Л. А. Дмитриев ссылается на два текста. В первом говорится, что Андрей и Дмитрий Ольгердовичи «отцом своим князем Вольгордом ненавидими были, мачехи ради» (Основная редакция) или «беста бо есми отцом и братом ненавидими» (Летописная).[Повести. С. 58, 92.] В данном случае сам Л. А. Дмитриев признает, что «наличие этого места закономерно и в Летописной редакции». И вместе с тем ему «непонятно только, почему упоминается в ней отец, когда речь все время идет о Ягайле».[Дмитриев Л. А. К литературной истории Сказания… С. 419.] Но Ольгерд был достаточно одиозной фигурой в представлении русских людей XV в., чтобы приписать ему ненависть к его православным сыновьям, и ничего противоестественного Летописная редакция не содержит.
Во втором случае дело идет о грамоте Андрея Ольгердовича. В ней по Основной редакции князь говорит, что «отец наш отвръже нас от себе, нъ Господь Бог, отец небесный, паче възлюби нас». Близко к этому читается и в Летописной. Но дальше говорится, что Дмитрию Ивановичу и всему православному христианству «велика бо туга належыть», ибо к поганым приложились «еще и отець нашь и Олег резанскый» (по Основной) или «еще и брат наш Ягайло» (по Летописной).[Повести. С. 59, 93.] Л. А. Дмитриев считает чтение Основной редакции первоначальным, ибо оно координируется с евангельским текстом, которым как бы оправдывается выступление княжичей против своего отца. Но этот-то аргумент оборачивается как раз против Л. А. Дмитриева: в обеих редакциях говорится словами евангелиста Луки: «предани будете родители и братиею и умрътвитеся, имени моего ради». Упоминание «братиею» вполне осмысленно в Летописной редакции, где мы находим и отца княжичей (Ольгерда), и их брата (Ягайлу), и совершенно непонятно в Основной, где о Ягайле не говорится ни слова. Вряд ли при жизни Ягайлы, когда прошло всего два-три десятилетия после Куликовской битвы, могли забыть, что именно он был противником Дмитрия Донского в 1380 г., а не его отец.
Итак, пока в нашем распоряжении нет данных, говорящих о первоначальности текста Основной редакции Сказания и о вторичности Летописной.[Первичность Основной редакции Л. А. Дмитриев доказывает, между прочим, тем, что только в ней, как и в Задонщине, правильно назван Яков Ослябятов в отличие от Якова Волосатого Летописной редакции и Иакова Усатого Распространенной редакции (Повести. С. 50, 84, 120; Дмитриев Л. А. Сказание о Мамаевом побоище. С. 130). Наблюдение очень интересное, но само по себе недостаточное для решения всего вопроса в целом.] А проведенное В. С. Мингалевым тщательное сличение этих редакций показывает, что как раз Летописная лучше сохранила черты архетипа памятника.[Мингалев В. С. «Сказание о Мамаевом побоище» и его источники. М., 1965 (рукопись дипломной работы, хранящаяся в МГИАИ). {См. также: Мингалев В. С. «Сказание о Мамаевом побоище» и его источники: Автореф. дис… канд. ист. наук. М.; Вильнюс, 1971.}]
После того как выяснено отношение Сказания о Мамаевом побоище к обеим редакциям Задонщины, следует попытаться установить, как же складывалось это последнее произведение о Куликовской битве. Для этой цели необходимо сопоставить сохранившиеся списки Задонщины Пространной редакции со списком К-Б Краткой редакции. Основной целью этого будет восстановление архетипа Задонщины, а также выяснение причин, характера и источников его позднейших изменений. Ниже приводится по фрагментам весь текст списка К-Б (Краткая редакция) и списки И1, У, С (Пространная редакция) до прекращения их совпадения с К-Б (далее — один текст И1 с важнейшими вариантами из У и С). При этом надо иметь в виду, что списки И1 и У составляют один извод (Ундольского), а C — другой (Синодальный).[Об этом см. Приложения к настоящей работе.] Исправляются только наиболее очевидные описки. Для наглядности выделяем курсивом общие места списков К-Б и И1.[В фрагменте № 1 выделяем курсивом общие места К-Б и У.]
Начнем сопоставление с заголовка. Два списка Задонщины (К-Б и С) в заголовке памятника упоминают Софония как автора этого произведения: К-Б — «Писание Софониа старца…», С — «Сказание Сафона старца…». В списках И1, у и С Софоний упоминается и в тексте произведения как составитель общего их протографа (У: «Аз же помяну резанца Софония», И1: «И я же помяну Ефония ерея резанца», С: «И здеся помянем Софона резанца»). Получается вроде бы противоречие: или Софоний был составитель Задонщины (так считают практически почти все исследователи), или его произведение было источником этого памятника. Примирить эти два, казалось бы, противоречивых упоминания о Софонии может только гипотеза о том, что Краткая редакция (К-Б) принадлежала перу Софония (в списке нет упоминания о Софонии как авторе источника, положенного в основу Задонщины), а в Пространной Задонщине (списки И1, У, С) Краткая редакция использована как источник ее протографа.
Из трудного положения с упоминанием Софония как автора Задонщины (списки К-Б, С) и составителя произведения, предшествующего тексту редакции, представленной списками И1, У и С, Р. П. Дмитриева пытается выйти весьма своеобразно.[Дмитриева Р. П. Был ли Софоний Рязанец автором Задонщины?//ТОДРЛ. Л., 1979. Т. 34. С. 18–25. (То же: Дмитриева Р. П. Об авторе «Задонщины»//Сказания и повести о Куликовской битве. Л., 1982. С. 360–368.)] Она считает, что «если признать упоминание о Софонии в самом тексте Задонщины принадлежащим оригиналу, то это означает, что Софоний не мог быть ее автором. Последний ссылается на него как на своего предшественника».[Дмитриева Р. П. Был ли Софоний Рязанец… С. 20.] Это по меньшей мере не точно. Ведь если считать, что список К-Б с заголовком, в котором указывается авторство Софония, представляет собою первоначальную редакцию памятника, то упоминание Софония как составителя текста, использованного в списках У, И1, С, означает, что это лицо он считал составителем редакции памятника, которую он положил в основу своей (вторичной). Но Р. П. Дмитриева даже не пытается оспорить такую возможность объяснения, которая ей хорошо известна по литературе (на нее она даже в этой связи не ссылается). Она создает искусственное построение, согласно которому Софонию приписывается некое не дошедшее до нас поэтическое произведение о Куликовской битве, ссылаясь, в частности, на возможность существования некоего общего источника Задонщины и Сказания, о чем вскользь писал А. А. Шахматов («Слово о Мамаевом побоище»). Она обращает внимание на то, что имя Софония встречается в некоторых списках Сказания, где в заголовке говорится также о Дмитрии Донском и Владимире Серпуховском. Но это может означать и то, что Сказание использовало Задонщину с упоминанием об авторстве Софония (скажем, в редакции, близкой к К-Б). Наконец, Р. П. Дмитриева пытается подкрепить предположение об особом произведении Софония ссылкой на небольшой фрагмент из Тверского сборника, близкий к Сказанию.[См.: ПСРЛ. М.; Л., 1963. Т. 15. Стб. 440.] Она находит в нем также черты близости к Задонщине, а озаглавлен он «А се писание Софониа резанца». Однако эти черты сводятся к слову «ведомо» и к «Залесской земле» в зачеркнутой части фрагмента. Ясно, что этого недостаточно для каких-либо определенных суждений. Предположение Р. П. Дмитриевой, таким образом, оказывается чистой догадкой, не подкрепленной никакими текстологическими данными.
Фрагмент № 1. Введение.
Краткая редакция:
Поидемъ, брате, в полуночную страну, жребий Афетов[В ркп.: Афетову.], сына Ноева, от него же родися Русь преславная. Оттоле взыдемь на горы Киевьскыя [К-Б, л. 122–122 об.].
Пространная редакция:
И потом списах жалость и похвалу великому князю Дмитрию Ивановичю и брату его князю Владимеру Ондреевичу.
Снидемся, брате и друзи, сынове рустии, съставим слово к слову и величим землю Рускую, и веръжем печаль на въсточную страну всем в жребие, въздаюм (надписано е.—А. 3.) поганому Мамаю победы и великому князю Дмитрию Ивановичю похвалу и брату его князю Владимеру Ондреевичю.
Рци того лутче бо есть, брате, нача поведати инеми словесы о похвальных о нынешних повестех от полку князя Дмитрея Ивановича и брата его князя Владимера Ондреевича, правнука святого великого князя Владимера Киевскаго. Начата поведати по делом по гыбелью (И1) {л. 215–215 об.}.
