— Значит, ты еще один проклятый богом следователь?
— Еще один?
Он попытался удержать ускользающую ярость, но ему не хватало способности сосредоточиться или сил, а может, трезвости. Его глаза медленно, зигзагообразным движением опустились и остановились на моем пупке.
— Убирайся отсюда.
— Алекс, ты что-то не поделил с Шеком? И собираешь свое имущество? Это наверняка связано с тем, что сейчас происходит. Может быть, тебе стоит со мной поговорить?
— Все будет в порядке. Не беспокойся из-за Шека, понял? Лес Сент-Пьер не смог ничего сделать, я сам справлюсь.
— С чем именно ты справишься?
Бланксигл посмотрел на свою наполовину собранную спортивную сумку и завис между гневом и печалью. Возможно, будь у меня больше времени и «Капитанов Морганов», я в конце концов сумел бы с ним на время подружиться, но тут дверь в студию распахнулась, и в комнату вошел мой дублер-каскадер.
Джин действительно был достаточно сильно на меня похож, чтобы я перестал считать Бланксигла идиотом из-за того, что он нас перепутал. Впрочем, кое-какие различия все-таки имелись — Джин оказался немного выше меня, зато значительно крупнее во всех частях тела, и черные волосы вились у него больше. Да и одет он был в более дорогую и не такую удобную одежду: обтягивающие серые слаксы, черный бадлон, серый полотняный пиджак и черные ботинки. Температура под его нарядом наверняка перевалила за пятьсот градусов. В левой руке он уверенно держал черно-серую «беретту», которая идеально гармонировала с костюмом. Глаза такого же цвета, что и у меня, карие, поражали затаившейся в них злобой. Если бы меня посадили на диету из высококалорийных, богатых клетчаткой биологически активных добавок и заставили одеваться как он, я, наверно, выглядел бы почти так же.
Джин спокойно окинул взглядом помещение студии, на мгновение его глаза остановились на кобуре Алекса под ветровкой, но он посчитал ее несущественным фактором и тут заметил набитые карманы и спортивную сумку Бланксигла. Наконец, он обратил внимание на меня, и процесс изучения занял несколько больше времени.
Не спуская с меня глаз, Джин спокойно задал Алексу вопрос по-немецки, состоящий из трех слов. Тот ответил отрицательно, на том же языке.
Джин протянул руку.
Алекс с трудом встал и заковылял в нашу сторону, явно оберегая ногу, по которой я его ударил. Затем начал по одной доставать кассеты из карманов и протягивать их Джину.
Две из них упали на пол, и, когда Алекс наклонился, чтобы поднять их, Джин врезал ему по ребрам достаточно сильно, чтобы тот распластался на полу. Причем сделал это без злобы, у него даже не изменилось выражение лица, так ребенок переворачивает толстенького жука.
Алекс остался лежать на ковре, удивленно моргая и пытаясь понять, что произошло, потом приступил к процессу запуска своих конечностей.
Следующий вопрос Джина, по-прежнему по-немецки, был адресован мне.
Я беспомощно пожал плечами. Джин посмотрел на Алекса, который уже сумел приподняться и теперь опирался на локоть, явно не собираясь менять положение.
Бланксигл прищурился, довольно долго меня разглядывал и, наконец, объяснил, медленно и старательно выговаривая слова:
— Он играет на гавайской гитаре,[29] понимаешь? Я забыл перенести запись, назначенную на сегодняшний вечер, и все дела.
Джин еще раз внимательно на меня посмотрел, пытаясь одновременно прожечь дыру у меня на лице своими маленькими крабьими глазками. Я старательно изображал из себя ничего не ведающего мастера игры на гавайской гитаре. Должен сказать, что получалось у меня совсем неплохо.
Наконец Джин кивком показал на дверь.
— В таком случае вали отсюда.
У него оказался превосходный английский с британским акцентом. Интересный тип — говорит по-немецки, акцент британский, а имя французское. Смысла в этом было не больше, чем во всем остальном, с чем мне до сих пор пришлось столкнуться. Я посмотрел на Бланксигла, лежащего на полу.
— Не беспокойся насчет записи, — сказал мне Алекс. — Я все сделаю как надо.
Однако уверенности в его голосе я не услышал.
Когда я уходил, Алекс и Джин очень тихо и спокойно обсуждали что-то по-немецки. Правда, говорил в основном Джин, одновременно похлопывая серо-черной «береттой» по своему бедру с той уверенной небрежностью, которая напомнила мне его босса Тилдена Шекли.
Когда я вернулся в главный зал, то вполне мог бы там задержаться на некоторое время. Тэмми Воэн как раз запела свою первую песню «Папа научил меня танцевать». Я не слишком люблю стиль «кантри», но слышал эту песню пару раз по радио, и мне понравилось, как Тэмми ее исполняет. На танцевальной площадке собралось человек двести, но в огромном зале они производили впечатление жалкой кучки, хотя вопили и свистели изо всех сил. Тилден Шекли стоял около динамиков и продолжал что-то оживленно обсуждать с женщиной в небесно-голубом комбинезоне. Я мог бы задать кучу вопросов, потанцевать с красотками с высокими прическами или даже познакомиться еще с несколькими симпатичными парнями с пистолетами.
Я попрощался с барменшей Линой, которая держала в руках по бутылке текилы, но умудрилась сказать мне, чтобы я немного задержался, потому что у нее скоро перерыв.
Я ее поблагодарил, решив, что на сегодня с меня хватит впечатлений от заведения «Индиан пейнтбраш».
Глава 12
Когда я проснулся во вторник утром, то довольно долго пялился на свой потолок. Мне было не по себе; я будто перестал ориентироваться в пространстве и смотрел в чужие очки. Ощупью нашел на подоконнике визитку из бумажника Джули Кирнс. Впрочем, слова на ней остались теми же: «Таланты Леса Сент-Пьера. Мило Чавес, заместитель».
Рулончик пятидесятидолларовых купюр, полученный мной от Мило, лежал на своем месте, причем он стал ненамного легче после проведенной мной ночи в городе.
Наконец я встал, сделал на заднем дворе свою обычную зарядку, принял душ и приготовил мигас[30] на завтрак себе и Роберту Джонсону.
Затем я просмотрел последний выпуск «Остин крониклс» и выяснил, что концерт Миранды Дэниелс в кафе «Кактус» начнется в восемь вечера. Я помыл посуду и позвонил своему брату Гарретту, сказал «Сюрприз!» и оставил на автоответчике сообщение, что у нас на сегодняшний вечер имеются кое-какие планы. Я люблю своего брата. Но еще больше мне нравится, что благодаря ему я могу переночевать в Остине бесплатно.
Я попытался дозвониться до детектива Шеффера из убойного отдела полицейского управления Сан-Антонио, но того не оказалось на месте. Мило Чавеса — тоже.
Я вытащил несколько бумажек из рулончика с полтинниками Мило — ровно столько, сколько требовалось за жилье за октябрь, — и оставил конверт на кухонном столе, не сомневаясь, что Гэри Хейлс его найдет. Может быть, если все пойдет хорошо, до следующей пятницы я смогу расплатиться и за ноябрь. Но еще не сейчас.
Я оставил побольше воды и корма «Фрискис» на столе и кусок газеты в том месте, где Роберта Джонсона обязательно вырвет, когда он сообразит, что я не буду ночевать дома. Покончив с делами, я направился к своему «Фольксвагену».
До Остина я добрался около полудня и провел еще несколько бесполезных часов в барах, где любил бывать Сент-Пьер, разговаривая с людьми, которые не видели его вот уже несколько дней. На сей раз я выдавал себя за автора песен и сообщал всем, что ищу Леса, чтобы передать пленку с моими произведениями, так как сочинил самый настоящий хит под названием «Влюбленные из Лаббока». Должен сказать, что особого энтузиазма моя история ни у кого не вызвала.
После ленча я заехал в «Ватерлоо рекордс» на Норт-Ламар и нашел в распродажной корзине кассету Джули Кирнс, выпущенную в 1979 году. Записей Миранды Дэниелс еще не было. В разделе «Песни Техаса» под фирменным знаком Шекли «Сплит рейл» стояло всего несколько CD-дисков с известными только узкому кругу именами вроде «Клэя Бэмбурга и Сэйджбраш Бойз», Джеффа Уитни и «Полька Мен из Перденэйла». Их я покупать не стал.
С Ламар я поехал на север, потом направо на Тридцать восьмую, в Гайд-парк, следуя маршрутом, по которому следил за Джули Кирнс на прошлой неделе. Затем свернул на Спидвей налево и припарковался на противоположной стороне от дома Джули Кирнс.
На самом деле район Гайд-парка совсем не такой снобистский, как можно подумать. В нем живут студенты колледжа, стареющие хиппи и такие же немолодые яппи. В нем имеется и своя доля разрухи — дешевые общественные прачечные, покосившиеся студенческие общежития и баптистские церкви. На тихих улицах, окутанных тенью виргинских дубов, выстроились дома постройки сороковых годов.
Дом Джули Кирнс был всего лишь потрепанным, но самым обычным. В шестидесятых он, наверное, отвечал определению моего брата Гарретта «дом хоббита».[31] Круглое окошко из треснувшего витражного стекла над дверью давно покрылось грязью, кометы и изображения солнца, когда-то нарисованные по краю крыши и вокруг окон, кто-то закрасил тонким слоем штукатурки. На пожелтевшую лужайку перед домом падала тень пекана, настолько изъеденного гусеницами, что тот стал похож на «сахарную вату». Единственное, что выглядело ухоженным, это ящик с цветами под окном гостиной Джули, в котором росли желтые и лиловые анютины глазки, правда, и они уже начали вянуть.
