таким же успехом я мог бы собрать своё барахло и уйти на весь день, но сейчас только середина утра.
Бл*дь.
Его нелепое сообщение светится черно-белым цветом, пародия на любовное письмо. Дешевая имитация флирта. Я бы никогда не сказал ничего подобного.
Я бы сказал…
Что бы я сказал?
Почесываю щетину на подбородке, потому что этим утром у меня не было достаточно времени, чтобы побриться. Волоски темные и грубые, покрывают мою сильную челюсть и подбородок. Колючие.
Что бы я сказал?
Я удаляю чушь, которую только что напечатал мой друг, не сводя глаз с этого мигающего, манящего курсора.
Скажи что-нибудь… будто то говорит он мне. Давай, ты трус.
Я? Испугался?
Это чушь собачья. Я ничего не боюсь, кроме белок, и ни одна душа не знает об этом, кроме меня.
Маленькие мерзавки с глазами-бусинками.
Тому, кого это касается:
Как вы, наверное, поняли, вы вызвали много шума своим небольшим заявлением. Это было непрофессионально и могло быть неверно истолковано как домогательство, что, я уверен, не входило в ваши намерения. Я воздерживался от ответа, главным образом потому, что мне нечего сказать; это недоразумение будет решаться отделом кадров вместе с отделом ИТ, и когда они вас найдут… вы будете уволены.
Ваш босс,
Рим Блэкберн.
Постскриптум: Очевидно, вы были пьяны, когда сочиняли это письмо, и оно является результатом употребления алкоголя.
Вот.
Профессионально. По делу. Авторитетно?
Я босс. Я всё контролирую, а не какая-то таинственная женщина, которая, вероятно, работает в гребаном почтовом отделении.
***
Какого хрена я здесь делаю?
Я говорю себе, что причина в том, что мне нужно лучше контролировать мою компанию.
Ни по какой другой причине.
Не-а.
Обычно я не бываю на нижних этажах; в основном потому, что прячусь в своем кабинете, опустив голову и щелкая по клавиатуре. Или разговариваю по телефону, отвечая на важные звонки.
У меня нет причин идти куда-либо, кроме моего офиса, уборной, зала заседаний или комнаты отдыха, где можно выпить кофе, и работа Лорен заключается в том, чтобы приносить его мне.
Но вот я здесь.
И я чувствую себя тигром, расхаживающим по проходам отдела маркетинга, медленно подкрадывающимся к середине кабинок, улыбаясь, сжав губы, и кивая каждому, кто смотрит в мою сторону.
Все разбегаются, как крысы, убираясь с моего пути.
— Здравствуйте, мистер Блэкберн.
— Ой. О, э-э, мистер Блэкберн. О, Рим. Э-э… Мистер…
— Я как раз готовлю этот файл для вас, сэр. Я… Я не забыл, я…
Несколько бумаг разлетаются в стороны.
Громкий кашель.
В качестве маскировки поднимается множество папок.
С чем я имею здесь дело? Отдел, полный кисок? Господи.
Просматриваю проход, тридцать с лишним кабинок — некоторые пустые, большинство из них заняты — одну за другой, изучая каждое лицо, которое внимательно смотрит на меня. Высматриваю… что-что.
Знак.
Подсказку.
Проблеск виноватого выражения лица.
Её.
Она здесь, в этом отделе, я чувствую.
Облизываю губы, улыбаясь Джорджу Фландерсу, моему самому давнему рекламному директору.
Джордж, может быть, и никудышный старожил, но его жена готовит чертовски классные пироги.
На ум приходит извращенная шутка, которую Хантер однажды рассказал мне о «нарезке пирога», и я хихикаю, заворачивая за угол в комнату отдыха. Она есть на каждом этаже; отделанная плиткой просторная комната с холодильником, несколькими столиками, раковиной, столешницей, микроволновой печью, кофеваркой и кофе-машиной фирмы Keurig. Каждую пятницу доставляют множество закусок и рогаликов.
Я толкаю тяжелую дверь и просовываю голову внутрь, затем останавливаю взгляд на молодой женщине в углу, которая стоит, поднеся журнал к лицу с сэндвичем в руке. Её платье слишком большого для нее размера отвратительного оливково-коричневого оттенка, устаревшая модель, которую я видел только в старых фильмах. Перед ней на столе стоит бутылка газированной воды, и она не слышит, как я вхожу в комнату и прислоняюсь к стойке.
Смотрю на неё, мой взгляд скользит вверх с её скрещенных ног, к одутловатым складкам огромных рукавов её платья, огибающих её локти. Кто она, черт возьми?
И почему она так одета?
Я достаточно прошелся по своей компании, чтобы знать, что никто так не одевается.
Не то, чтобы это действительно имело значение… но… наплечники.
Она не замечает меня, когда я прочищаю горло.
Я отхожу и делаю вид, что завариваю чашечку кофе. Он мне не нужен. Я уже выпил три, но делаю это, чтобы привлечь её внимание.
Всё ещё.
Ничего.
Что, вашу мать, я должен сделать, чтобы эта цыпочка посмотрела на меня? Взорвать бомбу? И какого хрена я вообще пытаюсь?
— Прекрасная погода сегодня. — Неубедительно.
— М-м-м…. — бормочет она.
— Я мог бы разбить палатку прямо здесь, в этой комнате, — тяжело вздыхаю я.
Её журнал шуршит, когда она переворачивает страницу.
— Ага…
— Черт, мистер Блэкберн, конечно, придурок.
Она фыркает. Смеется.
— Ага.
Вот как. У нас прогресс.
— Вы видели тот галстук, который был на нём вчера?
Она делает глоток из своего стакана с водой.
— Вчера на нём не было галстука.
Журнал трепещет.
Что ж. Интересно.
— Не было?
Она игнорирует меня так, как это делает только Хантер.
— Как вы думаете, что его так разозлило, что он написал то электронное письмо?
Страницы журнала неподвижны, он медленно опускается, и её темные глаза сверлят во мне дыры, когда она встречается со мной взглядом. Я вижу, как щеки девушки краснеют, глаза расширяются от ужаса, а зубы прикусывают нижнюю губу.
Пейтон?
Такую Пейтон я никогда раньше не видел: неряшливая и помятая, выглядит немного потрепанной, макияж слегка смазан — или это такой макияж, — одежда помята. Я не знаю, что, черт возьми, это за платье и где она его нашла, но оно п*здец как ужасно и его нужно сжечь.
Позволяю этому неловкому моменту между нами повиснуть, давая ей возможность связать пару слов и спасти ситуацию.
Но она этого не делает.
Сидит ошеломленная.
Таращится на меня.
Рот широко открыт в недоумении, как у карпа.
Я подавляю ухмылку.
— Доброе утро.
— Доброе, — отвечает Пейтон хриплым голосом.
— Тяжелая ночка?
Её ответ — слабая улыбка, которая касается только одной стороны её лица. Натянутая?
Она определенно с похмелья.
Ей следовало бы пить кофе, чтобы взбодриться, черт подери, а не воду.
— В следующий раз я был бы признателен, если бы вы позвонили и взяли отгул, а не приходили в офис в виде… — Позволяю незаконченному предложению повиснуть в воздухе, с удовлетворением отмечая, что она ерзает на стуле. — С другой стороны, вы увольняетесь… сколько осталось? Семь дней? Шесть?
Пейтон прочищает горло.
— Одиннадцать.
Я прислоняюсь к стойке,
