Злость придала силы, она смерила его взглядом и отодвинулась.
– Вам ведь знакомо имя матрес Фоурм? – спросила Мара негромко.
Мужчина нахмурился.
– Знаете, с ней приключилось такое несчастье, – начала она, отмечая про себя, что взгляд мгновенно мужчины сделался острым. – До его величества вдруг дошли слухи о том, что на отборе за его спиной процветает мздоимство. И, представьте себе, сейчас по приказу короля ведется расследование.
Вот теперь он отшатнулся, словно обжегся.
– Не благодарите, – сказала Мара и пошла к повозке.
И так втискивалась в нее одной из последних.
***
Потом всю дорогу до следующего постоялого двора ехала, закрыв глаза. Вымотал ее этот разговор. Потом дорога стала хуже, но возчик гнал, потому что хотел успеть. И они тряслись и тряслись, и казалось, этому конца и края не будет. И все же ближе к ночи они добрались до Хантца. А вскоре показались стены родительского замка. Пара серебряных монет, и возница согласился довезти ее до ворот.
Все. Мара была дома.
глава 17
Вот они перед ней, ворота замка. Дом.
Мара постучалась и прижалась к воротам головой.
Все силы, какие у нее были, внезапно закончились. Как будто действовать, говорить, держать спину ровно – все это она могла, только когда мысленно сражалась с королем. Пока тень его угрозы нависала над ней. А как не стало этого, внезапно нахлынуло изнеможение. Ей хотелось уткнуться лицом в подушку и…
Нет, не плакать.
Плакать сейчас она не могла. Держалась еще в душе какая-то плотина, за которой копилась боль. И эта плотина пока не переполнилась. Так что плакать, сожалеть – все это будет потом.
А пока Мара оглядывалась мысленно на проделанный путь от столицы до дома и удивлялась себе. Она умудрилась быстрее добраться, чем дядя Меркель, когда вез ее на тот отбор. Немного шумело в голове, штормило с дороги. Вспыхивали в памяти отдельные фрагменты, слова, лица.
Надо же, она даже говорила что-то, отвечала впопад… Вспомнился тот неприятный тип из Даршантца, который все пытался заманить ее к себе. И как потом он испугался и отшатнулся от нее, когда речь зашла о короле.
Все-таки перепало ей от короля полезное что-то!
Было, конечно, и другое, но думать о том, другом, Мара не могла себе позволить.
Однако что-то долго никто не отворяет, промелькнуло у нее в голове. А на дворе уже ночь. Впрочем, не страшно, что сейчас ночь, главное, добраться да своей постели, а завтра…
Раздались шаркающие шаги и недовольный голос.
– Кто это шляется по темноте?
Старый слуга Хиберт, Мара его знала, сколько себя помнила. Странно, неужели в замке не нашлось никого помоложе? А тот продолжал шаркать и ругаться вполголоса:
– Как будто нельзя дождаться утра… Вот я собак спущу сейчас…
– Хиберт! Это я! – крикнула Мара.
– Чего? – проворчал тот, открывая маленькое окошечко.
И тут же оторопел.
– Мадхен Мара! Вы, что ли?? Так вы же в столице, у короля на отборе?
– Я, – она устало улыбнулась. – Как видишь, вернулась.
Он кинулся открывать, бормоча про себя:
– Ох-хо-хо… Это что же делается…
Наконец Мара оказалась внутри и только сейчас поняла, что же ей все время казалось неправильным. Темно. Тихо. Пусто. Странное подозрение закралось.
– Хиберт, – спросила она, оглядываясь. – А где все?
– Так ведь нет никого, мадхен Мара. Дядя ваш, как из столицы вернулся, так рассчитал всех. Сказал, замок пойдет на продажу. Я вот, один здесь. Оставлен сторожить, пока не объявится новый хозяин. А как объявится, так и мне придется искать себе угол. Ох-хо-хо… Новому-то хозяину зачем старик надобен?
Огляделся и вздохнул:
– Эх, мадхен Мара… Что теперь будет?
Мара слушала и не могла поверить своим ушам. А в душе поднималась злость на мерзавца Меркеля. Рановато он медведя разделывать стал! Медведь еще в лесу бегает.
От злости прибавилось сил. Она обернулась к старому Хиберту и сказала:
– Отцовский замок он не продаст. Я вернулась, и все будет по-старому.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Да, мадхен, – без особой уверенности повторил Хиберт.
Попытался было подхватить ее кофр, но она не дала.
– Оставь, я сама. Расскажи лучше, мой опекун сильно разорил замок?
И пока шла сначала до привратницкой, а потом до своей комнаты, узнала, что Меркель вывез все столовое серебро, посуду, мебель, гобелены. Даже новое постельное белье! Ничем не побрезговал. Дескать, племянница найдет себе богатого мужа на отборе, ей ничего из этого не понадобится.
– Лошадь-то хоть одну этот стервятник, мой опекун, оставил? – спросила она.
– Одну оставил, мадхен Мара. Чтобы было на чем ездить в лес.
– Хорошо, – проговорила она, оглядывая свою ободранную комнату.
Старик еще топтался, но она отправила его сразу, а сама застыла у окна.
Вот как все вышло. Жизнь сделала странную петлю и снова привела ее сюда, в родной дом. Только получилось все хуже не придумаешь. Но Мара не жалела ни о чем. Видно, так суждено.
Небо как раз расчистилось, вышла луна и осветила задний двор и садик, на который выходило ее окно. Она смотрела на залитый серебристым лунным светом розовый куст, который посадил для матери ее отец. Этот куст на месте, значит, все хорошо.
А дядя Меркель, ее опекун… Мара не сомневалась, что тот появится здесь, и очень скоро.
Ну что ж, подумала она. Пусть приходит.
***
Накануне.
Королевский замок Хигсланда действительно был велик и прекрасен.
Но все же он недостаточно велик для того, чтобы в нем прошло незамеченным случившееся в этот день событие. Одну из претенденток, Мару-Элизабету Хантц, с позором выставили с отбора.
Весь замок притих в ожидании.
Казалось бы, девица из медвежьего угла, ни знатности, ни богатства, кто бы вообще знал, как ее зовут? А теперь ее имя было у всех на устах. Потому что она внезапно затмила всех, и принцессу Грихвальда, и дочь главного ловчего, знаменитую красавицу Истелинду.
Слишком уж большой был резонанс, а поведение самого короля…
Но об этом (по понятной причине) никто не рисковал высказываться вслух. Никому не хотелось повторить судьбу матрес Фоурм. Зато делались ставки, кого следующего скосит косой королевской немилости. И, разумеется, все, что было прямо или косвенно связано с мадхен Хантц, отслеживалось с пристальным вниманием.
***
Свой интерес в этом деле имели все, в том числе и прислуга.
Когда мадхен Хантц выставили с отбора, ее служанка Гизел была очень расстроена. Во-первых, потому что эта тихая мадхен имела мирный и непривередливый характер. А во-вторых, и просто по-человечески, служанка считала своим долгом опекать ее и учить жизни. Потому как сиротка, да и немного не от мира сего.
Оказалось, что не немного, а очень основательно.
Отказать королю?!
У Гизел в голове не укладывалось. Ладно, старый барон. Но ТАКОЙ шанс! Надо было хвататься руками и ногами. А там бы она научила эту мадхен, как все правильно сделать. И зажили бы по-королевски…
Но раз такое дело, что уж. И жалко, да ничего не поделаешь.
И тут принесли вознаграждение. Приличный такой сундучок! Гизел с ходу прикинула – должна быть кругленькая сумма, даже если там серебро. А если золото? Ну не медь же, в самом деле!
Ну подумаешь, кинули без уважения. Но там же ТАКИЕ деньги!
А эта мадхен… Точно не от мира сего. «Платья – барону, а деньги вернуть королю».
И ушла.
Гизел готова была лопнуть от досады. Это ж… Платья, деньги, все само плывет в руки, и ничего себе не взять! Если бы хоть дверь в комнату была закрыта, можно было хотя бы несколько монеток успеть тиснуть. А так все на виду.
Служанка так и стояла, заламывая руки и не зная, что ей делать. Но продолжалась ее агония недолго. Бледный и нервный помощник распорядителя отбора заглянул в комнату, чтобы проверить, собрала ли свои вещи мадхен Хантц. И тут увидел картину.
