Возвращаясь к боевой работе летчиков эскадрильи Шокуна на аэродроме Ржева, надо отметить, что в августе воздушные бои с немецкими самолетами, шедшими на Москву, вели лейтенант Владимир Бардин – с «Мессершмиттом-110» и лейтенант Николай Прокопов – с «Хейнкелем-111». Младший лейтенант Виктор Коробов дрался сначала с одним, затем еще с двумя «Юнкерсами-88». Атакованные самолеты не прошли к столице, были подбиты, или им пришлось спасаться в облаках. Но летчикам, наверное, еще не хватало боевого опыта, чтобы одержать полноценную победу над самолетом противника и уничтожить его. Наконец, Иван Лукин в паре с ведомым летчиком Коробовым 30 августа за линией фронта над территорией противника северо-восточнее Демидовки атаковали и сбили бомбардировщик Ю-88, а на следующий день в районе Ржева – Ме-110.
Глава 3. Осень – зима 1941 г. Битва за Москву и начало контрнаступления
Ржев – Внуково и начало операции «Тайфун»
В первой половине сентября у летчика Урвачева настал двухнедельный перерыв в полетах, что было связано, видимо, со следующими обстоятельствами. К концу августа некоторые пилоты эскадрильи оказались «безлошадными» – потеряли свои самолеты в результате немецкой штурмовки аэродрома и в ходе воздушных боев. Один из них, его друг, ходил за Георгием Урвачевым по пятам и просил:
– Жора, дай слетаю на твоем самолете, ну что тебе, жалко?
Урвачев, смеясь, рассказывал: «Да не жалко было. Но немец подходил все ближе к Ржеву, и мы со дня на день ждали приказа вернуться во Внуково. Если у тебя есть самолет – через час будешь дома, а нет – неделю надо топать». Однако друг, в конце концов, добился своего и улетел на боевое задание на его самолете. Вернулся он к вечеру без самолета.
А вскоре приказ эскадрилье возвращаться на аэродром Внуково. Кто мог – улетел. Остались техники и «безлошадные» летчики, которым выдали винтовки-трехлинейки образца 1891 г. Карманы регланов они набили винтовочными патронами и гранатами, а перед уходом решили уничтожить аэродромные объекты, чтобы не достались немцам, заложили под них ящики с оставшимся боезапасом и подожгли. Однако не учли, что среди боеприпасов были и реактивные снаряды, которые неожиданно начали летать по аэродрому. Пришлось залечь, чтобы переждать этот «артобстрел».
Получив, таким образом, боевое крещение на земле, двинулись на восток по дороге в Москву. Километров через тридцать переправились через Волгу и, решив, что хватит отступать и надо дать немцам бой, залегли на ее высоком берегу. Вскоре на противоположный берег выкатились немцы на мотоциклах. Дружный залп трехлинеек, и след их простыл. Боевому воодушевлению не было предела. Но оказалось, это был передовой дозор части, танки которой вскоре появились на берегу реки и ударили из пушек. Аргумент был веский, и, поняв, что с трехлинейками этот рубеж не удержать, летно-технический состав эскадрильи продолжил движение на восток.
Урвачев редко вспоминал этот переход, и, как всегда, со смехом и шутками, но чувствовалось, что отступающим изрядно досталось: почти круглосуточный марш, обстрелы, убитые и раненые, которых приходилось нести на себе, другие пехотные «прелести». Немцы зачастую катили по дороге, обгоняя их, «драпавших», по словам рассказчика, параллельно этой дороге по оврагам и буеракам. Однажды, смертельно устав, он сам чуть не погиб, попав в кромешной ночной темноте под колеса какой-то военной техники.
Спустя более полувека муниципальные власти Ржева, демонстрируя «новое мышление», объявили, что выделяют немцам три гектара под кладбище для перезахоронения погибших там солдат вермахта. Узнав об этом, Урвачев не возмутился, как можно было ожидать, а рассмеялся:
– Три гектара маловато. Когда мы весной сорок третьего снова прилетели на аэродром Ржева, сразу после его освобождения, там везде грудами лежали трупы немцев. Не можете себе представить, сколько их там наши перебили.
В конце концов остававшаяся в Ржеве часть эскадрильи прибыла во Внуково. Шокун первым делом повел вернувшихся летчиков в столовую, где сидел начпрод перед тарелкой с блинами и большой миской сметаны. Он обедал. Шокун обратился к нему:
– Прибыли наши пилоты без продаттестатов, надо покормить.
– Сначала разберемся, кого кормить, а кого нет. А то, пока одни героически защищают небо Москвы, другие драпают от немцев аж от Ржева.
Командир эскадрильи, не меняя голоса и выражения лица, со словами: «Действительно, надо разобраться», осторожно взял в руки миску со сметаной и опрокинул ее на голову начпрода:
– Товарищи летчики, официантки прежние и вас не забыли, покормят.
Тем временем капитан Шокун, видимо памятуя вынужденную ночную посадку младшего лейтенанта Урвачева в Ржеве, вылетел с ним на спарке для проверки его техники пилотирования ночью:
«13.09.41, УТИ-4, задняя кабина, ночью. <…> Общая оценка техники пилотирования – отлично. Разрешаю продолжить боевую работу днем и ночью на с-те МиГ-3. Командир 2-ой аэ ст. лейтенант Шокун».
Как было сказано, сам Шокун за два месяца до этого при отражении первых ночных налетов немецких бомбардировщиков на Москву после выработки горючего на самолете, дисциплинировано выполняя приказ командования, дважды покидал машину с парашютом, а потом получил за это десять суток домашнего ареста. Такова логика отцов-командиров, к числу которых, правда, относился и сам Андрей Шокун.
Но и ночная проверка, устроенная этим отцом-командиром летчику Урвачеву, была делом не простым. Комиссар полка доносил в политотдел корпуса: «Плохо дело с поверкой техники пилотирования у ночников, так как вражеские налеты мешают работать на аэродроме ночью». Вот так – «мешают работать», злодеи.
Комиссара донимали и другие проблемы. Иногда над расположением полка появлялся самолет У-2 и, не утруждая себя приземлением, сбрасывал пачки газет, которые радостно расхватывал охочий до свежих новостей личный состав, использовавший их, наверное, и для иных надобностей. Но не тут-то было, последовал строгий приказ: «Сбрасываемые с самолета У-2 пачки газет категорически запрещено распечатывать, кому бы то ни было <…>. Сбрасываемые газеты должны немедленно вручаться комиссару полка». Видимо, он сохранял свою привилегию первым узнавать новости, доводить их до личного состава и распределять газеты по своему усмотрению.
Из летной книжки Урвачева следует, что до конца сентября у него не менее двух – четырех боевых вылетов в день, в основном на перехват противника. Правда, в середине месца более двух недель небо было затянуто облаками, то и дело начинался дождь, и в журнале дневника полка отмечалось, что «боевые вылеты не производились из-за плохих метеоусловий» или «негодности аэродрома», «погода плохая. Препятствовала боевой деятельности».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
