Форма входа
Книга онлайн » Поэзия, Драматургия » Поэзия » Собрание сочинений. Т. 1. Лирические произведения - Семен Кирсанов
Читем онлайн Собрание сочинений. Т. 1. Лирические произведения - Семен Кирсанов
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Волна войны
Включаю на волне войныприемник свой…И мне слышны, и мне видныбои у Западной Двины,гул над Москвой…
Войной изрытые поляобожжены,орудья тянутся, пыля,и вся контужена земляволной войны.
В моей душе — разряд, разряд!Гром батарей…Как поезд, близится снаряд,гудит обвалом Сталинградв душе моей…
Трясется в пальцах пулемет…Разряд… разряд…Гастелло огненный полет,и крик Матросова: «Вперед!»,и Зои взгляд.
Волна контузит, накренит,отбросит в рок,а если встанешь — распрямит,в воронку боя, как магнит,потянет вновь.
Не выключай! Все улови!Сумей вместитьи губы раненых в крови,и шепот медсестры: — Живи! —и просьбу: — Пить!
Но я тревожусь: слышу все льв разрядах гроз,персты свои влагая в боль,губами осязая сольпрощальных слез?
В печах Майданека, в золетел и берез,в могилах с братьями в земле,на хирургическом столе,ловя наркоз?
И не приемник — вся душасама собой,дыханием бойцов дыша,волнуясь, падая, спеша, —уходит в бой.
В селе за Западной Двиной,в углу страны,в воронке, от золы седой,не молкнет принятая мнойволна войны…
Ополченец
Жил Рыцарь Печального Образа,рассеянный, в полусне.Он щурился, кашлял и горбилсяв толстовке своей и пенсне.
Он Даму любил по-рыцарскии ей посвятил всю жизнь;звалась она — историческийнаучный материализм.
Дети кричали: «Папочка!» —его провожая в путь;в толстовке и стоптанных тапочкахпришел он на сборный пункт.
С винтовкой шел, прихрамывая,и тихо шептал под носцитаты из Плехановаи Аксельрод-Ортодокс.
Он ввек ни в кого не целился,ведя лишь идейный бой,и томик Фридриха Энгельсана фронт захватил с собой.
Навстречу железному топотумолодчиков из «СС»в толстовке и тапочках стоптанныхвошел он в горящий лес.
Он знал, что воюет за истинучистейших идей своих;имея патрон единственный,он выстрелил и затих.
И принял кончину скорую.И отдал жизнь за своюПрекрасную Даму Историив неравном, но честном бою.
Боец
Жил да был боец одинв чине рядового,нешутлив и нелюдим,роста небольшого.
Очи серой синевы,аккуратный, дельный.А с бойцами был на «вы»,ночевал отдельно.
Автомат тяжелый нес,две гранаты, скатку,светлый крендель желтых косубирал под каску.
А бойцы вослед глядяти гадают в грусти:скоро ль девушка-солдатволосы распустит?
Но ни скатки, ни гранатза нее не носяти, пока идет война,полюбить не просят.
Но бывает — вскинет бровь,всех людей взволнует,и ни слова про любовь, —здесь Любовь воюет!
Творчество
Принесли к врачу солдататолько что из боя,но уже в груди не бьетсясердце молодое.
В нем застрял стальной осколок,обожженный, грубый.И глаза бойца мутнеют,и синеют губы.
Врач разрезал гимнастерку,разорвал рубашку,врач увидел злую рану —сердце нараспашку!
Сердце скользкое, живое,сине-кровяное,а ему мешает битьсяострие стальное…
Вынул врач живое сердцеиз груди солдатской,и глаза устлали слезыот печали братской.
Это было не поз можно,было — безнадежно…Врач держать его старалсябесконечно нежно.
Вынул он стальной осколокнежною рукоюи зашил иглою рану,тонкою такою…
И в ответ на нежность этупод рукой забилось,заходило в ребрах сердце,оказало милость.
Посвежели губы брата,очи пояснели,и задвигались живыеруки на шинели.
Но когда товарищ лекарькончил это дело,у него глаза закрылись,сердце онемело.
И врача не оказалосьрядом, по соседству,чтоб вернуть сердцебиеньеи второму сердцу.
И когда рассказ об этомя услышал позже,и мое в груди забилосьот великой дрожи.
Понял я, что нет на светевыше, чем такое,чем держать другое сердценежною рукою.
И пускай мое от болисердце разорвется —это в жизни, это в песнетворчеством зовется.
Фронтовой вальс
Долго не спит фронтовое село,небо черно, и тропу замело,зарево запада,школа не заперта,в валенках вальс танцевать тяжело.
На топчане замечтал баянисто перезвоне девичьих монист,водочка выпита,стеклышко выбито,ветер сорвал маскировочный лист.
Кружится девушка — старший сержанттрудно на холоде руки держать,«юнкерсы» в тучевоют тягуче,за горизонтом пожары лежат.
Битые окна лицо леденят,девушку в танце ведет лейтенант,истосковался,хочется вальсав мраморном глянце лепных колоннад.
(В мраморном зале, у белых колонн,в звоне хрустальном за белым столом,в шелесте кружевкружит и кружит,голову кружит у школьницы он.
Десять учительниц смотрят на них,розовый бант, кружевной воротник…)Вдруг — не бывалошкольного бала —парень с баяном замолк и поник.
Крепкие стены из крупных тесин,за маскировкой — рассветная синь,школа не топлена,пили не допьяна,в гильзе снарядной погас керосин.
Вот и расходимся темной тропой,дым фиолетовый встал над трубой;может, не сбудетсято, что почудится, —но не забудется вальс фронтовой.
ЭДЕМ
Поэма (1945)
ПредисловиеТы, если болен, положись на бред.Не охлаждай свой жар литературой.Горишь? — гори и, если лоб нагрет,живи с высокою температурой.
Уверен будь, что бред не подведет,ни слова лжи горячка не прибавит,и здравый смысл в палату не войдети не поправит сбившийся алфавит.
Болел одной горячкою душис Землею, воспаленной и недужной?Так не спеши с упреком, а реши:переболеть, чтоб выздороветь, нужно.
Ты, плача, расстаешься, но идешь,познав, что несть из мертвых воскресенья;ты чувствуешь не собственную дрожь,а зыбь всемирного землетрясенья.
Все кратеры растрескались, дымя,дома стоят с контуженными лбами,когда вулкан поблизости — земляи та не может жить без колебаний!
Ты врезывался словом и мечомв стальные груди панцирного Ада?Ты ощущал болезненным плечомудары в сердце, как толчки приклада?
Ты на передней линии полей,твоя душа изрыта и кровава?Так погружайся в обморок, болей!Боец на боль приобретает право.
Не охлаждай свой жар, горишь — три!Вот так оставь нетронутыми строки,а если есть табак — перекурирецензии, намеки и упреки.
Поберегись резинкою стиратьи подчищать своей души тетрадь.
1И губ мы еще не успели, не отняли,и будущность не загадали свою,и мы еще не были вместе на отмели,где место себе присмотрели в Раю.
Еще я смотрелся в два утренних глаза,семь дней от Начала еще не прошли,еще мы не слышали Трубного Гласаи первую сводку еще на прочли.
Еще не по карточкам куплено яблоко,еще мы острим о библейском Уже,еще продолжается райская ярмарка —мгновение между «еще» и «уже».
Газеты еще довоенные изданы,мы в поезде знать не могли ни о чем —что мир раздвоился, что мы уже изгнаны,что нас уже огненным гонят мечом.
Мы точно к бомбежке в гостиницу прибыли,в начищенный бархатный Бронзовый Век,и стены задвигались, окна запрыгали,увидя Железного Века набег.
Без отдыха в небе, на бреющем бешенстве,до Вязьмы нас гнал ополчившийся Ад.Так мир, начинавшийся мифом о беженцах,за темой изгнанья вернулся назад.
Взвывая, носился бензиновый двигательза локомотивом на полных парах, —по изгнанных — Еву с Адамом — при выходе,как нас, не бомбил Человеческий Враг.
2Все на белом свете разъезжаться стало.Поднялись и едут. Встали и идут.Пастухи уводят золотое стадо,потому что надо воевать и тут.
Мы еще не видим ни крестов, ни свастик,духотой вокзалов задышал июль.Темнотой летит фугасный головастикв розовый фонтан трассирующих пуль.
Племя пулеметов странно и треного.Небо тяжко дышит голосом чужим.Говорит домам воздушная тревога,что не мы на тучах дышим и жужжим.
К зареву состав подвозит новобранцев.Появились ночи из других планет.По краям Москвы стоят протуберанцы.Погреб ждет рассвета, а рассвета нет.
Крыша бьет багром термических тритонов,с чувством отвращенья отшвырнув в ведро.Сына в одеяле понесла Мадоннав первый Дантов круг по лестнице метро.
Я записан тоже в легион защитных.Наискось по сердцу боевой ремень.И в кармане слева в ладанку зашитыйлепесток на память и про черный день.
Спрятан и засушен лепесток Эдема.Говорят, спасает от немецких пуль.Но в теплушке, здесь, любовь уже не тема,как уже не лето — фронтовой июль.
3Этот страшный август — отче наш, прости! —я сравню с началом светопреставленья.В небе появились желтые крестыс черными крестами — в лето отступленья.
Только мы входили в незнакомый лес,в затемненье сосен, жаром обагренных,сразу рыли щели, чтобы гнев небесне настиг бы смертью нас, непогребенных.
Август, я поверил в воплощенный Ад,в свист нечистой силы, медленный и тонкий,и в геенне взрыва умирал снаряд,нам высвобождая логово воронки.
Я узнал за август зыблемость земли,и во время этой восьмибалльной тряски —среднеевропейские медные шмели —сплющивались пули, ударяясь в каски.
Но когда взрывчаткой в воющей трубевероятность смерти в нашу щель летела, —я узнал, что можно — к мысли о тебев миг землетрясенья прижиматься телом.
И когда, казалось, смерть уже велитминному огню распорядиться мною, —я решил взмолиться, но из всех молитвимя вспоминал не божье, а земное.
И поверил я: на просьбу «отзовись» —издали еще — при имени любимойот меня мгновенно отклонялся свист,повинуясь слепо приказанью: — Мимо!
4Войска Геены и Эдема на середину мира прибыли.Уже страдания и раны в обоймах выгнутых готовы.Подвозят ящики с пожарами, землетрясения и гибели,вдали столбами соляными стоят заплаканные вдовы.
По пояс в глине первозданной, стальные, серые и серные,возникли рати за плечами других, форсирующих Неман,отрезывают отступающим моря спасительные Чермные,по сто вулканов ставя рядом, теснят геенияне эдемян.
Штыком проткнуто милосердие, в своей крови лежит добро,любовь в разорванной рубахе ведут к пылающему кратеру,на дыбе нежность, жизнь на плахе, подвешен разум за ребро,на колесо четвертованья дитя привязывают с матерью.
Дрожит Вселенная от топота, народы на полях распяты,лежат с разрезанными выями и обожженными глазами,сын Человеческий растоптан, кровоточат его стигматы,бегут Иосифы с Мариями, Петры уходят в партизаны.
Чтоб лучше видеть схватку эту, я встал за северным сиянием,где низкорослые березы и марсианский красный мох,оттуда открывалась сфера и простирались расстояния,каких в скитаньях неоконченных и Агасфер обнять не мог.
Я видел, как в Тавриду тычется таран неистовый осадный,к источникам огнепоклонников, к запасам адского огня,я видел дальше — ты в опасности, вот-вот и новые десантыотрежут часть Земного Шара, с тобой, навеки, от меня!
5Испуганный ангел бежал по изрытой дороге.Под топот погони он сбрасывал рваные перья.В глазах его были — драконы и единороги,фугасные птицы и кинжалозубые звери.
Он мне рассказал, задыхаясь, о жерлах железных,о палицах с шипами, о непробиваемых масках,о тщетных винтовках, о саблях уже бесполезных,о дотах разбитых и о продырявленных касках.
Он видел врага, что явился из Дантова цикла,Ассурбанапал, или нет, возрожденный Аттила,за ним — на летучих мышах, или нет, мотоциклах, —бензином дымя, проносилась нечистая сила.
И он побежал, обдирая кровавые ноги,по ржавым колючкам, по брошенным каскам, по ямам,а рядом за лесом, по параллельной дороге,навстречу врагу — шли с винтовками дети Адама.
Обрубками рук встречали столбы верстовыелюдей, что не видели даже окраины Рая,имевших не крылья — а только мешки вещевые,винтовку и мысль: врага задержать, умирая.
6На снежную землю меня опустило созданиес ревущей утробой и вдаль покатило по тропам.Когда я увидел ночные погасшие здания,я понял, что прибыл к началу второго Потопа.
Тяжелые взрывы до сорванных крыш закоптили их.Ночная тревога взывала от залпа до залпа.Одни лишь машины светились еще — как рептилии,они проползали, мигая глазами, к вокзалам.
Леса под Москвой закишели уже бронтозаврами,убит у заставы один бронированный ящер,не все еще дети в теплушки скрипучие забраны,не все еще знают о бедствии, им предстоящем.
Но семьи толпились, с пожитками двигались новые,одни — относились к своим очагам, как утратам…По рельсам тянулись ковчеги резервные Ноевыс дымками печурок, кто знает, к каким Араратам?
И я заблудился в путях между Адом и Муромом,меня две недели водил и запутывал демон,локтями толкаемый, раненный взглядами хмурыми,в лесу, на разъезде я встретил стоянку Эдема.
Мой бедный Эдем! Бесплацкартный, холодный, неубранный,с водою в жестянках, с лиловым огнем керосинки…Но радуга встречи! Какой семицветностью утреннейиз неба в ресницы, блестя, проступают росинки!
И мы оторвали еще трое суток у вечностина полках с тюками, на жалких лежанках ночлега.Сирена кричит. Уже сдвинулось все человечество.У пристани волжской качается чрево ковчега.
7Я встретился с чудом, с могучей, сплошной белизной,лепные снега возлежат, тяжелы и пологи.Стучит телеграф, что, дойдя до опушки лесной,потоки потопа замерзли еще по дороге.
Угрюмые ящеры вязнут в снегу, говорят,воители Ада торчат сапогами из снега.Россия стоит, как надежный седой Арарат,с вершиной Кремля, с защитной звездою ковчега.
Космический пух накопился в осях колесниц,застыла вода в небесах кристаллической пылью.И хлопьями сбилась, и медленно падала вниз,и все тяжелели слепых птеродактилей крылья.
И снова остался в живых человеческий род,вступивший в союз с величавой морозною твердью.Закат и Восход превратились в Охват и Обход,и жизнь осмелела и стала командовать смертью.
И выпустил голубя утром бумажного я,связного любви с треугольной печатью на бланке,но он не вернулся, письма не принес от тебя:лежат океаны снегов от Земли до землянки.
8В оранжевом воздухе зимних и мраморных зарев,где в мир изваяний себя поместила природа,я мог под Москвою увидеть своими глазамиубитого нами Врага Человечьего Рода.
Валялись отдельно угрюмые зубья и клещи,тела самоходов в неизлечимых увечьях,и, вынутый взрывом из бронедоспехов зловещих,лежит человек из династии бесчеловечных.
Так вот нашу землю дрожать заставлявшая сила,и сила ли это — в руках безбородого гнома,которая руки любимых разъединила,которая вырвала окна из нашего дома?
Чего не хватает в лице для обычного трупа?И в смерти, как перед начальством, он вытянут в струнку.А может, не труп, а, рожденный ретортами Круппа,по детям стрелял не имеющий сердца гомункул?
У танка еще выдувало огонь из отдушин,спокойно за лесом стояла заря золотая,а розовый снег остался к нему равнодушени холодно около тела его не оттаял.
Торжественный вечер уже перекрашивал воздух,развешивал звезды и развозил сновиденья.Впервые в войну я увидел на нескольких звездахсиянье, какое бывало до грехопаденья.
9Передней линии окопов, о Елисейские поля!Мы как на облаке блаженном живем и ходим только в беломСкрипят сугробы кучевые, недосягаема земля,а наши кельи дровяные закрыты в небе огрубелом…
Барашек белых полушубков, святой апостольский кожух,рязанский отрок с автоматом на маскировочном хитоне.Я с ним по грядам снежно-белым на послушанье прихожумеж пулеметных курьих ножек мы по колена в тучах тонем
Отсюда в розовом сиянье из-за кустов по Аду бьютв сетях и мантиях из снега машины молнии и грома.Во время утренних налетов, как звуки благовеста, тутстоит святая канонада на небесах аэродрома.
Иным кладут на лоб кровавый благословение бинта,несут на белый стол хирурга, покрыв забвением и болью.На полпути Земли и Неба лежит запретная черта —контрольный пункт между Войною и человеческой Любовью.
А нас на полупоцелуе разъединил мечами бой,мы сна вдвоем недосмотрели, когда ворвался грохот грубый.Следи за картой, слушай сводку — мой крик далекий: «Я с тобой».И пусть твой шепот телефонный примчат архангеловы трубы.
Со всеми, кто живет и любит в бою, у Ада на краю,я буду ждать, и буду верить, я вымолю тебя у неба…Я предъявлю дежурным стражам свое, с печатями, «люблю»с котомкой веры за плечами, с буханкой фронтового хлеба.
10Не за жизнь цепляюсь — за тебя.Я вернусь через неделю к бою.Ждет меня старинная изба,синие наличники с резьбою.
Солью слез не растравляй рубец,грустным взором не встречай, не надо.В двери приоткрытые небесвижу свет потерянного сада.
Я иду в мерцающую мглу,светом озаренную поясным.Золотой иконостас в углу,полотенце, вышитое красным.
Боже, ты ворот не отворяй.Я не верю в твой престол небесный,в облачный, с угодниками, рай,с титлами славянскими над бездной.
Встреча там? Но я уже позналсилы атома и тайны клетки,я отведал плод добра и злачеловеком выращенной ветки.
Почему же я к тебе пришел?Что мне твои лики, твои свечи?Я не верю, боже, в твой престол!Но молюсь, как набожный, о встрече.
11Так я выпросил встречу, молясь и кощунствуя,и меня в грузовик подсадила мольба,ангел холода пел надо мной до бесчувствия,опахалом касаясь усталого лба.
И когда я совсем потерял осязаниеу знакомых дверей, у земного огня, —чьи-то пальцы, как пальмы, расцветшие заново,прикоснулись и к жизни вернули меня.
И три ночи мы видели сон одинаковый,и три дня мы делили вино и еду,и не ведали неба, покрытого знаками,по ночам предвещавшего людям беду.
Мы ходили во сне только вместе и об руку,как корабль сновидений стояла кровать.Было дело — высокому темному облакуот воздушных налетов наш дом прикрывать.
Там борьба продолжалась — огромная, трудная,поединок не кончился, бой не затих,но ворочались в просинях панцири трубные,легионы выстраивал Архистратиг.
И когда я вернулся, неся твою заповедь,в наши темные щели, лишенные дня, —Человеческий Враг, показавшись на западе,бесполезную молнию бросил в меня.
12Как в книге Бытия, все есть: и гром и трубы.Есть первая строка: «В начале слово бе».Тем словом я дышу и, отдаляя губы,библейское «люблю» я приношу тебе.
Груба скрижаль судьбы: «Даем и отбираем».Так сказано и встарь: «Я создал — я изгнал».Но без изгнанья Рай нам не казался б раем,но без потопа мир о радуге б не знал.
Недаром из ребра творилась Ева богом,а не из дерева познания добра, —так пусто ощущать отсутствие под бокоммоей ее руки, как моего ребра.
Не я один, а все не могут жить отдельно,и каждая душа тоскует о своем.Как ни жесток был тот, кто нас лишил Эдема,но, изгоняя двух, он изгонял вдвоем.
Не для того ли, чтоб под топот волн потопапереплывать с тобой, вдвоем, совместный путь,или, на сушу став, с тобой ступать по тропам,или в твоих руках навеки утонуть?
Не я один, а все — и на земле и в небе,воюя, молят жизнь о самом дорогом,и целый фронт стоит в мечтаниях о Еве,и думая: «Люблю», — командует: «Огонь!»
13Уже привыкли руки срастаться с пулеметом,уже лицо притерлось к поле шинели рваной.Мы дорожим в апреле — не молоком и медом,а мерзлотой и мраком земли обетованной.
Уже переменился цвет глаз детей Адама,они — сердцебиенья перестают стыдиться,и научились жизни с промокшими ногамиони, что в годы мира боялись простудиться.
И нас не укоряют обидой отступленья,к таким тяжелым ношам привыкли наши плечи,любовь нашла такое огромное терпенье,что научилась мысли о невозможной встрече.
Солдатскою лопатой мы столько ям нарылии столько черных взрывов спокойно отмечали,что, может, в самом деле у нас хранятся крыльядля будущего рая — в котомках за плечами.
Когда подрос подснежник под серою шинелью,когда запахли паром окопы на рассвете,когда ручей апрельский пополз траншейной щелью,большие перемены произошли на свете.
14А теперь уже это типичного Ада окраина.Мы спокойно живем на цветном от ракет рубеже,где дивизия Авелей бьется с дивизией Каинови Адам наклонился над картой в своем блиндаже.
Белый шар опускался на землю затмением солнечным,как, наверное, было за час до рожденья Земли.Хаос был, вероятно, таким же фугасным, осколочным,и бризантные брызги, такие же, землю мели.
Я попал в катастрофы, имевшие место до Библии,в суету элементов, в распад, в огневую метель,в битву Альфы с Омегой, в ритмичное уханье гибелигордых твердых металлов и редкостных редких земель.
У начальника штаба имелись железные данные,чтобы адскую бездну сводить методично на нет,и опять начиналось вторичной Земли созидание,с непрерывной подачей снарядов, ракет и комет.
Я, когда подо мною дрожала болотная почва,сейсмографией сердца вычерчивал эти бои,а хотел одного: чтоб исправно работала почта,чтобы шли аккуратно короткие письма твои.
15На адрес боя, наугадпришло письмо из Рая в Ад.
Исписанный клочок лазури,святая весть — что небо есть.И можно в свете амбразуры«Люблю» неясное прочесть.
Пусть возвращению не сроки слышен близко вой снаряда —целую свежий лепестокнам возвращаемого сада.
А пулемет стучится в ночь,мелькающую блеском смерти.Ракета хочет мне помочьнайти твой адрес на конверте…
Твой адрес? Это целый свет!Все руки, ждущие свиданья!И все глаза, где столько летсияют слезы ожиданья.
16О, большак наступления — долгий и пыльный!Все несется на запад, как сплав по реке,небо ночью гудит, как завод лесопильный,от тяжелых машин, в облаках, вдалеке.
Колеями изрыты стопные просторы,пятитонки торопятся холм обогнуть,за бугры переваливают транспортеры,пехотинцы проходят в колосьях по грудь.
На плечах перетащены тонны железа,перехожены вброд океаны огня,на землянки нарублено до неба леса —ради чистого неба и мирного дня.
Ураганами пороха, бурей тротилаперебиты уже легионы Аттил,и смешались понятия фронта и тыла,когда ветер на запад поворотил.
Я воды пограничной сегодня напился,сросся взорванный мост, и опять я иду,а за нами, как голуби, гонятся письма,мы теперь их читаем спеша, на ходу.
И солдат не успеет в пути пообедать,только б свежей воды зачерпнуть впопыхах!Так негаданно быстро несется победаради детского смеха и жатвы в полях.
Чтобы впредь, как сейчас, в голубые просветыне швырялись куски чугуна и свинца,чтоб краснели закаты, синели рассветыи вставали колосья по плечи жнецам!
17Мы теперь еще не вместе спим.Это временно, моя подруга.Ты не видишь серогорбых спин,подползающих к отрогам юга.
Но у нас одни и те же сны:мир настал, и мы остались в мире,окна дома не затемнены,семьи возвратились из Сибири.
Белый свет горит на площадях,ночи — с удивительными снами,и судьба, бессмертие щадя,дорожит оставшимися нами.
Стол накрыт, и белоснежна соль,все забыто — взрывы и ознобы,медленная ноющая боль,скоростные воющие бомбы.
Женщина не хочет жить вдовой,зарастает поле боевое,у окопов с новою травойобнимаются и бродят двое.
Пишет Данте, ищет Эдисон,любит Вертер и тоскует Лиза,новый Кампанелла потрясенкрасотой порталов коммунизма.
В это завтра хочется смотретьнам, забывшим жалость и усталость,и уже не страшно умереть,чтоб оно кому-нибудь досталось.
Так и будет, мы придем в Эдем,обожженный до небес Геенной!В ночь войны я вижу новый деньрадужный; земной, послевоенный.
ПослесловиеВойна не вмещалась в оду,и многое в ней не для книг.Я верю, что нужен народудуши откровенный дневник.
Но это дается не сразу,душа ли еще не строга?Но часто в газетную фразууходит живая строка.
Куда ты уходишь? Куда ты?Тебя я с дороги верну!Строка отвечает: «В солдаты!»Душа говорит: «На войну».
Писать — или с полною дрожью,какую ты вытерпел сам,когда ты бродил бездорожьемпо белорусским лесам,
О Рае потерянном. Или —писать, чтоб, как огненный штык,бойцы твою строчку всадилив бою под фашистский кадык.
В дыму обожженного мирая честно смотрю в облака.Со мной и походная лира,и твердая рифма штыка.
ЭТОТ МИР (1945–1956)
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Собрание сочинений. Т. 1. Лирические произведения - Семен Кирсанов бесплатно.
Похожие на Собрание сочинений. Т. 1. Лирические произведения - Семен Кирсанов книги
- Лирические произведения - Семен Кирсанов - Поэзия
- Стихотворения - Семен Надсон - Поэзия
- Поэты об искусстве (сборник) - Сборник - Поэзия
- Собрание сочинений - Михаил Херасков - Поэзия
- Собрание сочинений. Том 1 - Константин Симонов - Поэзия
- Агитлубки (1923) - Владимир Маяковский - Поэзия
- Собрание стихотворений - Сергей Есенин - Поэзия
- Стихи, оборванные пулей. Советские поэты, павшие на Великой отечественной войне - Коллектив авторов - Поэзия
- Собрание сочинений: В 2 т. Т.1: Стихотворения - Игорь Чиннов - Поэзия
- Глаза слижут лоси (сборник) - Бразервилль - Поэзия