Его оглушительное молчание раздражает. Не раздумывая, я бросаю камешек прямо ему в лицо. Он ловко поворачивает голову, и мой идеальный камешек, не попав в цель, исчезает позади. Не знаю, почему он такой упрямый. Он должен знать, что мне это нужно.
Когда он поворачивается и уходит, я остаюсь наедине со своими эмоциями.
— Ненавижу тебя, Мереки, — выкрикиваю я ложь, и он продолжает идти, как будто не услышав.
Перелезая через бревно, я падаю на четвереньки, отчаянно копаясь в грязи и траве в поисках дурацкого, идеального камешка. Когда мои пальцы находят его, новая волна слез прорывается наружу. Я закрываю лицо руками и сажусь на пятки.
Я совсем одна на пустынном берегу реки в каком-то дурацком пригороде и рыдаю как ребенок. Может, я и держу в руках камешек, но я достигла дна.
Ему этого мало? Разве меня недостаточно?
В конце концов, я с трудом поднимаюсь на ноги, сломленная и слишком разочарованная разбитым состоянием, которого не было до прибытия сюда. Возвращаясь к машине с пустой банкой для камней, я пытаюсь решить, хочу ли снова закричать на него и выплеснуть накопившуюся ярость. Его потерянный взгляд принимает решение за меня.
— Мне очень жаль, — говорю я, садясь на водительское место. — Не знаю, что на меня нашло, — я замолкаю, вспоминая ужасные, жестокие слова, сказанные любви всей моей жизни. — Ты же знаешь, я не это имела в виду. Ты знаешь, я люблю тебя больше, чем кого-либо. Верно?
Воздух в машине наполнен болью, невысказанной правдой и жизнью отчаянной любви. Нет никаких подходящих слов, поэтому мы в тишине размышляем в состоянии скорби и замешательства.
В итоге я беру себя в руки, и мы молча едем к нашему дому. Как только я подъезжаю, Ки исчезает за дверью.
Я опускаю голову на руль. Что с нами случилось?
Бежать от этого бессмысленно, так же, как и стоять на месте в надежде на изменения. Я не могу и дальше мучить себя, задаваясь вопросом, почему Мереки нарушает свое обещание – остаться, несмотря ни на что. Я пока не могу зайти туда. Либо скажу еще что-нибудь, о чем пожалею, либо еще больше пострадаю от его сокрушительного молчания, так что вместо этого я катаюсь по городу, пока не чувствую, что готова ехать домой.
Глава 15
Воскресным утром на рассвете Мереки уезжает на два месяца в Сидней для проектной работы. Он пропустит мой двадцать третий день рождения, а я не могу заставить себя поговорить о нашем пятилетнем договоре про возвращение на реку.
— Подожди, — говорю я, останавливая его у входной двери. — Мне нужно кое-что сказать.
Он поворачивается ко мне с каменным выражением лица.
— Так не может продолжаться, — говорю я, избегая его взгляда, смотрю в пол. Это тяжело, но я должна сказать это до его ухода. Хотя бы ради себя. — Я люблю тебя и знаю, что ты тоже, но не могу и дальше надеяться, что все наладится, потому что это не так, — посмотрев на него, показалось, что его взгляд немного смягчился, но его сжатые челюсти и стиснутые зубы говорят о другом. — Нам нужен перерыв, — я едва могу вынести эти предательские слова, но правда часто ранит еще больше, чем ложь, которую мы говорим себе.
Решительно пройдя мимо него, я открываю дверь и прислоняюсь к ней.
— Или все наладится, когда ты вернешься, или все кончено.
Он проходит рядом, кивает и машет мне. Я хочу свернуться на полу. Он не должен был соглашаться на это. Как он мог согласиться, что между нами все кончено?
Демонстративно покачав головой, я закрыла дверь и прошептала:
— Я никогда не попрощаюсь с тобой.
Вчера был необходимый мне звонок. Разложив несколько камешков на земле, я не смогла бы волшебным образом решить ничего между мной и Мереки, но это напомнило мне о горящей внутри страсти. Я так скучаю по этому чувству. Как я могла ожидать, что он останется с непостоянной оболочкой человека? Я знаю, что он любит меня, но он на это не подписывался.
![]()
Вместо того чтобы предаваться хандре в квартире, я еду на рынок в южную часть города. В прошлую неделю на работе под дверь просунули листовку, и она привлекла мое внимание. Я легко нахожу парк и ругаю себя, что не пришла сюда раньше. Это живая какофония видов, звуков и запахов.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
У меня текут слюнки, когда в нос ударяют соблазнительные ароматы свежеиспеченного хлеба. Не в силах контролировать свои ноги, я иду к палатке, ответственной за реакцию моего тела. От большого выбора, булочек, рулетов и пирожных мой рот наполняется слюной. Классические французские багеты выстроились в ряд в корзинках вдоль прилавка, и полный мужчина с широкой улыбкой, розовыми щеками и черным беретом на голове широко раскинул руки.
— Bonjour, mademoiselle. Ca va? (прим: Здравствуйте, мисс. Как дела?)
— Bonjour, — отвечаю я, мои щеки пылают. У меня всегда было плохо с языками, и я очень хотела ответить чем-то большим, чем просто обычным приветствием.
— Эмерсон?
Я поднимаю глаза и вижу Джоша, стоящего рядом со мной с большим букетом цветов.
— О. Джош, привет, — я переступаю с ноги на ногу. Странно видеть его лично после нескольких месяцев общения с помощью кексов и рисунков.
— Как ты? — спрашивает он, перекладывая огромный букет из одной руки в другую.
— Я в порядке. Хорошо. Я как раз собиралась купить хлеб.
— Вижу, — он смотрит на прилавок, потом снова на меня. – Пахнет потрясающе.
Не уверенная, что это конец нашего разговора, я переключаю внимание на дружелюбного продавца.
— Мне, пожалуйста, легкий ржаной хлеб.
— Отличный выбор, — говорит Джош. — Я тоже возьму один, пожалуйста.
Мы оба благодарим продавца после оплаты и берем завернутые в бумагу наши покупки в нескольких шагах от палатки.
— Ты здесь одна? — спрашивает Джош, оглядываясь вокруг.
Я киваю, пытаясь и, скорее всего, безуспешно, скрыть свою грусть.
— Знаю, что в последний раз, когда спрашивал, ты дала мне от ворот поворот, но я готов рискнуть еще одним отказом. Могу я угостить тебя кофе? — не дожидаясь моего ответа, он продолжает, махнув рукой в другой конец рынка.
— Там новый киоск, где продают бобы. Уверен, они делают кофе на вынос. Я как раз шел туда, когда увидел тебя, — его спокойствие заставляет меня чувствовать себя так комфортно.
— С удовольствием выпью кофе, — отвечаю, не позволяя себе передумать. – Ты любишь рынки? — спрашиваю, когда мы протискиваемся через толпу, проходя мимо различных прилавков.
— Немного, — отвечает он. — А ты?
— Этот мне очень нравится.
Как только Джош заказывает кофе, он поворачивается ко мне, и я впервые вижу проблеск нервозности на его лице, и нахожу это очаровательным.
— Итак. Как твои дела? — спрашивает он.
— Все в порядке, спасибо, — я взмахиваю желтым сарафаном и улыбаюсь, и боюсь, что это выглядит кокетливо. — Мне нравится теплая погода.
Его глаза словно впиваются в меня, и мое тело реагирует. Мне кажется, что я просыпаюсь от долгого сна и хочу, чтобы он прикоснулся ко мне. Это ужасная мысль, и я понимаю, что моя улыбка исчезает. Что со мной не так? Этот человек играет с моим телом, и я инстинктивно делаю шаг назад.
Если он и замечает, то ничего не говорит.
— Может, пройдемся и поговорим? — спрашивает он и я быстро соглашаюсь. Разговор на ходу – это гораздо меньше конфронтации, чем встреча лицом к лицу, где я буду смотреть только на него.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Мне нравятся твои рисунки, Джош, — говорю я после паузы.
— Мне нравятся твои кексы, — говорит он, подмигивая мне.
— Ты расскажешь мне больше о своих занятиях? Что на самом деле означает арт-терапия?
— Это может означать, то что ты хочешь, чтобы оно означало.
Я изучаю его черты, пытаясь понять, серьезен он или нет. В этом нет никакого смысла.
— Некоторые из моих студентов знают, почему они там и что им нужно, а другие узнают по пути, — он тепло улыбается. — Мне нравится думать, что я помогаю им.
