала с закрытыми глазами.
— Ой, Клава! — горестно простонала Фрося. — Неужто сломала?
Она потянула валенок, Клава вскрикнула и открыла глаза.
— Потерли, потерпи, милая, — уговаривала ее Фрося, — снять надо.
Протяжный, мучительный стон вырвался у Клавы. Фрося осторожно стянула валенок, спустила черный штопаный чулок и обнажила ногу. Перелома как будто не было, но встать Клана не могла. Женщины сочувственно вздыхали.
— Я сейчас, за фельдшером! — крикнула Фрося. Обернувшись, она увидела старшину, подскочила к нему:
— Ты, бревно!.. — и такое загнула, что Вася оторопел, а Суптеля сжал челюсти, вспухшие желваки закаменели на скулах. Сдвинув брови, он глядел в снег.
— У-у! — не нашла больше слов Фрося и, погрозив ему кулаком, побежала в поселок.
Суптеля глухо, изменившимся голосом приказал:
— Подымай!
Вася потянул мокрый шланг-сигнал.
Хрипло, почти не разжимая зубов, Суптеля ронял каменные слова:
— Ты не имеешь права никогда, ни при каких обстоятельствах бросать шланг-сигнал. Понятно?
— Клаву же придавило.
Вася все еще ничего не понимал. Суптеля обжег его взглядом.
— А если бы с водолазом что случилось в этот момент? Тогда как? Кто стал бы его вытаскивать? — чеканил слова старшина. — От тебя зависит жизнь водолаза. Ты стоишь на посту и не имеешь права ни при каких обстоятельствах покидать этот пост. Запомни это.
— Но ведь Клаву же могло…
— Молчать! Без тебя знаю, что могло… Три наряда вне очереди! А в следующий раз на «губу». И с водолазов выгоним с треском! Водолаз — это дисциплина в первую очередь! Запомни!
— Хорошо.
— Не «хорошо», а «есть»! — зло сказал Суптеля.
— Есть! — покорно повторил Вася.
Прибежала фельдшерица — Тонина мать, вслед за ней приехала Дарья на санях.
Фельдшерица осмотрела и ощупала йогу, сказала, что перелома нет, но может быть трещина в кости. Нужен рентген, а где его взять?
Клаву уложили на розвальни, и Дарья повезла ее в маленький домик с огромной, еще довоенной вывеской: «Амбулатория».
Фельдшерица осталась перевязать Фросе сорванный до крови палец. Она перевязывала, а сама с любопытством поглядывала на Андрея в скафандре, который только что вышел из воды, — ни разу еще не видела водолаза в полном подводном снаряжении. И Вася пожалел, что сейчас не он одет в скафандр, пусть бы посмотрела Тонина мать — он тоже водолаз и каждую минуту там, под водой, на волосок от опасности.
Уходя, фельдшерица спросила старшину:
— Почему вы не приходите на перевязку?
— Сегодня приду, — пообещал Суптеля, снимая с Андрея свинцовые груза, металлическую манишку, сигнал. Вася помогал ему, а сам никак не мог осмыслить до конца: что же это получается! Он должен стоять на шланг-сигнале, а в это время пусть задавит человека! Ведь он, Вася, не просто бросил шланг-сигнал, а побежал спасать Клаву. И в то же время он чувствовал, что в словах старшины есть суровая правда, железный водолазный закон. Под водой был человек, и надо было охранять его жизнь.
Директор пришел, когда водолазы обедали.
— Хлеб да соль, — улыбнулся он, снимая шапку.
— Едим, да свой, — в тон ему ответил Суптеля. — Садитесь с нами.
— Спасибо, я сыт. — Директор присел на табуретку, нахлобучил шайку на колено. — Я к вам по делу. Кланяться пришел.
— Кланяйтесь, — разулыбался Леха. — Еще никто мне не кланялся.
— Надо ребятишек премировать, — посерьезнел директор. — Квартал кончаем хорошо, с перевыполнением плана. Надо премировать. А чем? — Директор развел руками, вздохнул. — Вот и вспомнил я, что есть у вас сгущенное молоко. Одолжите без отдачи. Сладеньким пацанов побаловать. А?
— О чем речь, конечно, дадим, — сказал Суптеля, переставая есть.
— Вот и ладно, — обрадовался директор, — вот спасибо. А то, думаю, женщинам Восьмое марта справили. Шибко довольны они этим. Теперь ребятишек надо повеселить. Хорошо работают. Ударно. Заслужили.
Суптеля вылез из-за стола, открыл сундук с продуктами.
— Сколько надо?
— Да восемь человек их.
— Вот бери девять. Больше нету.
Суптеля выставил на стол банки с яркими наклейками. Молоко было американское.
— Ну, спасибо, ну спасибо, — растроганно говорил директор, сгребая банки со стола, — вот выручили так выручили! Что еще хочу попросить, братцы, — придите на торжественную часть. Ты, старшина, слово им скажи от имени Вооруженных Сил. Чтоб все было торжественно, чтоб запомнили они этот день. А? Так, чтоб поняли они, какое дело делают. А?
