Задонщина (по У):
Князь великий Дмитрей Ивановичь с своимими воеводами были на пиру у Микулы Васильевича.
«Ведомо нам, брате, у быстрого Дону царь Мамай пришел на Рускую землю, а идет к нам в Залескую землю. Пойдем, брате, тамо в полунощную страну, жребия Афетова, сына Ноева, от него же родися Русь преславная. Взыдем на горы Киевския…» {л. 169 об. — 170}.
Источники:
…великому князю бывшу на пиру у Никулы Васильевичя тысяцкаго з братом своим со князем Володимером Андреевичем и со всеми тогда пришедшими князи и воеводами, и се паки начяша поновлятися вести, яко Мамай неотложно хощет ити на великаго князя (ПСРЛ. Т. 11. С. 51).
Поидемь, брате, в полуночную страну, жребий Афетову, сына Ноева, от него же родися Русь преславная. Оттоле взыдемь на горы Киевьскыя (К-Б) {л. 122–122 об.}.
Как мы увидим далее, близость к Никоновской летописи органична для всей Пространной редакции Задонщины (в отличие от Краткой), поэтому мы не считаем возможным изымать из ее архетипа начало памятника. Дальнейшее «Поидемь, брате» также тесно связано с начальными словами, обращенными к Владимиру Андреевичу «Ведомо нам, брате».
О книжных источниках пишет и сам автор Пространной редакции: «от кних приводя. И потом списах жалость и похвалу», т. е. речь идет о Задонщине Краткой редакции и книгах (Сказание, Никоновская летопись).[А. Мазон считает, что в данном случае речь идет о первоначальном тексте Задонщины («Жалость»), к которому добавлена вторая часть — «Похвала» (Mazon. Le Slovo. P. 20. Ср.: Krälik. S. 106). A. Вайян из слов «преже восписах» делает заключение, что автор Пространной Задонщины когда-то, еще до создания этого произведения, написал рассказ о страданиях Руси (La Zadonśćina. P. XIV). По Р. О. Якобсону, соображения которого принял Д. С. Лихачев, «жалость» и «похвала» были первичным сочетанием в Задонщине, своеобразным литературным «диптихом», при этом «жалостью» автор Задонщины якобы называл Слово о полку Игореве (Jakobson R. Wkład językoznawstwa do krytycznej analizy tekstu Slova o wyprawie Igora // Zeszyty naukowe Uniwersytetu Jagiellónsckiego. N 24. Prace językoznawcze, zeszyt 3. Kraków, 1960. S. 302; Лихачев. Изучение «Слова о полку Игореве». С. 43; Соловьев. Восемь заметок С. 382).] Автор пишет «похвальную» повесть («о похвальных сих… повестех») «инеми словесы», т. е. отличными от тех, которыми писал Софоний Рязанец (точнее, от Краткой Задонщины).
Упоминание о «похвале», скорее всего, перенесено во вступление Задонщины из заглавия Сказания о Мамаевом побоище. Из 54 списков Основной редакции (приведенных Л. А. Дмитриевым в его обзоре рукописей памятника) в 17 есть заглавие «Сказание о Мамаевом побоище и похвала великому князю Димитрию Иоанновичу Московскому» (см. под № 19) или сходные. Только в 19 заголовки не содержат слова «похвала» (18 списков или дефектны, или не имеют заголовка вообще). «Похвала» есть и в заголовках большинства списков Сказания Распространенной редакции. Собираясь писать «инеми словесы» о «полку» Дмитрия Ивановича, автор Пространной редакции хочет поведать «по делом и по былинам» (У), т. е. в соответствии с делами и правдой, а не в поэтической форме (как Софоний). И именно для этого он включает в свой рассказ фактические данные из Никоновской летописи и из Сказания о Мамаевом побоище.
Фрагмент № 2. Зачин о Бояне и князьях.
Краткая редакция:
Первее всех вшед восхвалимь вещаго[В ркп.: вещагого.] Бояна в городе в Киеве, гораздо гудца. Той бо вещий Боян, воскладая свои златыя персты на живыя струны, пояше славу рускыимь княземь, первому князю Рюрику, Игорю Рюриковичю, Владимиру Святославичю,[В ркп. вместо последних двух слов: Святославу Ярославичу.] Ярославу Володимеровичю {К-Б, л. 122 об.}.
Пространная редакция:
Но потрезвимься мысльми и землями и помянем первых лет времена и похвалим веща боинаго гораздаго гудца[В ркп.: гдуца.] в Киеве. Тот Боюн воскладше гораздыя своя персты па живыа струны и пояше князем руским славы, первую славу великому князю киевскому Игорю Рюриковичю, 2 — великому князю Владимеру Святославичю киевскому, третюю — великому князю Ярославу Володимеровичю (И1) {л. 215 об. — 216}.
Не проразимся мыслию, но землями, помянем первых лет времена, похвалим вещаннаго боярина, горазна гудца в Киеве. Тот боярин воскладоша горазная своя персты на живыя струны[В ркп.: струпы.] пояша руским князем славу, первому князю киевскому Игорю Рюриковичю[В ркп.: Бяриковичю.] и великому князю Владимеру Всеславьевичю киевскому и великому князю Ярославу Володимеровичю (У) [л. 172–172 об.].
Не поразился мысленными землями, помянем первых лет времена, похвал вещаго горазда гудца. Тот бо деи похвалы вещи буйный, накладает свои белыя руцы но злотый струны, пояше руским князем похвалу: первому князю рускому на земли киевской Рурику, великому князю Володимеру Светославычу, великому князю Ерославу Володимеровичу (С) {л. 37}.
Во втором фрагменте Задонщины автор вспоминает о певце Бояне, певшем славу киевским князьям.
Сейчас трудно сказать, существовал ли исторический прообраз Бояна и когда он жил.[А. Вайян склоняется вообще к признанию Бояна мифической личностью (La Zadonscina. Р. X, XI).] Отметим лишь, что среди можайских волостей, упомянутых в духовной Дмитрия Донского (1389 г.), находится «Боянь».[ДДГ. № 12. C. 34. В 1505 г. в разъезжей грамоте перечисляются земли можайской «Боннской волости» (Там же. № 96. С. 400).] В 1300 г. в Новгороде «на Бояни улке» срубили церковь.[НПЛ. С. 91, ср. под 1326 г. (Там же. С. 97).] Имя «Боян» и «Боянова земля» встречаются и в более раннее время[ «Землю Боянову» встречаем в граффити второй половины XII в. в киевской Софии (Высоцкий С. А. Древнерусские надписи Софии Киевской XI–XIV вв. Киев, 1966. Вып. 1. С. 60–61). Среди послухов рядной Тешаты (1266–1269 гг.) упоминается некий «Боян» (Памятники русского права. М., 1953. Вып. 2. С. 278).] и среди полководцев времен Чингисхана и Батыя.[Тизенгаузен В. Г. Сборник материалов. М.; Л., 1941. Т. 2. С. 35; Насонов А. Н. Монголы и Русь: История татарской политики на Руси. М.; Л., 1940. С. 53.] В 1533 г. казанский царевич Ислам прислал своего человека по имени Боян в Москву.[ПСРЛ. СПб., 1904. Т. 13, 1-я половина. С. 69.]
В Краткой Задонщине гораздый гудец Боян[В К-Б описка «вещагого» (Бояна). Аналогичные описки делает Ефросин и в Хождении Даниила, где пропущен предлог «до» перед словом «добраго», а в этом последнем слове удвоено окончание («доброгаго»). См.: Дмитриева. Взаимоотношение списков. С. 248. О. В. Творогов обратил внимание, что в К-Б после слова «вещаго» стоит запятая. На этом основании он из следующей за ним описки «го» восстанавливает слово «инаго» (Творогов. «Слово» и «Задонщина». С. 300). Но запятая в К-Б ставится произвольно и нигде не означает рудимента каких-либо слов (ср. л. 124, 125 об., 126).] упомянут совершенно логично: Боян пел про старых князей, а автор Задонщины хотел петь про новых князей — Дмитрия и Владимира. Оба поют, «вскладая персты на струны», иначе говоря, «гуслеными словесы». В Пространной редакции текст осложнился. Автору пришлось воспоминать не только Бояна, но и Софония, т. е. автора предшествующей версии Задонщины. Текст получился витиеватый.
Слово «Боян» было не понято позднейшими переписчиками, а потому и подвергалось деформированию.[См. об этом в Приложении. В списке К-Б есть не вполне ясное чтение: «гораздо гудца». Возможно, Ефросин механически пропустил окончание «го», тем более что следующее слово начинается теми же буквами: «го<удца>». В И1 «гораздаго», но в У «горазна», а в С «горазда». Поэтому не исключено, что в архетипе Краткой Задонщины читалось «горазда» («гораздо»).] Образ певца, возложившего свои персты на «живыя струны», взят автором Краткой Задонщины из Слова о воскрешении Лазаря (время сложения его не вполне ясно, очевидно XIV в.).[
Воспоем, дружино, пес(н)ьми днесь, А плач отложим, утешимся. Удари, рече, Давид в гусли, Възложи персты своа на живыя струны.
