Конечно, пустили. Я их вчера вечером предупредил. Яичница вкусная, я не замечаю, как опустошаю тарелку. Но чувствую, что не наелся. С сомнением смотрю на кашу.
– Не бойся, москвич. Не отравишься, – подбадривает меня младшая сестра Полины.
– Саша! – с укором восклицает Поля, – Его Артем зовут. И там же еще яичница осталась. Если не хочешь, давай что– нибудь другое попробуешь?
Она обращается ко мне. И что это забота? Пусть и на фоне вежливости.
Улыбаюсь девушке.
– Нет, я попробую. Твоя сестренка уже целую тарелку схомячила. И куда только влезло столько?!
На меня обращают гневный взгляд, пышущий огнем.
– Это ты меня так тактично обжорой пытаешься назвать? Не трудись, мне не интересно твое мнение обо мне. Насчет количества, у меня – растущий организм!
Растущий – это она верно заметила. Особенно грудь, которая у нее больше, чем у Полины, на размер. Каша помогает.
Подцепляю ложкой кашу, залитую киселем. Судя по запаху, вишневым. Отправляю в рот. Немного странное сочетание.
Но...
– Вкусно, – оцениваю вслух, – Молодец, мелочь.
Девчонка опять прищуривает глаза. Как котенок. Сейчас зашипит.
Полина начинает вставать из стола. И реакцию на свою провокацию мне услышать не суждено.
– Поль, ты куда?! Ты ж не съела ничего... обращается Саша к сестре.
– Прости... Я пойду... Я попозже поем. Хорошо?
Полина не ждет ответа, а на лице у Саши появляется такое растерянно– тревожное выражение, что я чувствую укол в сердце.
– Она очень расстроена. Ей не до еды сейчас, – вот кто меня тянет за язык. Зачем я ее утешаю?
– Я знаю. Но... Так же тоже нельзя, – отвечает тихо.
Нельзя. С этим я согласен. Но не кормить же насильно?
– Может, ты поговоришь с ней, Саш? – предлагаю хоть что– то сделать.
– Ты думаешь, я не разговаривала? – смотрит на меня с недоумением, – Сто раз уже. Она соглашается, а потом просто не ест, лежит на кровати целый день и разглядывает стену.
– Ее можно понять. Она очень переживает. Если Матвей не вернется...
Девочка даже на ноги поднимается от моего предположения:
– Матвей обязательно вернется! – с жаром возражает она мне, хотя я ничего и не утверждал.
Мне хочется рассмеяться ей в лицо и заявить, что не дождутся они своего Матвея. Гашу в себе этот порыв.
Да, мне бы хотелось, чтобы никто не стоял на моем пути к Полине. Но если она так тяжело переживает его исчезновение, то что будет с ней, если его убьют?
– Вернется, вернется, – говорю вслух, – Ладно, спасибо за завтрак! Было вкусно.
Она недоверчиво изучает мое лицо, но не найдя на нем и намека на насмешку, отвечает:
– Пожалуйста.
Мне кое– что надо отвезти Олесе. Отец просил. Беру сумку и еду в роддом. У нее отдельная палата. С охраной.
Она тоже переживает, но выглядит нормально. Где– то внутри даже шевельнулась мысль, что не очень– то она и убивается. У нее впереди новый ребенок и, скорее всего, новый муж. Матвей – это напоминание о старой жизни. О той, которую она хочет забыть.
Но за несколько минут нашего с ней разговора, понимаю – все это чистое притворство. Она просто старается держаться. Несмотря ни на что. И это ей удается.
Мы разговариваем о Полине, потому что за нее она тоже беспокоится. За чужого, по сути, человека.
У меня звонит телефон. Отвечаю, движимый каким– то предчувствием. Звонит синьор Перес, к которому отец и улетел на переговоры. Испанец сообшает, что несмотря на погодные условия господин Холодов вылетел на материк. Меня огорошивает это известие. И я перехожу на русский. Очень напрасно, потому что Олеся здесь, все слышит. И у нее начинаются роды.
Отошли воды, а все, что я могу сделать – это смотреть на лужу на полу. Ужас какой– то. Это отец должен быть здесь! Зачем его вообще понесло в эту Испанию?!
В себя прихожу от спокойного голоса Олеси, которая просит позвать ей врача. Что за женщина? У меня паника, хоть я и не рожаю. А ей хоть бы что.
Врача я, конечно, зову. Но обратно меня не пускают, отправляют домой.
В машине набираю Тимура:
– Ты уже знаешь? – даже не здороваюсь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Знаю. Это было вполне предсказуемо.
Он не удивлен.
А я киплю от негодования.
– Он мне обещал! Он ей обещал! А что в итоге?
– Артем, он не мог поступить по– другому.
– Мог. Не захотел. Если что с ним случится, что я буду делать? Что будет делать его почти– жена, у которой только что роды начались? После такого известия?
Мне кажется, мои претензии вполне обоснованы. Мне всего восемнадцать. Я не готов управлять крупной корпорацией. Олесе нужен муж, а их ребенку – отец.
И так глупо поставить все на карту? Не вечно же продолжался бы этот шторм...
Олеся
Палата наполняется медперсоналом. Меня осматривают на кресле, переговариваются между собой. В конце концов делают клизму и я оказываюсь в предродовой. Сначала боль можно терпеть. Но потом она такая, что терпеть невозможно. Делают обезболивающее, но как по мне особой разницы нет. Я хожу, дышу, присаживаюсь на корточки. Боли становятся чаще и сильнее. Врачи проверяют раскрытие. Все это продолжается несколько часов.
Во время очередной проверки врач командует:
– На стол!
Меня ведут под руки, поддерживая с обеих сторон.
– Аккуратней! Не садитесь! Уже идет головка! На бок. А потом потихоньку забирайтесь, – командует акушерка.
У меня ощущение, что издевается. Я от боли мало, что соображаю. И уже на столе начинаю кричать, не узнавая собственный голос.
Влад, где же ты? Ты обещал, что будешь рядом...
Но на четвертой потуге я рожаю дочку. Слышу, как она кричит, а потом чихает. Мне показывают ее очень быстро. Я не успела рассмотреть. Ребенка забирают, а у меня на животе оказывается грелка со льдом.
Я чувствую, как из меня вытекает кровь. В изнеможении закрываю глаза. Думать о чем– то нет сил.
Влад
Оказавшись в воде, быстро ориентируюсь и плыву в сторону берега, стараясь не приближаться к месту падения вертолета. К счастью, тот отлетает от нас с Хосе на достаточное расстояние. Его падение не причиняет нам никакого вреда. Голова Хосе тоже торчит над водой и движется в сторону берега. И мне, и ему удается доплыть. Он выбирается из воды раньше. Берег пологий, песчаный и пустынный. Черт его знает, где мы упали. Зато живы, и погода здесь отличная.
Хосе смотрит на меня весьма хмуро.
– Русский, ты меня чуть не угробил. Если самому жить надоело, в следующий раз выбери другой способ самоубийства.
Мне ему даже сказать нечего. По большому счету, то, что мы провернули, было очень рискованно.
Лезу в непромокаемую сумку, прикрепленную к ремню, достаю телефон и документы. Все цело и не намокло. Уже это радость. Телефон даже работает. Очень хочется позвонить Олесе, но не решаюсь. Я почему– то уверен, что она уже в курсе моего не самого благоразумного поступка. И наверняка, в ярости. Так что, пока решаю отложить разборки. Вот доберусь до нее, и тогда у нее будет возможность высказаться.
Звоню Тимуру.
– Наконец– то! За пять минут до твоего звонка я был готов тебя убить. А теперь я очень рад, что ты жив. Влад, ты представляешь, что творишь?! – он не дожидается ответа и добавляет, – Поздравляю, ты стал отцом час назад.
Родила... А я не успел... Зачем я улетал?
– С Олесей и ребенком все нормально? Кого она родила?
– Нормально все с ними. У тебя дочка. 50 сантиметров рост, 3250 вес. Позвони ей. Она там с ума сходит.
Я не готов выслушивать претензии по телефону. А они будут. И много.
– Тимур, я накосячил. Сообщи, что я живой и скоро приеду. Извиняться буду лично. У тебя мое место нахождения отражается? Нас нужно отсюда забрать.
– Ну ты молодец! Сам в кусты, а отдуваться мне! Посмотрю сейчас, – проходит минута и он отвечает, – Да, я знаю, где ты. Сейчас людей отправлю. Только, Влад, прекращай чудить. Не надо в Россию пешком возвращаться. Сидите там, вас найдут.
