В цехе стало скучнее без рассказов и бесед председателя.
Семен Гаврилович тоже скучал без товарищей и часто навещал мастерские и общежитие.
* * *
У Джана сегодня все шло как-то невпопад: утром ему не терпелось побегать, и он утомил хозяина, ведя его слишком быстро.
Джан чувствовал, что хозяин чем-то раздосадован, озабочен. Он не шутит сегодня, не улыбается, не разговаривает с ним.
И собака виновато вглядывалась в его лицо.
В просторных комнатах старинной дачи работали мастера картонажного цеха.
По широким ступеням Джан ввел хозяина через стеклянную галерею в зал. Издали пес услышал мерный стук высекалок и замахал пушистым хвостом, а войдя в двери, дал знать о себе гулким басом: — Гав! Гав!
Высекалки замолкли:
— А-а, Семен Гаврилович! А мы только-только о вас вспоминали.
— Как отдыхаете? Что сказал доктор?
— А мы уже соскучились…
— Что новенького под луною, рассказывайте!..
— Сюда, председатель, сюда!
Здороваясь, Семен Гаврилович снял с Джана шлейку и повесил ее на обычное место. Джан получил разрешение: «Иди погуляй!» — и побежал было в сад, но вдруг вспомнил, что, отпуская, хозяин не погладил его, и тихо вошел снова в комнату.
Станки негромко постукивали.
Люди выполняли обычную работу.
Семен Гаврилович рассказывал о своей поездке в правление Общества и о новой большой работе по району, за которую ему предложили приняться, как только закончится его отпуск.
Общество поручило ему отыскать и познакомиться со слепыми, живущими в этом районе по деревням и колхозам. Семен Гаврилович должен будет постараться привлечь их к строительству комбината и на производство.
Всех решено устроить на работу — и тех, кто потерял зрение на войне, и тех, кто ослеп от несчастных случаев, и слепорожденных. Нужно было учесть всех — и мужчин, и женщин, и стариков, и детей. И не только заработок, для них будут созданы все условия…
— А за границей, читали?… Отец безработный с детьми и с женой бросился с крыши, — отозвался кто-то из мастеров. — Там и зрячие не могут найти заработка.
— Так как же мне не радоваться такому заданию?! — убежденно спросил Семен Гаврилович.
Джан прислушался и ткнулся, как обычно, носом в его ладонь.
— Набегался? Уже?… Что-то мало! Ну, хорошо, песик, принимайся тогда трудиться, — и хозяин, наконец, улыбнулся и погладил собаку по широкой спине.
Джан весело принялся за работу.
— Джан! Перенеси-ка мне заготовки поближе, — показал ему на кучу картона мастер Иван Захарыч Арбузов.
Джан перенес все, что ему было приказано.
— Джан, сюда! На-ка вот, отнеси это вон туда, Федорову, — говорил другой мастер-закройщик, подавая собаке кусок раскроенного картона. Джан в точности выполнял все поручения и морщил от удовольствия губы, чувствуя на спине единственную руку инвалида.
Этих людей — одноруких, одноногих и вовсе без ног, в черных очках и повязках — Джан выделял из общей породы людей. Они были ему как родные. И в общежитии, и в цехах он был их помощником, защитником и любимцем.
То один, то другой мастер подзывал к себе собаку, и Джан охотно обслуживал всех по очереди. Потом ему поручили перетащить из угла в темную кладовую несколько мешков обрезков. На этих же мешках, в тесной кладовочке, он и завалился отдыхать.
Нигде Джан не спал так спокойно, как в своем цехе, в полуденный час.
Монотонный стук станков постепенно стал затихать.
Три сигнала по радио объявили двенадцать часов. Это было время обеденного перерыва.
Джана гладили, тормошили, ласкали, называли его «молодчиной» и «умницей». И у каждого в сверточке с завтраком отыскалась какая-нибудь «премия» для «коменданта».
Мастер Арбузов позвал Семена Гавриловича завтракать вместе.
* * *
Они уютно расположились в тени сиреневого куста.
Джан с любезным и заинтересованным видом следил, склонив голову, за тем, как мастер, ловко действуя своим крюком вместо отнятой в полевом госпитале кисти, чистит и крошит в тарелку огурцы и сваренные вкрутую яйца.
— Прошу, прошу! И не подумайте отказываться! — Старший мастер очень гордился заботой о нем семьи, и Семен Гаврилович понимал, каким удовольствием было для слепого и однорукого инвалида показывать эту заботу.
— Ну, так вы же, Иван Захарович, и мой сверточек нате, включите в наш пир! Молодец у вас жинка! Это она, видно, вам наготовила?
— Да, семья у меня замечательная. Обо мне и она, и ребята заботятся, уважают во всем инвалида-отца. А ведь как я боялся! Без руки… Глаз остался один, и в нем мутная пелена, предметов почти не различаю… Обуза, думаю, камнем сяду на шею семье. Хотел только зайти к ним из госпиталя, проститься, повидать всех в последний разок… А потом… сочинить о себе что-нибудь и подальше… без пересадки…
— И что же?…
— Ку-у-ды!.. — счастливо смеясь, махнул рукою мастер, — как повисли на мне… Ни шагу, верите ли, целый месяц от меня не отходили.
Иван Захарович начал рассказывать о семье. Когда Общество слепых прислало ему приглашение на работу, с ним поехала дочка — посмотреть, хорошо ли, удобно ли, не трудно ли будет ему тут работать? Они ни за что не хотели, чтобы он отлучался из дома. Но они понимали, каково ему — старому мастеру, боевому гвардейцу, защитнику Москвы, — чувствовать себя беспомощным, выброшенным за борт жизни, калекой.
Иван Захарович не без труда овладел новым станком. А с тех пор уже дважды повышал установленные нормы.
— А вы помните, как вас привезла к нам жена? Вы тогда, попервоначалу, тоже малость хандрили? А я сразу вас понял. И, помните, сказал: «Это все-таки производство, коллектив! А что дома сидеть — без товарищей и без дела?» Правильно? Так ведь? По-моему вышло? Человек вы, как и я, шибко артельный.
Покончив с обедом, они аккуратно сложили кастрюльку и термос в белую салфетку.
— Каждый день приходят за мною. Обед ровно в полдень приносят. В общежитие ни за что не согласны меня отпустить. «Скучно нам, — говорят, — без вас будет, папаша»… Вот люди!.. — улыбаясь рассказывал мастер. — Ну, и я сам об них обмираю. По две ставки теперь вырабатываю. Дочке новую шубку справили…
Перерыв кончился. Все рабочие снова сошлись у станков.
Обсудив, кто теперь будет вести работу Семена Гавриловича, товарищи с сожалением проводили его до чугунных ворот своей пышной дачи. Сегодня он ничего не успел им рассказать о событиях во всем мире.
— Как-нибудь забегу к вам в общежитие, вечерком, после работы. До свидания, товарищи! Не забудьте же послушать по радио концерт нашего Леонида, — отвечал на их дружеские пожелания Сердюков.
Джан приветливо улыбался и помахивал пышным хвостом. Они зашагали на станцию.
Как они были в отпуске
На платформе было шумно и тесно. Джан провел хозяина сквозь толпу к голове поезда. Там они уселись на скамейке. Но, как всегда, когда собираешься чего-нибудь долго ждать, поезд появился неожиданно скоро.
Все засуетились. У переднего вагона столпилось много народа. Присутствие Джана сдерживало напор. Его старались обойти стороной.
Пес дал хозяину войти первым.
Поезд тронулся.
Семен Гаврилович, непривычно рассеянный весь этот день, вдруг почувствовал, что Джана с ним нет. Он стал искать, заметался. Натыкался везде на стоявших стеною людей… И, в смятении и ужасе, шаря руками и приседая, нащупал внизу на пороге голову Джана.
Пес, пропустив вперед хозяина, вскочил на ходу, но соскользнул и застрял между поездом и платформой, вися на передних лапах.
Грузное тело тянуло собаку вниз. Поезд набирал скорость. Внизу сверкали белые рельсы. Джан напрягал силы. Задние лапы его, поджимаясь, скользили, царапали когтями низ вагона. Сбруйка давила грудь, перетягивала мускулы на плечах, под мышками…
Джан уже падал, когда руки хозяина, случайно наткнувшись, обхватили его шею. Он успел все же лизнуть эти руки…
— По-мо-ги-и-те!!! — не своим голосом, отчаянно закричал Семен Гаврилович. Обеими руками он вцепился в густую шерсть собаки, упал возле порога на колени и потянул, что было мочи, Джана к себе…
Плотная толпа пассажиров теснилась, оглядывалась… Публика, видимо, опасалась разинутой, вспененной пасти собаки… Джан изнемогал…
— Да помогите же, помогите! — твердил, задыхаясь, Семен Гаврилович.
Поезд шел уже полным ходом. В вагоне заволновались. Множество голов повысовывалось из окон: «Поводырь! Собака-поводырь падает!» — вскрикивали испуганные пассажиры.
— Да помогите же вы, трусы несчастные!! — зазвенели вдруг по вагону детские голоса. — Не видите, что ли! Джан погибает!
Алеша, буравя руками и головой толпу, спешил на помощь. За ним пробиралось еще несколько ребят из детского дома.
— Держите его, дядя Сеня, покрепче!.. Тяните к себе!
