Она встала, мужчины поднялись, как требовали приличия. Проходя мимо молодой журналистки, она наклонилась и уставилась на нее. Женщина от удивления отпрянула и едва удержалась на стуле. София через силу улыбнулась.
— Вы, наверное, очень ему нравитесь, если он посадил вас лицом к виду из окна. Конечно, вы ведь блондинка! Желаю вам обоим приятного вечера… в профессиональном смысле!
Она бросилась в гардероб. Лукас догнал ее, схватил за руку, заставил обернуться.
— Что с вами?
— Профессионалка — произнести по буквам? Не знаю, что вы расслышали, там после «про» было «ф» и так далее, а вовсе не «с», «т» и другие замечательные звуки.
— Это журналистка!
— Конечно, я тоже по воскресеньям переношу записанное за неделе из блокнотов в интимный дневник.
— Нет, Эми — настоящая журналистка.
— Ну да, правительству позарез понадобилось установить с Эми связь.
— Не так громко, из-за вас я лишусь своего прикрытия!
— Вы о ее журнале? Лучше угостите меня десертом, я видела в меню один дешевле шести долларов.
— Я говорю о прикрытии для своего задания!
— Наконец-то приятная новость! Когда стану бабушкой, буду рассказывать своим внукам, как однажды пила аперитив с Джеймсом Бондом Надеюсь, в отставке у вас будет право нарушить государственную тайну?
— Хватит! Вы, между прочим, тоже ужинаете не со школьными подружками.
— Очаровательно! Вы просто очаровательны, Лукас, ваша дама тоже. Какая изящная посадка головы на птичьей шейке! Везучая, через пару суток в ее распоряжении будет чудесная клетка из плетеных ивовых веточек.
— На что вы намекаете? Вам не понравилась моя кувшинка?
— Наоборот, мне польстило, что вы не приложили к кувшинке аквариум и лесенку! Бегите назад, у нее очень удрученный вид. Для женщины невыносимо скучать за столом мужчины, поверьте, я знаю, о чем говорю!
София развернулась, за ней закрылась дверь ресторана. Лукас пожал плечами, бросил взгляд на стол, из-за которого вышла София, и вернулся к своей спутнице.
— Кто это? — спросила недоумевающая журналистка.
— Знакомая.
— Наверное, я суюсь не в свое дело, но она похожа на кого угодно, только не на простую знакомую.
— Действительно, это не ваше дело!
Весь ужин Лукас без устали расхваливал своего работодателя. Он объяснял, что своим поразительным взлетом компания обязана только Эду Херту. Из беззаветной преданности своему компаньону и легендарной скромности вице-президент довольствуется положением второго лица, ибо для него важнее всего само дело. Однако истинный мозг этой пары — он!
Пальчики журналистки стремительно бегали по клавиатуре карманного компьютера. Лицемер Лукас попросил ее не включать в статью кое-какие подробности, которые он ей поведал чисто по-дружески, ради ее неотразимых голубых глаз. Он наклонился к ней, наливая вино в ее бокал, она попросила его поделиться и другими альковными тайнами — чисто по-дружески, разумеется. Он с хохотом возразил, что для этого еще недостаточно пьян. Поправляя на плече шелковую бретельку, Эми поинтересовалась, что же способно вызвать у него достаточное опьянение.
* * *
София поднялась на крыльцо на цыпочках. Несмотря на поздний час, дверь Рен оставалась приоткрытой. София толкнула ее пальцем. На ковре не было на сей раз ни открытого альбома, ни чаши с сухариками. Мисс Шеридан ждала ее, сидя в кресле. София вошла.
— Тебе нравится этот молодой человек?
— Какой?
— Брось дурить! Тот, что прислал кувшинку, тот, с которым ты провела вечер.
— Выпили по рюмочке, только и всего. А что?
— А то, что мне он не нравится.
— Уверяю вас, мне тоже. Он отвратительный!
— Вот и я говорю: он тебе нравится.
— Ничего подобного! Он вульгарный, заносчивый, самоуверенный.
— Боже, она уже влюблена! — воскликнула Рен, воздевая руки к потолку.
— Да ни в одном глазу! Просто неуклюжий тип, которому я хотела помочь.
— Дело еще хуже, чем я думала, — сказала Рен, снова поднимая руки к небу.
— Бросьте вы!
— Не кричи, разбудишь Матильду.
— Между прочим, вы сами не перестаете твердить, что мне нужен кто-то в жизни.
— Дорогая моя, все еврейские мамаши твердят это своим детям, пока те не заведут семью. С того дня, когда дети познакомят матушку со своими избранниками, они поют ту же песню задом наперед.
— Но вы не еврейка, Рен!
— Ну и что?
Рен встала, достала из буфета металлическую банку и положила в серебряную чашу три сухаря. Софии было приказано сжевать без разговоров хотя бы один: Рен слишком намучилась, весь вечер ее дожидаясь!
— Садись и рассказывай! — велела Рен, снова опускаясь в кресло.
Она слушала Софию, не перебивая, пытаясь понять намерения человека, неоднократно пересекавшего ей дорогу. Пронзая Софию взглядом, она позволила ей договорить до конца и только тогда попросила у нее кусочек сухаря. Обычно она позволяла себе это лакомство только в конце трапезы, но необычные обстоятельства способствовали немедленному усвоению быстрых сухарей.
— Опиши-ка мне его еще раз, — попросила Рен, съев половинку песочного сухаря.
Софию забавляло поведение ее квартирной хозяйки. В такой поздний час ничего не стоило положить конец беседе и ретироваться, но она сочла предлог удачным для того, чтобы насладиться неповторимыми мгновениями, ласковым голосом. Отвечая на вопросы так искренно, как только могла, София поймала себя на том, что не находит для человека, с которым провела вечер, ни одного эпитета, разве что может назвать его верным собственной своеобразной логике.
Рен похлопала ее по колену.
— Эта встреча — не случайность. Ты в опасности, хотя сама этого еще не сознаешь. — Видя, что собеседница не совсем ее понимает, пожилая дама уселась поудобнее и продолжила: — Он уже проник в твои кровеносные сосуды и доберется до сердца. Он сорвет там чувства, которые ты так тщательно выращивала. Он будет кормить тебя надеждами. Любовное завоевание — самый эгоистичный из крестовых походов.
— По-моему, Рен, вы сильно заблуждаетесь.
— Нет, заблуждение — это то, что подстерегает тебя. Знаю, ты считаешь меня старой пустомелей, но ты сама скоро убедишься в моей правоте. Каждый день, каждый час ты будешь себя уверять, что твое сопротивление непреодолимо, ты будешь следить за своими манерами, за каждым своим словечком, однако желание его присутствия окажется сильнее наркотика. Так что не обманывай себя, это все, о чем я тебя прошу. Он поселится у тебя в голове, и ты заболеешь неизлечимым абстинентным синдромом. Не поможет ни разум, ни время — время вообще превратится в худшего твоего врага. Одна лишь мысль о том, чтобы его обрести, обрести таким, каким ты его воображаешь, позволит преодолеть худший из страхов — потерять его и саму себя. Это — труднейший выбор, к которому нас принуждает жизнь.
— Зачем вы все это мне говорите, Рен?
Рен рассматривала на полке корешок одного из своих альбомов. Глаза ее тосковали по прошлому.
— У меня за плечами долгая жизнь. Не делай ничего — или делай все. Не хитри и, главное, не иди на компромиссы…
София перебирала бахрому ковра. Нежно глядя на нее, Рен погладила ее по волосам.
— Выше голову! Иногда любовные истории завершаются хорошо. И довольно затертых слов! Я боюсь посмотреть на часы…
София тихо закрыла за собой дверь и поднялась наверх. Матильда спала ангельским сном.
* * *
Два хрустальных бокала с коктейлем «Маргарита» мелодично соприкоснулись. Удобно устроившись на диване в своем роскошном гостиничном номере, Лукас священнодействовал, смешивая коктейли. Он считал себя непревзойденным мастером этого дела. Эми поднесла бокал к губам. Взгляд ее выражал согласие. Он поведал сладчайшим голосом, что ревнует к крупицам соли у нее на губах. Она разгрызла их и показала язычок, язык Лукаса коснулся губ Эми и отправился дальше, забираясь все глубже…
* * *
София не стала включать свет. Добравшись в темноте до окна, она приоткрыла раму, села на подоконник, устремила взгляд на кромку берега, омываемую морем. Ее легкие наполнились водяной пылью, принесенной дующим с океана ветром. В небе у нее над головой не было звезд.
И был вечер, и было утро…
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
Лукас хотел натянуть на себя покрывало, но не нащупал его. Он приоткрыл один глаз, провел рукой по начавшей отрастать щетине на щеке. От сочетания табака и спиртного во рту остался мерзкий привкус. Будильник показывал 6:21. Рядом с собой он увидел пустую мятую подушку. Он встал и, в чем мать родила, побрел в гостиную. Эми, закутанная в покрывало, хрустела красным яблоком из корзины с фруктами.
— Я тебя разбудила? — спросила она.
— Можно сказать и так. Тут есть кофе?
