– Он меня чуть не убил.
– Он, наверное, профессионал, да к тому же удачливый. Другим, как я понимаю, так не везло.
– И после этого ты заявляешь, что не из «конторы»? Откуда же тогда все эти сведения?
– А Йосси Лев меня проинструктировал.
Она взяла печенье.
– Йосси кто?
– Да-да, ты уже говорила. Ты его не знаешь. Зато он тебя знает и много чего мне прояснил. Не все подробности, конечно. Ребята из Ленгли, наверное, осведомлены куда больше моего, хотя я не в обиде. У меня, видишь ли, другая работа. Я из Казначейства, Эсфирь. Из Таможенного управления, если быть точнее.
– А, и поэтому-то тебя отправили в Узбекистан?
– Фальшивые сотни. ЦРУ не интересуют поддельные доллары или краденые предметы искусства.
– Нет? А мне кажется, их все подряд интересует, если внимательно присмотреться.
– Это тебе на работе рассказали, в твоей турфирме?
Тут появился официант, неся кофе-латте и какое-то подобие капучино, хотя Хенсон заказывал нечто иное. При виде плавающей шапки крема полицейский вздернул брови, но ничего не сказал, а просто снял пену ложечкой.
– Понимаешь, твое правительство все знает про меня и нашу спецгруппу при Таможенном управлении. Немцы, французы и англичане тоже в курсе. Прочие страны оказывают определенную поддержку в той или иной степени. В зависимости от того, чью кобылу волк задрал, если можно так выразиться…
– Да-да, я слушаю.
– «Краденое» не вполне точно описывает те предметы искусства, что мы ищем. Здесь правильнее бы сказать «награбленное». Ты сама отлично знаешь про ограбления евреев во время холокоста. Геринг хотел видеть все искусство Европы у себя в кабинете. Гиммлер планировал возвести музей исчезнувшей расы.
– Они почти добились своего.
– Все чужое искусство было для них военными трофеями. Они могли бы опустошить Лувр и перевезти его в Берлин. Просто чтобы показать свои возможности.
Эсфирь отпила глоток и обмакнула печенье в кофе.
– Когда Третий рейх начал разваливаться, мир перевернулся. Людишки принялись растаскивать все, что только можно. Вещи прятали в Южной Америке, в подвалах швейцарских банков, в Ливане… Красная Армия забрала себе то, что считала компенсацией за свои потери, и перевезла добычу в московские подвалы. И я говорю здесь не только о бывшей собственности евреев.
– Итак, это и есть твоя работа, – сказала Эсфирь. – Охота за искусством. А при чем тут таможня?
– Так ведь вещи по большей части перевозят контрабандой. Совершенно очевидно, что Ван Гог с чердака твоего отца тоже был ввезен тайком. Мы не лезем в вопросы юриспруденции, а просто выясняем, что именно случилось, находим источники происхождения подозрительных вещиц, а что делать дальше – это задача для прокуратуры. Очень часто генпрокурор видит единственный выход в том, чтобы направить в суд информационную справку amicus curiae, то есть от имени так называемого «друга суда», надеясь, что она поможет законным владельцам выиграть тяжбу и так далее.
Эсфирь развела руками.
– И что с того? Ведь я-то не служу в полиции. Твоя работа – твои проблемы. Я, к примеру, ничего не знаю про жизнь своего отца.
– О, здесь дело куда шире. Если на то пошло, твой отец почти не играет роли. Твой разведывательный опыт как раз отлично подходит для решения кое-каких задач нашей команды. В трудную минуту ты могла бы очень помочь. – Тут он замолчал, помешивая капучино. – Майор Лев, кстати, мог бы просто приказать тебе…
А интересно, с чего вдруг Йосси Лев так много про нее рассказал? Теперь еще неизвестно, удастся ли вновь найти надежную легенду… Ей вспомнилась одна из теорий майора, согласно которой секретные миссии в большой степени зависят от удачи. Рано или поздно выпадает не тот номер. Он уже намекал, что хотел бы вывести Эсфирь из числа оперативников-нелегалов. Правильно, вот и ответ найден. Все растрезвонил именно для того, чтобы она никогда больше не смогла вернуться к такой работе. Все ради нее. Ради спасения ее жизни. «Черт бы его побрал», – подумала она.
Хенсон встретился с ней взглядом.
– Мне бы не хотелось, чтобы он дал такой приказ. Наоборот, я хочу твоего добровольного согласия. Мне нужны люди, действующие не из-под палки, а по внутренней убежденности. Встреча с тобой – это кисмет. Судьба. Впрочем, называй как угодно. Мне было поручено собрать команду, а в один прекрасный день – бац! – детектив Томас натыкается на загадку Мейербера-Мейера.
– И он тут же – бац! – находит тебя.
– Ну, положим, нашла-то меня газета «Санди таймс». Или, точнее, это я ее нашел… В общем, у них в репортаже проходил сыщик, который усматривал связь между жертвой, Сэмюелем Мейером, и попыткой его депортировать в шестидесятые годы. Когда я переговорил с Томасом, всплыло твое имя. Вот так я тебя отыскал. И разумеется, все те сведения, что были мне доступны. А у меня, между прочим, допуск по высшей категории.
– С какой стати я должна это делать? – взвилась Эсфирь. – Я просто хочу обо всем забыть!
– Забыть?
Она уже чуть ли не в голос кричала:
– Забыть про отца! Забыть про Ван Гога! Про евреев, которых насмерть затоптал мой отец! Я хочу сделать то, чего всегда добивалась мать: сделать вид, будто он никогда не существовал! И точка!
Хенсон откинулся на стуле. Озираясь по сторонам, Эсфирь чувствовала на себе его взгляд. Наконец она открыто посмотрела ему в лицо.
– Чего уставился?
Он перегнулся через стол.
– Ты хочешь знать правду про Сэмюеля Мейера, вот что мне кажется.
– Ха!
– Ты хочешь знать, что на самом деле произошло между твоими родителями. Что именно заставило мать эмигрировать в Израиль.
– Ой, ты меня так хорошо понимаешь! Зачем тогда спрашивать?
– Мало того, – тихо добавил Хенсон, – мне кажется, что в противном случае неразгаданная тайна не даст тебе жизни до конца твоей… э-э… жизни.
– Боже, какой слог! – издевательски процедила Эсфирь, хотя внутри что-то екнуло.
Кофейный столик внезапно показался холодным как лед. Она сложила руки на груди.
Хенсон откинулся на спинку стула, нацепил совершенно непроницаемую маску и начал играть с ложечкой.
– Ты меня совсем не знаешь, – продолжала сопротивляться она. – Если бы я того захотела, то плюнула бы на всю эту историю. Есть такое искусство, наука забывать, и здесь мне нет равных.
Она перешла на шепот, интонацией подчеркивая слова:
– Ты думаешь, я не делала вещей, о которых потом напрочь позабыла? Да целую кучу!
Фраза вышла столь нелогичной и нелепой, что она опустила голову и решила начать по новой.
– Короче, у меня отличный сон, можешь не беспокоиться. Когда нужно, я умею забывать.
Хенсон отложил ложечку. Наступила неприятная пауза.
– Ты, наверное, меня за идиота держишь, – сказал он наконец. – Или хуже того, врешь самой себе.
Эсфирь уже не могла спокойно сидеть.
– Думай что хочешь!
Она вскочила на ноги. От резкого движения одна из ран вновь заявила о себе, однако девушка не обратила на боль внимания, а просто смерила Мартина чуть ли не презрительным взглядом.
– Я возвращаюсь в Израиль, мистер Хенсон. И не думаю, что была рада с вами познакомиться.
Хенсон сжался, словно вот-вот был готов взорваться. Глаза его сузились. Но вот что удивительно: он смотрел словно бы сквозь нее.
В следующий миг он вскочил, словно на пружинах, перелетел через весь стол и сбил девушку с ног. Опрокидываясь навзничь, она успела-таки повернуться, чтобы приземлиться переворотом. («Что за?..») Еще в падении Эсфирь машинально вскинула руки, чтобы ударом обеих ладоней по ушам порвать ему барабанные перепонки. Увы, пол жестко принял ее плечо, и ладони без толку хлопнули у Хенсона за шеей. Слепящая боль пронзила грудь, и девушка чуть ли не потеряла сознание. Когда первый шок прошел, вокруг них уже летели щепки и осколки стекла, а весь ресторанный зал дрожал от знакомого стрекота «узи».
Миг затишья. Над собой она увидела лицо автоматчика, менявшего магазин. Женский визг. Хенсон дернул Эсфирь за руку и перекатился через нее.
– Скорей! – крикнул он на ходу, таща девушку за собой и лавируя среди столов.
Вновь заговорил «узи». Пули срезали висячие растения, рикошетировали от колонн и выбивали щербины в мраморном полу. Не отпуская Эсфирь, Хенсон добрался до подиума. Стрельба прекратилась. Что, опять магазин опустел? Или ждет, когда они высунут головы? Хенсон заколебался, но Эсфирь собралась с силами и поползла под рояль. «Узи» взрезал плотное дерево, сбил подпорку под крышкой, разнес клавиши и звонко застучал по чугунной раме, однако так и не добрался до того укрытия, где, сжавшись в комок, затаилась девушка.
Внезапно свинцовый ливень оборвался. Вновь стали слышны вопли, сирены, топот ног, опять вопли…
– На помощь! – кричал какой-то мужчина. – Чарли ранило!
Эсфирь приподнялась на локте и смахнула щепки с лица и волос. Повернулась к Хенсону. Тот неподвижно лежал ничком. В рыжеватой шевелюре растекалось бурое пятно.
