Андрей почувствовал внутри себя знакомое сосущее чувство и испугался, что оно пришло так рано. Одновременно вспомнил, что должен был что-то разузнать насчет Геры, кто-то как будто просил его об этом, он поднялся и, извинившись, очень быстро, разрывая повисшую сеть недоумения, вышел. Ехал долго, пытаясь вспомнить что-то конкретное и мучаясь неопределенностью. И, не утолив ни того, ни другого, зашел в кабинет к Обрыдлову. - Сведения насчет Геры, - быстро проговорил смерзшимися неподвижными губами. Вместо ответа Обрыдлов печально покачал головой. - Но мне нужно, - повторил Андрей, наклоняясь к нему через стол. - Речь идет об очень важном. Он понятия не имел, о чем таком важном может идти речь. Обрыдлов смотрел неподвижно. - К черту конспирацию, дядя! - заорал Андрей совсем неприлично. - Мне нужно знать, где она, я должен что-то узнать у нее, срочно. - Если тебе надо передать ей какую-то вещь для рецензирования, - отмер Обрыдлов, - оставь ее мне, я сам свяжусь. Андрей устало сел, снял шапку. "Тебе хорошо, - подумал вслух, - и мухи не грызут. Покровитель дерьмовой цивилизации". - Но если чисто по-человечески, - добавил тихо, - по-това... по-божески? Надоело томиться. Вздохнув, Обрыдлов полез в стол, заглянул в какую-то папку с неясными значками и крючочками и радостно вскинул глаза на Андрея. - Уехала наша Гера, - сообщил с облегчением, - как же я забыл, она позавчера все вещи свои забрала. - Куда уехала? - удивился Андрей. - Не знаю, - пожал плечами Обрыдлов. - Но, судя по блеску ее глаз, вообще по осанке, то, кажется, за границу. Улетела, стало быть, вот так - фьюить, - и кистью руки он широко взмахнул в сторону неба. Андрей посидел еще немного, давясь безнадежностью, и вышел. Ку-фу-ли, Гера, фирма "Бэнз", название которой он вычитал на этикетке стереосистемы - какие-то странные преследовали его слова. Он постоял на улице и вспомнил, что может еще проследовать в указанный на бумажке адрес и, возможно, что-то прояснить. Но, сунув в карман руку, бумажки не нашел. Из всего адреса он помнил только название улицы и поехал, надеясь, что память по дороге проснется в нем. Плехановская улица упиралась своим концом в тупик. Он дошел до него, остановившись перед свежевыкрашенным ядовито-зеленой краской ровным высоким забором, смутно припоминая, что когда-то в далекие времена забор был кривым, завалившимся и необструганным. Ни на какой дом не показало ему чутье. В конце улицы у забора, припорошенные снегом, угадывались развалины былого сооружения, снесенного, судя по остаткам валявшихся в разных местах вещей и даже кускам обоев, не так давно. Его снесли, а строительство нового дома притормозила зима и, глядя на развалины, Андрей непонятно от чего успокаивался. Мелькнула шальная мысль позвонить Козельскому и спросить, участвовала ли в его бутафории женщина в белом полушубке, белых сапогах и песцовой очень пушистой шапке, но он отогнал ее прочь. Он будет искать ее, это ясно, искать сам, скрывая ото всех, как ищут клад, который принесет счастье. В сутолоке дней, под накатами печали или безрассудства он будет ждать женщину, данную ему однажды лишь в виде образа, как нечто важное и спасительное. Как скупую нить, выводящую его из темного непонятного лабиринта. И самым фантастическим в этом будет то, что он ее найдет. Как это произойдет - неважно, но однажды он приведет ее в свою небесную, открытую ввысь квартиру. Будет день, и яркое ослепительное солнце, покрывающее тахту, стены и пол причудливым узором светотеней. Они сядут, лицом к этому дню, ни словом не обмолвясь в наступившей гулкой тишине. Они будут сидеть долго, привыкая к присутствию друг друга, дни будут сменяться днями, весны - зимами, будут исчезать государства и возникать новые, и в этой сумятице неизменным будет оставаться только небо, всас(вающее ужас мира в беспредельную ясную синь. Он возьмет ее за руку - и рука будет холодной, как вечность, которую некому согреть. Его тепло будет нагревать эту руку, потом плечо, шею, грудь, оно будет распространяться во все закоулки ее сложного непонятного организма, в сплетения сосудов, нервные волокна, гладкую мускулатуру. Он будет счастлив тем, что - отдает, что все перетекает из него без возврата, что за окном тают сумерки, и ему больше ничего не надо, чем сидеть и, прижавшись к чужому и странному существу, молчать, впитывая в себя мир. Нет, конечно, он обнимет ее, но не сразу, не так банально, как это было до этого, и в этом объятии будет заключена вся мудрость прожитого им пути. И на этом остановится, оттягивая момент последнего сближения, опьяненный запахом ее волос, и тела, и рта. Как останавливаются у последней черты, не смея ее перейти. Опасаясь, как смерти, предельного блаженства, которого ждут так долго и которое длится так кратко. Он будет смотреть и ждать. Потому что - БЕЗМЕРНО СЧАСТЬЕ ТОЛЬКО КОГДА ОЖИДАЕТСЯ.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
