– Я сейчас подъеду на кладбище, – пообещала я.
– Не надо на кладбище, я в городе, в гостях. Подъезжайте к дому Яковцева.
Гостил Вася у бомжа, который жил под лестницей в подъезде Яковцева. Без Люси он держался неуверенно: в их паре она была явным лидером, Вася уютно чувствовал себя в ее тени.
– Вот, – протянул он разглаженный руками маленький желтый стикер, – прочитайте. Петруха мне много таких раздобыл, а на этой я фамилию знакомую увидел.
– Еранова, – прочитала я, – четверг, пятнадцать тридцать.
Дальше шел адрес моей Валентины Борисовны. Запись была сделана небрежно, крупными неровными буквами. Скорее всего, Яковцев записывал информацию, разговаривая по телефону. Они будут у старушки послезавтра, после обеда. Она согласилась на условия Катьки, значит, нотариус подойдет с документами. Идеальное совпадение! И я молодец, поторопила их не раньше и не позже, чем следовало.
Итак, завтра они должны оформить документы на квартиру и сделать первый укол. Вернее, решить сделать. Это было непременное условие: визит нотариуса и губительная для здоровья инъекция, и я решила рискнуть. Накануне я приготовила для старушки не обычную ампулу с витамином, а одну из тех которые использовала Катька для своих черных целей – раздобыла у Юли. Мурзина верила мне безоговорочно, к тому же одна ампула не могла причинить вреда. В любом случае я не позволю ввести инъекцию. А тот факт, что при благоприятном стечении обстоятельств все это сильно смахивало на подставу, меня не смущал: что же теперь, ждать, когда эта парочка действительно начнет готовить старушку к отправке на тот свет?
Ночь я спала плохо. Ариша обещал, что Ермака освободят из-под стражи утром, ровно в одиннадцать. Срок его заключения подошел к концу, и для меня было важно, чтобы из ворот тюрьмы он вышел именно этим утром, не раньше и не позже. Поэтому и пришлось подключить к делу деда и попросить его договориться о том, чтобы Ермака не выпустили на полсуток раньше или позже. На листочке стояло время обычного визита Катьки к Валентине Борисовне. Важно, чтобы и нотариус с медсестрой оказались пунктуальными, потому что, если они явятся утром, весь мой план полетит к чертям.
ГЛАВА 7
* * *
Коля Еранов, или просто Ермак, был местным авторитетом. Он принадлежал к той исчезающей в последнее время породе воров, для которых были «законы писаны» и которые все еще обладали достаточной властью на захваченных ими участках. С изрядной долей комфорта Коля заканчивал отбывать очередной срок: это был как бы новый этап его биографии, новый класс, по окончании которого он сдавал экзамены и переходил на более высокую ступень квалификации. Коля был молод, весьма симпатичен, в меру жесток – никогда не проливал лишней крови, если этого можно было избежать. И вообще предпочитал действовать осторожно и, когда это было возможно, в рамках закона. Правда, рамки закона часто оказывались слишком узкими для широкой Колиной души.
«Шестерки» его были с претензией на интеллигентность, прекрасно вышколены, пытались не ругаться при женщинах и начальстве, выглядеть аккуратно, посещать культурные мероприятия. Времена, когда их предшественники сидели на мрачной «хате» и глушили дешевый самогон, закусывая вялыми огурцами и толстыми кусками сала, миновали, Коля легко ориентировался в самых изысканных меню ресторанов, посещал сеансы аювердического массажа и любил не пышногрудых блондинок, а хрупких восточных брюнеток.
Правда, последние несколько лет он был лишен возможности потакать некоторым из своих привычек, но сегодня все прелести жизни должны были раскрыть ему свои объятия. Когда перед ним распахнулись ворота исправительного учреждения, Коля решил, что это символизирует распахнутые объятия новой жизни, и постарался запомнить аллегорию – он писал трогательные и чувственные стихи. Стихи по настроению немного напоминали Есенинские, и Коля серьезно собирался издать свой сборник. Он даже разузнал, что многие именитые люди, незнакомые с правилами грамматики и стихосложения, нанимают нищих профессиональных литераторов для редактирования своего творчества и, когда те дошлифуют их шедевры до удобоваримого состояния, публикуют. На зоне Коля закончил новый цикл, посвященный тоске по малой родине и маме, цикл прошел апробацию на его коллегах по несчастью, был затерт до дыр, получил одобрение.
В принципе в этой его мечте не было ничего нереального, скорее всего, сборник даже нашел бы своего покупателя, у тюремного шансона поклонников гораздо больше, чем принято считать.
И посвятить его он собирался самому святому – маме. Своей горячо любимой, строгой, но справедливой и любящей маме, Валентине Борисовне.
Хотя она и ругала его постоянно и даже бросала в лицо всякие нехорошие слова, но Коля знал, что мама тоже очень его любит. Это читалось во взгляде, интонации, с которой она его отчитывала, удовольствии, с которым принимала подарки и ежемесячное содержание, назначенное сыном на время его отсидки и регулярно приносимым его сотоварищами.
Сегодня с утра я в который раз благословила свою невыразительную внешность: с помощью профессионального грима я могла превратиться как в дурнушку, так и в ослепительную красавицу. Спасибо Алине, когда-то она почти силой заставила меня записаться на курсы стилистов, где опытный педагог из театрального вуза весьма грамотно преподал нам основы грима. Правда, курс назывался «Основы макияжа», но преподаватель увлекся и со второго занятия начал учить нас менять внешность до неузнаваемости, что сейчас мне очень пригодилось.
Итак, мне следовало перевоплотиться в девушку восточной внешности. Черный парик с низкой пушистой челкой, темные линзы, бронзатор, гель, увеличивающий объем губ. Действие клея, подтягивающего уголки глаз к вискам, я дополнила макияжем, получились хорошенькие миндалевидные глазки. Свой узкий овал лица я визуально сузила еще больше с помощью нескольких оттенков тона и румян. Прелестно. Только насколько неузнаваемо? Мне не улыбалось, чтобы после завершения дела Коля узнал меня, встретив где-нибудь на улице, хотя я и не собиралась делать ничего дурного ни ему, ни его обожаемой мамаше. От гнева и благодарности людей подобного сорта лучше держаться подальше.
На кухне я наскоро слепила себе бутерброд, плеснула из кофейника вчерашнего остывшего кофе – варить свежий не было времени, чашку поставила в микроволновку для подогрева. Настоящий кофеман никогда не простит мне подобного варварства, но настоящему кофеману я никогда и не признаюсь в содеянном.
– Стоять! Руки за голову, у меня оружие. Милиция уже вызвана, – раздалась команда за моей спиной.
Ну, вот. Накаркала. Что же так строго-то, я всего лишь подогрела остывший кофе! Ружья у Алины, конечно, не было, лишь муляж, висевший у нас в гостиной. Но выглядел он весьма устрашающе. Да и сама Алина имела агрессивный вид: глаза сверкают, губы сжаты, палец на курке.
– Простите, прекрасная госпожа, – просюсюкала я, – я всего лишь хотела утолить свой голод. Сейчас я выпью кофе и пойду своей дорогой.
– Тебе тут ресторан? – вполне справедливо заметила Алина. – И как ты вообще в дом попала? Гастарбайтерша несчастная!
– Чего это гастарбайтерша? – обиделась я. – Я восточная девушка. Прекрасная, между прочим, и изысканная.
– Изысканные восточные девушки суши едят на завтрак, а не бутерброды с колбасой. Признавайся, ты одна? Где соучастники? Что украсть успела? И не вздумай тут свои восточные единоборства применять, стреляю при первом движении.
Я растрогалась: все-таки Алинка – настоящий друг. Вот так, не раздумывая, с бесполезной палкой наперевес бросилась спасать чужое имущество. А что, если «грабительница» действительно владела бы приемами боевых искусств?
– Алинка, это я, Полина, – призналась я своим голосом, – я только позавтракаю и пойду. Не надо в меня из ружья стрелять.
– Полина? – присмотрелась подруга. – Ничего себе! Если бы не голос, ни за что бы не поверила. Да нет, не только голос. И нос твой, и юбка. Здорово! Я тоже хочу такие глазки и губки. Притворяешься скромнягой и серой мышкой, а сама… Быстро сотвори мне также!
– Алиночка, а как же ты поедешь на работу? Тебя охранник не пропустит, – резонно возразила я. – Это только такие бездельницы, как я, могут позволить себе перевоплощаться с утра.
– Тогда вечером, – не сдавалась она, – вечером мне такое же лицо нарисуешь. А то Саша увидит, какая ты красивая, и к тебе переметнется. Он и так вчера вечером какой-то потерянный был. Все про маму мою расспрашивал. Он считает, что мы с тобой сводные сестры. Ну и пусть считает.
– Пусть считает, – чмокнула я Алину.
Прекрасно! Если даже подруга, с которой мы дружим чуть ли не с пеленок, не признала меня, значит, не узнают и чужие. Бутерброд пришлось дожевывать на ходу: если сведения Ариши верны, Коля должен был выйти на свободу совсем скоро.
