вас беспокоить, если вам нужно место.
— У вас есть… еда? — Неуверенно спрашивает девочка на руках у Мэл, и ее подбородок дрожит.
— Персонал сейчас готовит ее. Скоро вам принесут. — Могу только представить, как они голодны. При беглом осмотре коттеджа я подумал, что они уже несколько дней не ели ничего существенного. Еще одна причина, по которой я могу сломать все кости в теле Михаила Сидорова.
Мэл нежно гладит самую младшую девочку подростка по волосам.
— Давай приведем тебя в порядок, — предлагает она.
* * *
— Самолет будет завтра в семь утра. Но выделите время, которое вам нужно, — говорит Петр.
На линии воцаряется долгое молчание, пока я вышагиваю по открытому пространству отведенной мне комнаты. Я позвонил ему, чтобы сообщить последние новости, когда девочки устроились на ночлег, и он был более чем рад услышать, что мне удалось найти всех пятерых живыми. Но я все еще на взводе, потому что мой пахан вернулся в Нью-Йорк с предателем, а я нахожусь за много миль от него и ничего не могу с этим поделать.
Я все время оказываюсь в таком положении, разрываясь между тем, где я есть, и тем, где я должен быть. И хотя Петр поручил Вэлу прикрывать его спину, после смерти Ефрема мы потеряли не только ценного солдата, готового на все ради защиты Петра, но и моего единственного подозреваемого в том, кто может быть нашей крысой. Мне нужно время, чтобы все переосмыслить. Но я не могу сделать это, находясь здесь, наверху.
— С девочками все в порядке? — Спрашивает Петр, наконец нарушая молчание.
— Доктор подтвердил, что все заживет хорошо. У Тиф сотрясение мозга и рана на лице. В остальном это просто множество шишек, синяков и, к сожалению, небольшие обморожения, потому что у них не было обуви для побега. Как сообщили девушки, никто не был изнасилован, хотя все они очень травмированы.
Я почти слышу, как Петр с отвращением кивает.
— Ты разгадал план Михаила в отношении них?
— Судя по тому, что рассказали девушки, их собирались продать. Они приехали в грузовике с кучей других девушек, но большинство из них там не выгрузили, только избранную группу. Остальных, вероятно, вывезли из страны. По-моему, это говорит о том, что Михаил перенес свои VIP-аукционы на север штата. Ему не потребовалось много времени, чтобы найти решение после того, как мы взорвали "Эбони и Айвори".
В джентльменском клубе, на который мы нацелились не так давно, проводились дорогие аукционы Михаила — те, где его особые клиенты с особыми вкусами были готовы платить за то, что им нужно. В свою очередь, Михаил сделал бизнес на поиске девушек, которые могли бы соответствовать этим наклонностям. Как правило, это молодые девушки, девственницы и женщины необыкновенной красоты.
Когда мы уничтожили "Эбони и Айвори", его бизнесу был нанесен ощутимый удар. Некоторое время Михаилу пришлось довольствоваться своим отвратительным ночным клубом "Калейдоскоп", который, я уверен, оскорбил немало его самых богатых клиентов. Но, думаю, теперь с этим покончено.
— Блядь, — рычит Петр. — Мы еще раз соберемся и все обсудим, когда ты вернешься домой, но я хочу, чтобы этот мудак заплатил. За все, что он сделал.
— Согласен.
Тихий стук привлекает мое внимание к двери, как только я заканчиваю разговор с паханом, и я хмурюсь. Уже поздно. Девочки уже должны быть в постели, а Лев и Дэн ушли по комнатам одновременно со мной, так что я не ожидал, что ко мне придут гости.
Я еще не успел привести себя в порядок, и от меня пахнет костром после того, как мы развели огонь на кухне у Михаила, но это подождет. Подойдя к двери, я открываю ее и вижу, что на меня смотрят глубокие ониксовые глаза в форме слез.
— Мэл. — Ее имя срывается с языка, а мой пульс учащается. Почему эта девушка из всех женщин на земле так сильно на меня влияет, я не могу сказать. Но это ощутимое, всепоглощающее преображение, которое происходит всякий раз, когда она входит в комнату. — Что ты…? — Я прочищаю горло. — Чем я могу тебе помочь?
— Эй… — Мэл прикусывает нижнюю губу, как будто внезапно застеснялась, и ее подбородок опускается, пока она не смотрит на меня сквозь густые темные ресницы. — Я просто… хотела зайти и поблагодарить тебя как следует за то… я имею в виду, что ты снова спас нас.
От ее явной нервозности у меня по позвоночнику пробегают мурашки, мое тело реагирует инстинктивно, всегда готовое нейтрализовать какую-то скрытую угрозу. Но я понял, что моя повышенная чувствительность к Мэл не всегда означает опасность. И сейчас я не могу сказать, нервничает ли она, подходя ко мне после нашей последней встречи в ее доме, или это остаточный эффект от ее недавнего похищения.
— Все хорошо, — заверяю я ее, сохраняя спокойный тон. Я стараюсь держать себя в руках, когда нахожусь рядом с Мэл, потому что ее присутствие, как правило, затуманивает мои мысли.
Она красива, умна, забавна, смела, — слишком много привлекательных качеств, которые я нахожу глубоко притягательными, поэтому я стараюсь держать ее на расстоянии. Мне стоит немалых усилий напоминать себе, что ей всего восемнадцать, и она уже через многое прошла, только что став совершеннолетней на законных основаниях.
Я отказываюсь пользоваться этим, хотя связь между нами ощутима. Она доверилась мне, потому что я спас ее от самой страшной участи. Я не хочу пользоваться этим доверием. Я хочу быть таким человеком, каким она меня видит, даже если это далеко от реальности. Тем не менее, воздух между нами потрескивает, когда Мэл продолжает удерживать мой взгляд. Ее глаза опускаются к моим губам, и, когда ее розовый язычок выныривает, чтобы смочить губы, в глубине моего живота зарождается тоска.
— Глеб, я…
Влага заставляет ее глаза блестеть, и Мэл быстро смывает ее, приближаясь ко мне. В нос ударяет свежий запах розового шампуня, не похожий на ее привычный аромат ванили и лимона, но все равно притягательный.
— Я очень хочу поцеловать тебя, — вздыхает она, и ее голос нехарактерно дрожит.
Это разрушает мою решимость. Мое желание прикоснуться к ней было почти агонистическим. Но я не мог представить, что она захочет этого после того, что ей пришлось пережить. А когда я случайно прикоснулся к ней, она просто содрогнулась от отвращения. Поэтому услышать, что она хочет того, чего я отчаянно жаждал и отказывался признать, все равно что ударить кувалдой по треснувшему стеклу. Потому что среди всей суматохи, напряжения и насилия последних нескольких дней я не переставал
