В тот день мы двинулись дальше, чтобы навестить маму и детей Присциллы. Мы шли через холмы и поля и время от времени встречали детей и стариков. Дети держались от меня подальше, а пожилые люди, прежде всего женщины, стремились до меня дотронуться. Некоторые подолгу держали мою руку и бормотали что-то, чего я, разумеется, не понимала. Присцилла сказала, что большинство из них никогда не видели белой женщины, и уж точно никогда не трогали. Иногда во время рукопожатия на мою руку плевали, что означало высшую честь.
Примерно через три часа мы добрались до хижины, в которой жила мама Присциллы. Нам навстречу высыпали дети и облепили Присциллу со всех сторон. Ее мама, еще более тучная, чем Присцилла, сидела на полу и стирала одежду. У обеих женщин, разумеется, накопилось много новостей, и я пыталась уловить хотя бы часть из них.
Эта хижина была самой скромной из всех, что мне приходилось видеть. Круглая, как и все местные жилища, она была сооружена из досок, платков и пластика. Внутри я не могла выпрямиться в полный рост, а расположенный посередине очаг наполнял хижину едким дымом. Окон в доме не было, и я вышла пить чай на улицу, потому что у меня болели и слезились глаза. Обеспокоенная, я спросила у Присциллы, не здесь ли нам предстоит ночевать. Она рассмеялась: «Нет, Коринна, мой второй брат живет примерно в получасе ходьбы отсюда. У него дом побольше. Мы переночуем там. Здесь нет места, потому что здесь спят все дети, да и есть, кроме молока и кукурузы, здесь нечего». Я вздохнула с облегчением.
Незадолго до наступления темноты мы пошли к следующему брату Присциллы. Там нас тоже ждал самый теплый прием. Люди не знали, что Присцилла приедет и приведет с собой белую гостью. Этот брат показался мне очень симпатичным. И он, и его жена ходили в школу и немного знали английский. Наконец-то у меня появилась возможность поговорить.
Затем снова пришел черед выбирать козу. Мне не хотелось опять грызть жесткое козье мясо, и я чувствовала себя совершенно беспомощной. Однако я сильно проголодалась и осмелилась спросить, нет ли другой еды, потому что мы, белые, не привыкли есть так много мяса. Все засмеялись, и жена брата спросила, как я смотрю на курицу с картошкой и овощами. Услышав такое заманчивое предложение, я восторженно воскликнула: «Oh yes!» Женщина исчезла и вскоре вернулась с общипанной курицей, картофелем и чем-то похожим на листовой шпинат. Эти масаи были крестьянами и жили тяжким трудом, возделывая свои поля. Некоторые из них учились в школе. Мы, женщины, вместе с детьми поужинали необыкновенно вкусным блюдом. Оно напоминало густой суп, который после обилия жесткого мяса, хотя и предложенного от чистого сердца, показался мне истинным деликатесом.
Мы прожили у этого брата почти неделю, и все свои дальнейшие вылазки производили оттуда. Здесь для меня даже приготовили теплую воду, чтобы я смогла помыться. Однако наша одежда перепачкалась и сильно пропахла дымом. Постепенно мне стала надоедать такая жизнь, я соскучилась по пляжу в Момбасе и своей новой кровати. На мое предложение поехать обратно Присцилла ответила, что мы еще приглашены на свадьбу, которая состоится через два дня. Мы остались.
Свадьбу играли в нескольких километрах от нашего дома. Один из самых богатых масаи женился на третьей жене. Меня поразило то, что масаи, судя по всему, имели право брать в жены столько женщин, сколько могли прокормить. Мне вспомнились слухи о Лкетинге. Может, он действительно уже женат? От этой мысли мне стало плохо. Но я сумела себя успокоить и подумала, что он бы мне об этом точно сказал. За его исчезновением стоит что-то другое. Я должна это выяснить, как только вернусь в Момбасу.
Церемония произвела на меня огромное впечатление. Собрались сотни мужчин и женщин. Мне представили гордого жениха, который тотчас же сообщил, что если я хочу замуж, то он готов немедленно взять меня в жены. От этих слов у меня пропал дар речи. Обернувшись к Присцилле, он деловито спросил, сколько коров ему за меня дать. Присцилла его предложение отклонила, и он ушел.
Затем появилась невеста в сопровождении первых двух жен. Это была очаровательная девушка, украшенная с головы до ног. Однако ее возраст меня шокировал, на вид ей было не больше двенадцати или тринадцати лет. Двум другим женам было около восемнадцати – двадцати. Сам жених, разумеется, тоже был не стар, но все же не моложе тридцати пяти. Я спросила у Присциллы: «Почему выдают замуж девушек, которые сами еще почти дети?» Она ответила, что так уж тут принято и в ее случае было не иначе. Невеста выглядела хотя и гордой, но не счастливой, и я смотрела на нее с сочувствием.
Снова мои мысли вернулись к Лкетинге. Известно ли ему вообще, что мне двадцать семь лет? Внезапно я почувствовала себя старой, неуверенной в себе и не такой уж и привлекательной в своей грязной одежде. Многочисленные предложения от различных мужчин, поступавшие мне через Присциллу, не помогали избавиться от этого чувства. Мне никто из них не нравился, и своим супругом я видела только Лкетингу. Мне хотелось домой, в Момбасу. Может быть, он за это время успел вернуться. Как-никак, а я жила в Кении уже почти месяц.
Знакомство с Ютой
Мы в последний раз переночевали в хижине и на следующий день вернулись в Момбасу. Подходя к деревне, я испытывала сильное волнение. Издалека до нас донеслись чьи-то голоса, и Присцилла крикнула: «Джамбо, Юта!» Когда я услышала эти слова, сердце восторженно заколотилось. Две недели я была лишена нормального общения и теперь очень радовалась встрече с белой женщиной.
Юта поздоровалась со мной довольно холодно и заговорила с Присциллой на суахили. И снова я ничего не понимала! Однако затем она с улыбкой посмотрела на меня и спросила: «Ну и как тебе деревенская жизнь? Если бы ты не выглядела такой грязной, я бы ни за что не поверила, что ты там была». При этом она критически осмотрела меня с ног до головы. Я ответила, что очень рада снова оказаться здесь, потому что меня всю искусали и голова очень сильно чешется. Юта рассмеялась: «У тебя вши и блохи, вот и все! Если ты сейчас зайдешь в свою хижину, больше тебе от них не избавиться!»
В качестве средства от блох она предложила купание в море и душ в одном из отелей. Она сказала, что балует себя так каждый раз, когда приезжает в Момбасу. Я робко спросила, не будет ли заметно, что я не гостья отеля. «Там столько белых, что на нас не обратят внимания», – развеяла она мои страхи, добавив, что иногда даже ест в отелях, разумеется каждый раз в разных. Я подивилась такой находчивости и восхитилась Ютой. Пообещав, что сходит со мной, она исчезла в своей хижине.
Присцилла стала расплетать мои косички. Было ужасно больно. От дыма и грязи волосы скатались и склеились. Никогда в жизни я не была такой грязной, и чувствовала себя отвратительно. После часа мучений, в течение которого мои волосы выпадали клочками, мы достигли цели. Косички были расплетены, и я выглядела как человек, которого только что ударило током. Вооружившись шампунем, мылом и чистой одеждой, я постучалась к Юте, и мы пошли к морю. Она захватила с собой карандаши и альбом для рисования. На мой вопрос: «Что ты собираешься с этим делать?» – она ответила: «Зарабатывать деньги! В Момбасе заработать легко, для этого я и приезжаю сюда на две-три недели». «Но как?» – поинтересовалась я. «Я рисую шаржи на туристов. На один рисунок трачу десять – пятнадцать минут и зарабатываю примерно десять франков. Четыре-пять человек в день – и я могу быть довольна!» – сказала Юта. Так она перебивалась уже пять лет, держалась очень уверенно и знала все ходы и выходы. Мое восхищение ею росло с каждым часом.
