Естественно, в крупном стационаре, принимающем пациентов и планово, и экстренно, смертность была выше, чем в тихой больнице, насчитывающей четыре-пять отделений и принимающей несложных пациентов, причем только в плановом порядке. А раз смертность выше, то, значит, и больница хуже. Изначальную разницу в тяжести состояния поступающих пациентов народное мнение не учитывало.
К тому же сто двадцатая больница несколько лет назад прославилась не только на всю Москву, но и на всю страну. Однажды утром в приемный покой доставили в крайне тяжелом состоянии некого гражданина с закрытой черепно-мозговой травмой. Чуть позже врачи-реаниматологи клинического госпиталя ГУВД Москвы, прибывшие в сто двадцатую больницу вместе с сотрудниками милиции, обнаружили пациента за пределами реанимационного отделения, полностью подготовленного для забора у него почек. При этом у пациента было давление и билось сердце. Вместо того чтобы спасать его жизнь, врачи предпочли разжиться годными к пересадке почками, несмотря на то что закон разрешает забирать органы лишь после составления акта констатации биологической смерти. В итоге нескольким врачам пришлось сменить место работы в принудительном порядке и несколько последующих лет заниматься менее квалифицированным трудом.
— Мужчина сорока лет поступил в стационар по «скорой» с диагнозом сотрясение головного мозга под вопросом и в состоянии алкогольного опьянения около десяти часов вечера, — начал от двери Ерофеев, еще не успев сесть за стол. — До следующего утра его продержали в приемном отделении. Вроде как наблюдали, но вот в чем конкретно заключалось это самое наблюдение, неясно.
— Скорее всего — ни в чем, — Ерофеев уселся и продолжил вертеть карандаш. — Историю болезни на него завели только в семь утра, якобы он только что поступил с диагнозом «алкогольная кома». Сопроводительный талон «скорой» вложили в историю, хотя там было написано совсем другое. Подняли в реанимацию. Там дежурный реаниматолог заподозрил острое нарушение мозгового кровообращения и срочно дернул невропатолога. Невропатолог снял нарушение и подтвердил алкогольную кому. Нейрохирургам не показывали, хотя на сделанном рентгене черепа (кто его назначил — непонятно, история болезни об этом умалчивает) виден линейный перелом.
Назначения снимка нет, описание рентгенолога тоже отсутствует, но сам снимок есть. Пациента сутки усиленно «промывали», а потом он умер.
Небольшая пауза давала ординаторам возможность задать вопросы, но все молчали.
— На вскрытии нашли перелом костей свода и основания черепа, очаги кровоизлияния в головном мозге и еще кое-что по мелочам. Содержание алкоголя на вскрытии — по нулям. Кстати, при жизни у него кровь на алкоголь так и не взяли.
— Кранты! — емко высказался Илья.
— Вроде того, — кивнул Ерофеев. — Неправильная, несвоевременная и проведенная не в полном объеме диагностика помешала установить правильный диагноз и привела к смерти пациента. Стопроцентное расхождение диагнозов третьей категории. И как по-вашему, могли бы больничные патологоанатомы сделать вид, что не заметили перелома черепа?
— Тогда бы им пришлось и алкоголь обнаружить, — сказала Ирина.
— Разумеется, — согласился Ерофеев. — Сказав «а», говори и остальные буквы. Интересно, что заместитель главного врача по лечебной работе пыталась убедить весь департамент, что здесь налицо не третья, а вторая категория расхождения диагнозов. Да, постановка правильного диагноза в данном лечебном учреждении была возможна, но тем не менее диагностическая ошибка существенно не повлияла на исход заболевания. Все равно бы больного лечили чисто симптоматически и в итоге он бы умер. Как вам такая точка зрения?
— Не очень, — сказала Алена. — Утверждать, что он умер бы в многопрофильной клинике, имеющей свое нейрохирургическое отделение, просто-напросто глупо.
Особенно для начмеда. Получается, что уровень ее стационара ниже плинтуса.
— Но как попытка отвести от себя громы и молнии — вполне уместно, — возразил Денис. — Нельзя же сразу признавать себя виновной. Ну, не себя лично, а свою контору.
— Я думаю, что восьмичасовое пребывание больного с подозрением на сотрясение в приемном отделении, да еще и без оказания ему помощи, повлечет за собой худшие последствия, чем расхождение диагнозов, — сказал Данилов. — Так что ей нет особого смысла менять категории расхождения…
— Настоящий боец всегда сражается до конца, иначе он и не боец вовсе, — улыбка Ерофеева затерялась в бороде, — Но с приемным пусть разбираются другие. Мы говорим о диагнозе. Это очень хороший пример того самого шила, которое невозможно утаить в мешке…
Труп привезли в полночь, ровно через час после ухода Валеры. За это время Данилов успел поужинать крекерами с чаем. Спать не хотелось, возможно, чай был слишком крепким — два пакетика на обычную чашку, — но Данилов все равно разложил диван, застелил его новым (Валера не подвел) комплектом постельного белья с больничными печатями, взбил свалявшуюся подушку, найденную в ящике дивана вместе с одеялом казарменного образца, и улегся читать «Правильное оформление диагноза», одним из соавторов которой был профессор Мусинский. Книгу он взял в конце занятий у Ерофеева.
— Только не заиграйте, — строго сверкнул глазами из-под очков Дмитрий Алексеевич, — экземпляр мой личный, с автографом Георгия Владимировича.
«Дорогому ученику и прекрасному человеку на добрую память» — было написано на развороте размашистым почерком Мусинского. Профессор явно не был оригиналом дарственных надписей.
Чтение увлекло Владимира, правда, ему то и дело приходилось возвращаться на несколько страниц назад.
Дверной звонок вынудил доктора отложить книгу и отправиться в приемную.
Запах ударил в нос еще на подходе. В книжках трупную вонь почему-то называют «сладковатой» — и кому, интересно, первому пришло в голову такое сравнение?
Обычный запах разлагающегося мяса, ни сладковатого, ни горьковатого.
— Там придурок какой-то, — доложил Данилову охранник Саша, поджидавший его в коридоре.
Нижнюю часть лица охранник укутал несвежим носовым платком, отчего у него вышло: «Пыдугуг кокото».
— Ны успел я двей откыть, как они каталку фкатили…
— Разберемся, — Данилов вошел в приемную.
Возле каталки с трупом стоял молодой парень в синей форме. Мелированные волосы, длинная челка, серьга в ухе, стеклянный взгляд, глупая улыбка на лице.
— Вот привез вам огурца! — сказал он Данилову и рассмеялся.
— Документы! — потребовал Данилов, стараясь дышать редко и неглубоко.
— Вот! — парень протянул мятые листы и снова засмеялся.
Делать ему замечания было бы глупо — обкурившихся травы это только веселит.
Данилов быстро просмотрел документы. Ерофеев говорил как раз о таких случаях: семьдесят два года, умерла дома, милиция ничего подозрительного при осмотре не нашла, в поликлинике последние три года не наблюдалась. Направлена на патологоанатомическое вскрытие.
— В патологоанатомические морги разложившиеся трупы не берут, — медленно и четко, чуть ли не по слогам, произнес Данилов, глядя прямо в глаза парню. — Вези в судебный…
— Что я вам — почтальон? — возмутился тот. — Куда наряд дали, туда и привез!
— Так он же воняет! — Данилов повысил голос.
— А у меня, может, насморк, — осклабился укурок и снова заржал.
Живому человеку в приеме было куда труднее отказать, чем покойнику.
— Саша! — позвал Данилов. — Помоги-ка.
Вдвоем с охранником они вывезли каталку на улицу, к стоявшей там машине с красным крестом. Около машины, не обращая внимания на моросящий дождь, расхаживал, разминая ноги, водитель. Загорелый, скуластый — настоящий степной всадник. «Тебе бы табуны гонять, а не покойников возить», — сочувственно подумал Данилов. Увидев, что каталка возвращается с грузом, водитель быстро подошел к задним дверцам машины и распахнул их.
— Напарник у вас странный, — сказал Данилов водителю.
Тот понимающе кивнул.
— Вот документы, — Данилов протянул документы парню, но тот демонстративно спрятал руки за спину.
Владимиру пришлось положить их на труп, точнее — на черный пакет, в который он был упакован. — Мы пошли.
— А мы поехали! — сообщил парень, берясь за ручку передней правой дверцы. — Шариф, что ты встал там?
— Подожди! — Данилов схватил его за руку. — Куда это «поехали»? А труп?
— Труп ваш, каталка тоже ваша, — водитель залез в салон и повернул ключ зажигания, но охранник встал прямо перед машиной. — Моего тут ничего нет. Пустите!
Руку вырвать не удалось — Данилов держал крепко.
— Я ее по наряду привез! — стоял на своем укурок.
— Как привез, так и увезешь! — ответил Владимир.
Трижды обменявшись мнениями, Данилов почувствовал, что разговор зашел в тупик и ему надо действовать самому, пока окончательно не промок.
