— В каком смысле арии? — бестактно спросил Окунев.
— В прямом, — ответил Николай Егорыч. — Люди. Люди уходят туда, туда, туда, — он ткнул пальцем в разные стороны. — Мы остаемся.
— Но вы… Как бы это… Не похожи, — возразил Окунев.
— Не понимаю, — вмешался человек, назвавшийся Степаном. — Гости говорят, не похожи, но не видят, на что не похожи.
— Но есть же исследования, — сказал Валя. — Многие сходятся на том, что арии были похожи на европейцев.
— Ваши ученые не спрашивают. Мы не говорим. Гости ели мясо, потом говорили. — И он замолчал, сосредоточившись на еде.
Все с ума посходили. Город в двух шагах, люди живут, а тут арии. Гиперборея, блин. Тут Валя задумался. По одной из версий Гиперборея находилась где-то в этих краях, только севернее. Теоретически… Но места хоженые, не может целый народ, пусть и малочисленный, столько веков тайно существовать среди прочих. Тем более тайны никакой они не делают, нас пригласили к себе… Он, как сумел, соскреб с теплого куска мяса золу и осторожно надкусил. На удивление мясо оказалось сочным и мягким, вкус его был странным, не похожим ни на что, горьковатым — но горечь была приятная, оставлявшая на языке изумительное послевкусие. Валю охватило странное ощущение, которого он все не мог сформулировать — состояние, близкое к счастью, священный трепет, будто он не просто ел мясо, а прикасался к чему-то огромному, древнему и величественному, как сама планета. Но что это? Медвежатина? Валя когда-то ее пробовал, но вкуса не помнил.
— Это медведь? — спросил он, прожевав.
— Ты медведь, — почему-то развеселился Николай Егорыч. — Это мамонт! Вчера приходит мамонт, гостям удача, свежее мясо! Потом засолили, завялили, завтра жесткое стало.
— Нет, правда. Что это? — поддержал Тихонов.
— Хобот, — сказал арий.
Все почтительно помолчали. Наконец Савельев спросил:
— Вы не знаете ничего об упавшем самолете? Два месяца назад где-то здесь упал, там остались выжившие, мы их ищем. Я сигналы получил.
— Самолет не знаем, — сказал Степан и медленно покачал головой, словно катая в ней эту мысль: самолет? — нет, самолет не знаем.
— Нет, не знаем, — подтвердил Кирилл.
— Два месяца долго, — вступил Николай Егорыч. — В лесу никто не выжил, когда не знал, куда ходить. Хохо приходит.
Речь у ариев была странная — Валя никак не мог понять, что в ней происходит с грамматическим временем. Похоже, будущего для них вовсе не существовало, а повелительное наклонение всегда выражалось прошедшим — как в грубой, армейской или бандитской русской форме: «Живо встал! Пошел сделал!». Категория давнопрошедшего выражалась с помощью «однако»: однако не видели. Однако не ходили.
К костру подошли женщины — две молоденькие, лет по семнадцати, были очень даже ничего, и Валя им улыбнулся. Они демонстративно отвернулись, но искоса поглядывали и тоже улыбались. Николай Егорыч встал.
— Гости пошли к шаману, — с этими словами он зашагал прочь от костра.
Валя первым вскочил и пошел за ним, следом поспешили и остальные. Николай Егорыч подвел их к дальнему небольшому костру, метрах в десяти от него развернулся и ушел.
Шаман выглядел как шаман. Он возвышался над ними, сидя на огромном сооружении странной формы, покрытом шкурами. Весь он был в мехах, перьях и ожерельях из когтей, но оказался неожиданно молод — явно моложе Николая Егорыча, чуть старше их лесного провожатого. Впрочем, кто их разберет, монголоидов. Он кивком пригласил их сесть — по-простому, на землю, на такие же шкуры, как у большого костра.
— Гости сыты, и можно говорить, — сказал шаман.
Гости робко поздоровались.
— Мы искали упавший самолет, — сказал Тихонов. — И встретили в лесу одного из ваших. Он нас и привел.
Шаман кивнул.
— Нам сказали, что про самолет ничего не знают, — продолжал Тихонов, оглянувшись на остальных.
— Но мы слышали их, они вышли на связь по радио, — добавил дядя Игорь. — Координаты вроде ваши.
Шаман кивнул снова и вытащил откуда-то из складок своих мехов небольшой, но явно человеческий череп. Он погладил его, не то одобряя, не то надеясь с его помощью узнать что-нибудь о самолете. Череп не реагировал. Савельев всмотрелся пристальней: несмотря на полумрак, он со своим ортопедическим опытом мог разглядеть, что артефакт вполне подлинный либо очень тщательно изготовленный из тонкой пластмассы… да нет, какое там, кость есть кость. «Интересно, угроза это или предупреждение? Мы вроде ничего пока не сделали…»
— Простите, — сказал Валя. — Мы подумали, что вы могли что-то знать.
— Я их по радио не слышу, — сказал шаман. — Многих слышу, самолет не слышу.
— У вас что, радио есть?! — изумился дядя.
Шаман кивнул.
— А вы, простите, сами собрали или купили?
— Нахожу, — сказал шаман. — Сколько есть в самолете людей?
— Одиннадцать, одна женщина. Как вы думаете, могли они выжить?
— Я спросил у духов ночью, когда гости спали.
— И чего они сказали? — спросил Окунев. Он еще не разобрался, что шаман в такой форме дает поручение самому себе.
— Никто не знает, что сказали духи, пока не спросил, — ответил шаман, глядя на Окунева, как на дурачка. — Но это я спросил потом. А сейчас гости спросили, что хотели знать.
И Валя решился.
— Николай Егорыч сказал… Он говорит, вы арии… Я не очень понимаю.
Шаман опять кивнул и начал рассказывать. Иногда он принимался рычать, иногда петь, пару раз даже катался по земле, потом начинал колотить в бубен и так же резко обрывал стук. Страннее всего было то, что после экстатического камлания он мгновенно приходил в себя и снова продолжал, будто и не отвлекался. Короче, история их народа, смешанная с мифами, сохранилась только в устных источниках. Они действительно называли себя ариями. Расположенный на Южном Урале Аркаим был их первым университетом. Когда-то их многочисленный народ господствовал на всей северной части материка, занимался земледелием, разводил скот. Потом пришли черные люди, и арии раскололись — часть ушла, как понял Валя, в Индию, часть рассеялась по Европе. Оставшиеся с тех пор кочевали по северу, останавливаясь то здесь то там. На каждом месте жили подолгу, десятилетиями — как понял Валя, пока не сменялся шаман. Новый шаман первым делом отыскивал неподалеку новое место, и племя переходило туда. Черных людей вскоре вытеснили красные люди, потом белые, в своих разборках про ариев забыли, и они существовали спокойно, ни с кем не общаясь и никого не боясь, кроме Хохо. Со временем из десятка кочующих общин осталась одна, численность падала, но говорил об этом шаман без грусти, даже, как Вале показалось, с потаенной радостью человека, приближающегося к цели. Валя пытался сопоставить эти сведения с писаной историей Урала, но безуспешно. В самом деле, думал он, что там мы знаем? По черепкам да сомнительным летописям… Может быть, история действительно выглядела совсем иначе. Вот тебе и открытие. Но что же их раньше не открыли?
— Ваши ученые приходят когда-то давно. Пишут. Все теряется. Теперь не приходят. Кто приходит, те не спрашивают. Кто спрашивает, не верят. Вот ты веришь, что мамонта ешь?
— Нет, — озадаченно сказал Валя.
Шаман кивнул.
— Арии не обманывают. Но в правду никто не верит. Смеются, говорят, люди шутят. Смотри! — он встал и откинул шкуры со своего трона. Валя услышал, как рядом присвистнул Тихонов. Трон был сооружен из здоровенных закрученных бивней, выглядевших совсем свежими — во всяком случае, непохоже было, чтобы они тысячелетиями пролежали в земле.
— Вчера мамонт приходит. Один год — один мамонт.
— На раскопках сперли, — неуверенно прошептал Окунев, наклонясь к Вале.
Шаман внимательно посмотрел на Окунева и накинул шкуры обратно.
— Кому тут копать, — спросил он страшным шепотом. — Ты как друг Хохо. Ищешь зло. Что, если однажды ты его нашел?
Это очень точно, подумал Валя. Окунев ему скорее нравился, но и он заметил, что новый знакомый будто слепнет, когда рядом появляется что-то хорошее, что он везде ищет несправедливость, обман, несчастье, и торжествует, когда находит: ага, а вы мне не верили, но вот вам жизнь как она есть и что вы на это скажете?
— Ты пришел в город, — продолжал шаман, — сказал, что ешь мамонта у ариев. Кто тебе поверил? Подумали, тебя Хохо находит.
Это была правда, Валя даже и представить не мог, как он будет рассказывать об этом друзьям или, того непредставимей, матери. Эх, какой материал пропадет! Пропал, мысленно поправил себя он, переводя на странное арийское наречие. О том же самом, он был уверен, подумал и Тихонов.
— Хохо — кто это? — спросил он шамана.
— Хохо — дух. Кого Хохо находит, у того становится дыра в душе. Один есть в нашем роду — плохо прячется от Хохо, выдает себя, Хохо его находит. Он тогда делается с дырой в душе, ходит, ходит среди людей, говорит не дело, пугает женщин, не трогает воду. Потом уходит в лес. Давно уходит. Никто его больше не видит.
