самой богатой. Самой сильной. Самой образованной. Самой красивой, самой храброй... Вот тогда любимый отец будет доволен и спокоен. Не окажется в дураках, не будет жертвой веры в тебя.
Перестань мучиться: ты вернула ему его заботы сторицей.
Для нашего отца ты стала именно тем, чего он от тебя хотел: реваншем безвестного португальского офицерика, который готов был скорее выдавать себя за бастарда большого вельможи — прославленного Нуньо Родригеса Баррето, так никогда и его не признавшего, — чем расписаться в неблагородном происхождении. Какая разница — законный он или нет? Зато ты, его дочь, станешь королевой. В шестнадцать лет ты была единственной сеньоритой в Перу, способной объезжать чистокровных скакунов и владеющей шпагой. Единственной в Лиме, которая говорила по-латыни, понимала в математике, знала географию. Донья Исабель Баррето... Ты играла на лютне — как королева. Ты пела, танцевала, читала стихи наизусть — как королева. И наряды у тебя были, как у королевы. Донья Исабель Баррето... Ирония судьбы: потом ты вышла замуж за племянника губернатора де Кастро, ещё потом выбрала в мужья капитана Эрнандо де Кастро и стала опять тем, чем и должна была быть всегда — де Кастро. Как наша мать, как все мы!
Признайся: желая видеть тебя своей, силой перетягивая на свою сторону, отец лишил тебя какой-то части самой себя. Я говорю о душе нашей матушки. Уж точно в тебе никогда не было её нежности! И доброты её, и самоотречения. Вот только, как и в ней, в тебе нет скаредности. И есть её способность прощать, великодушие, любовь... Ты сама всегда говорила: к несчастью, между вами нет ничего общего; она была щедра и плодовита. А ты нет... А ведь ты похожа как раз на неё — на матушку нашу!
Ты и сейчас на неё похожа... Когда смотрю на тебя в клуатре, с потупленной головой, с великолепной светлой шевелюрой, крашенной в чёрный цвет, — так и вижу, как она идёт по галерее с молитвенником в руке.
А отец... отец был влюблён в тебя, Исабель. Ты была так похожа красотой и познаниями на его супругу — слишком высокородную, слишком образованную, которую он ревновал... Даже не понимаю, как он согласился уступить тебя другому!
А между тем он это сделал: сам тебя выдал за Альваро де Менданью.
Должно быть, он думал — Менданья слишком стар, чтобы тебе понравиться? Ты никогда в него не влюбишься?
Ну да: он наверняка никогда не думал, что ты полюбишь этого человека. Полюбишь до такой степени! Да и никто из нас, правду сказать, не мог этого предположить... Он был во всём тебе противоположен».
* * *
При воспоминании о чудном лице Альваро голос, неумолчно звучавший в голове Петронильи, вдруг прервался. Не рассказывать же, в самом деле, Исабель, как она познакомилась с собственным мужем!
А между тем кто бы это сделал лучше Петронильи?
Ведь она сама была просватана за Менданью — после своей сестры Беатрис и прежде Исабель...
Старая история. Старый план их отца. Мечта породниться с племянником губернатора Лопе Гарсия де Кастро...
Когда Менданья вернулся из первого путешествия, богатейший капитан Баррето заключил договор о браке молодого генерала, которого называли теперь «аделантадо Соломоновых островов», с одной из его дочерей. С Беатрис или с Петронильей — какая разница? Кто будет ближе к брачному возрасту, та и пойдёт к алтарю, а приданое за ней дадут богатое...
Но Менданья отправился в Испанию. Говорили, что он при дворе, представляет королю отчёт о своих странствиях.
С течением времени в контрактах, заключавшихся по доверенности между Мадридом и Лимой, имя невесты менялось. Беатрис чересчур состарилась, и её отдали в монастырь. Петронилью, которая всегда в монастырь и стремилась, выдали замуж за другого. Это было в 1584 году, и у Нуньо оставалось ещё три дочери на выданье. Старшей из них — Исабель — было семнадцать лет.
С самого дня своей святой и собственного рождения — с 17 ноября 1567 года — она слышала про аделантадо Менданью. Жизнь его была нелегка. Он уже давненько вернулся в Лиму, но не смел, не соизволял явиться у Баррето. Не приходил потребовать обещанное ему приданое.
Для Нуньо это было семнадцать лет ожидания.
Семнадцать лет он ждал этого союза, родившегося от зрелища на берегу Кальяо: чёрные камни, красный султан и раззолочённые галеоны, уходящие в Южное море.
Глава 4
ДВА ПЕТУХА НА ОДНОЙ НАВОЗНОЙ КУЧЕ
Когда Петронилья вернулась после вечерней службы в зал капитула, там уже собрался весь монастырский совет во главе с аббатисой. Четыре монахини, прямые, как палки, восседали в высоких креслах. Все они склонили головы, руки держали крестообразно, кисти рук прятали в рукава. Все как будто были погружены в свои мысли.
Петронилья поспешно заняла место по правую руку от доньи Хустины. Когда же она села, та начала:
— После многих молитв нам с почтенными матерями открылось, что не должно оставлять содержимое ларца доньи Исабель Баррето де Кастро в монастыре. Нам было открыто, что мы, бедные инокини, рабы Господни, не можем судить об этом деле, и нам следует снестись...
— С кем? — с ужасом в голосе перебила Петронилья, нарушив своей репликой всякое приличие. — С инквизитором?
Донья Хустина предпочла не заметить этой грубости. Так непохоже было на Петронилью — забыть об обычаях!
И аббатиса ласковым голосом продолжала:
— Почему с инквизитором? Это дело нимало его не касается. Нет, не с инквизитором. С нашим возлюбленным епископом, который сможет дать нам добрый совет. Мы с почтенными матерями желали бы предоставить ему всё, в чём он может нуждаться. Мы рады были бы, если бы вы написали всё, что он должен знать о прошлом вашей сестры.
— Я? Нет, я не сумею!
— Прекрасно сумеете. Разве не
