— И грохнулся в обморок. — Леди Шад легонько пихает меня локтем.
Господи, будь милосерден!
Софи
Я точно знаю: Бишоп раскроет мою тайну. Я уверена, он подозревает, что я специально последовала сюда за ним, и страшно жалею, что не додумалась заранее уточнить у его матери, в каком именно поместье он служит. (Хотя если бы я стала ее расспрашивать, разве она не решила бы, что я им заинтересовалась?)
Я сижу в обшарпанной гостиной, и хоть я и провела в этом доме неполный час, мне уже совсем не хочется уходить. Мне очень, по душе пришлась эта семья. Дети очаровательны, лорд Шад очень добр, а от леди Шад я вообще без ума. Прямолинейная и несколько приземленная, она очень остроумна и мудра, и к тому же красива, хотя явно не особенно следит за своей внешностью. Вместе они вызывают восхищение. Ясно, что этот брак был заключен по любви, и ни рождение троих детей, ни частые отлучки лорда Шада по делам в Лондон не притупили остроты их чувств.
К моему удивлению, Амелия вовсе не деревенская клуша. Она скромна и очаровательна, и я искренне надеюсь, что поет она так же красиво, как говорит.
Мне нельзя уезжать. Я вижу, как нервничает Бишоп, как силится перехватить взгляд хозяина дома. Его откровенная исповедь и уважение к матери вызывают у меня восхищение, а мысль о том, что ему довелось выступить в роли повитухи, интригует. Подозреваю, что он немного влюблен в леди Шад — они так уютно себя чувствуют в обществе друг друга, что она даже ребенка при нем кормит — и я уверена, что лорду Шаду об этом известно.
Гарри ставит блюдце и чашку на небольшой столик, откашливается и встает. Я, готовая держать оборону, тоже встаю.
— Если позволите, милорд, — начинает он, — я…
— Ну конечно же, проследите, чтобы миссис Марсден устроилась с комфортом. И приглашаю вас обоих на ужин.
Гарри с деревянной спиной направляется к двери и открывает ее. Я киваю ему и улыбаюсь.
Едва дверь закрывается за нашими спинами, мы резко разворачиваемся друг к другу, как готовые сцепиться псы.
— Какого черта вы здесь делаете?! — возмущается он.
— Я получила это место при посредничестве графини Дэхолт.
Похоже, мои слова его не впечатлили.
— Вы должны немедленно уехать.
— Разумеется, я этого делать не стану.
— Вы воспользовались вымышленным именем. Разве так поступают честные женщины?
Я пожимаю плечами:
— Ничего я не выдумывала, Марсден — моя девичья фамилия.
— Мэм, вам не следует здесь находиться. Это неприлично. Вы что, и вправду считаете, что лорд Шад приютил бы у себя скандально известную миссис Уоллес?
— Нет, сэр, но эту роль я уже отыграла, а теперь поменяла амплуа. К тому же именно вы предложили мне сменить род деятельности. Так что я последовала вашему совету. И у меня не меньше прав здесь находиться, чем у вас.
Мы проходим через холл и поднимаемся по лестнице.
— Зачем вы за мной идете? — спрашиваю я.
— Я должен дать указания лакеям, чтобы он и разобрали вашу проклятую кровать, мэм, потому что вам нельзя здесь оставаться.
— Не очень-то благородно с вашей стороны.
— Если бы я был благородным человеком, мэм, я сам покинул бы этот дом. — При этих словах на его лице отразилось горе.
— Это уж как пожелаете, сэр. Но единственный человек, который вправе указать мне на дверь, — это лорд Шад, однако если я узнаю, что вы раскрыли ему мое прошлое, я скажу ему, что в Лондоне вы воспользовались своим положением хозяина отеля и совратили меня.
— Что?!
Мы уже стоим на верхней площадке, и я опасаюсь, что если мы все-таки вцепимся друг в друга, то неизбежно скатимся по ступенькам вниз.
Мы сверлим друг друга взглядами. И я борюсь с искушением дать ему пощечину.
— Мэм… я… вы… это же вы меня совратили!
— Ах, ну да, конечно. А еще я могу проговориться насчет того, что вы питаете нежные чувства к леди Шад. Она очень красивая женщина, и я вас не виню. Ее муж, может, и посмеется над этим, но будь я мужчиной, не стала бы перебегать дорогу лорду Шаду…
— Довольно. — Он разворачивается и, чеканя шаг, идет к моей спальне.
Я, чуть медленнее, следую за ним.
— Что, вы еще не закончили? Ну же, Мэтью, пошевеливайтесь. Марк, деталь, которую ты держишь, сюда не подходит, это любому понятно. Ужин через час, а вам еще нужно переодеться в ливреи…
Кажется, я остаюсь. Но должна признаться, это пиррова победа.
На следующее утро мы с Амелией приступаем к занятиям, но сначала она ведет меня знакомиться с ее родителями, кучером мистером Прайсом и его женой. Они явно очень любят ее и друг друга и гордятся, что их дочь занимает более высокое положение в мире, чем они, а Джон, их младший сын, явно пойдет по ее стопам. У них есть и третий ребенок — прелестная светловолосая девочка Эмма лет шести на вид. Уж она-то точно не может быть внебрачной дочерью лорда Шада. Она не похожа на старших детей, но я припоминаю, что леди Шад рассказывала про рыжего кота. Удивительно, как сумел измениться лорд Шад. Я видела, что хоть он и смотрит на меня оценивающе (пусть бы даже и в таком убогом наряде), однако в его жизни есть только одна женщина, и это его жена.
— Нужно пойти в птичник и собрать яйца! — восклицает Амелия. Она повязывает фартук, надевает широкополую соломенную шляпу, берет корзину и тащит меня на улицу. — Вы любите кур, миссис Марсден?
— Жареных, — отвечаю я.
— На редкость глупые создания.
Она отпирает калитку, и мы оказываемся в закутке, где во множестве прогуливаются птицы и клюют зерно.
На нас с шипением бросается гусь.
Я визжу.
— Он вас не обидит. Хватит, Оберон! — Она машет на него фартуком, и гусь удирает.
С величайшей гордостью она знакомит меня с птичником. У меня голова кругом идет от шекспировских имен, которые она дала своим подопечным. Вот петух, такой же злобный, как и Оберон, его зовут Тит Андроникус. Она грозит свернуть ему шею. Куры суетятся у моих ног и, принимая шнурки моих ботинок за червячков, пытаются склевать их. У них есть уютный закуток с корытом, полным сена, и Амелия предлагает мне согнать кур, чтобы забрать яйца.
Куры теплые и мягкие и издают нежные воркующие звуки, чем напоминают мне маленькую Гарриет.
Утки плещутся в грязном пруду и вразвалочку ходят вокруг. Амелия ищет еще яйца. Она уверяет меня, что утки гораздо умнее кур, но мне что-то в это не верится.
— Выходит, ты большая поклонница Шекспира? — замечаю я после того, как мне представляют лучшую несушку, Порцию[3], и главную утку по имени Джульетта.
— О да, больше всего на свете мне хотелось бы выступать на сцене.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
