— Где Черкез? — бросил Шаммы, едва осадив коня.
— Опоздали мы, — с досадой выдавил Щербаков, сняв с головы пропотевший красноармейский шлем. Ветер играл его русыми волосами. — Говорят, на колодец Орта — к басмачам… А там Джунаид-хан, как ты знаешь… Черкеза ты должен был встретить на этой дороге…
— Кабы знать! Свернул я с дороги самую малость… Вот и разминулся! — Шаммы-ага достал флягу с водой, отхлебнул и деловито добавил: — Надо потрясти этого прохвоста Шырдыкули. Говорят, он агент Джунаид-хана…
— Ускользнул, гад ползучий! — Щербаков с досадой шлепнул кнутовищем камчи по голенищу сапога. — На нем кровь твоего брата, его жены Корпе и Кандыма… Нам тоже вчера ночью стало известно, что Джунаид-хан задумал убить Аманли, его жену, а их детей увезти в пески, но мы медленно ехали… Не успели! Хотя бы Черкеза спасти… Шырдыкули получил задание сбить парня с панталыку, заманить к Джунаид-хану, — Щербаков спешился, отдал поводья коноводу.
Годы нисколько не изменили Сергея Щербакова: все такой же быстрый, подвижный, с ладной прирожденной строевой выправкой, чуть кривыми ногами кавалериста. Комэск сел на корточки, расстелил на песке карту-многоверстку.
Шаммы Белет тоже сошел с коня, нагнулся над картой.
— Вот здесь, у зыбучих барханов, — узловатый палец Шаммы-ага чуть дрожал, — я оставил умирающего… Халлы Меле. Торопился, думал, Черкеза перехвачу… Эшши-бай не будет ждать, пока Черкез доскачет до Орта, раньше перехватит и по другой дороге уведет. Хитер, бестия, отцу родному своему не верит, а Шырдыкули и подавно…
Сергей Щербаков, разбив эскадрон на две группы, двинулся в глубь пустыни, в погоню за басмачами и Черкезом.
За Халлы Меле снарядили фельдшера и шестерых красноармейцев, доставивших его в военный лазарет. Врачи вырвут его у смерти, и бывший басмач навсегда порвет с прошлым, вернется к честному труду. Тернистые пути-дороги жизни вновь сведут его со своими вчерашними хозяевами, убийцами. Но об этом он еще не знал, не ведал. И Хырслан, ускакавший в пустыню, чтобы заманить Черкеза, тоже пока не подозревал, что первая же встреча с Халлы Меле сыграет роковую роль в его судьбе…
ДОРОГОЙ ЧЕСТИ
Однажды три молодицы, каждая с сыном-малышом, пошли по воду к аульному роднику. Наполнив свои тыквы, они собрались было возвращаться, как вдруг увидели скачущего на коне Кеймир Кёра, легендарного героя туркмен, защитника сирых и обездоленных. Как и все сильные люди, Кеймир Кёр прослыл великодушным и отзывчивым и был готов помочь не только оружием, но и добрым словом и мудрым советом. Встречи с живой легендой не часты, и молодые женщины, осмелившись, остановили старого воина. Одна из них, что побойчее, поклонилась ему в пояс:
— Кеймир-ага, мы хотели узнать… — и замолчала, забыв от волнения все слова.
— Говори, доченька, не стесняйся, — подбодрил ее Кеймир Кёр, натянув уздечку горячего иноходца.
— Скажите, какими людьми вырастут наши сыновья? — К молодице вернулся дар речи.
Кеймир Кёр, придерживая рукой кривую саблю, сошел с коня и, увидев, как в благоговейном молчании застыли молодицы и их дети, улыбнулся, качнул головой — и на его мохнатом барашковом тельпеке затряслись, словно зазвенели серебряным звоном, все завитушки.
— Трудную вы мне, дочки, загадку задаете… Если же вам так хочется услышать мое слово, то не обессудьте, скажу правду.
— Говорите, говорите! — смущенно закивали женщины.
Кеймир Кёр подозвал к себе сына первой, что стояла к нему поближе, молодицы и неожиданно вкатил ему звонкую пощечину. Мальчик… засмеялся. Тогда герой, не мешкая, шлепнул ребенка второй молодицы. Тот заревел. И наконец, сильную оплеуху получил и сын третьей туркменки. Мальчишка не заревел и не засмеялся — он стиснул зубы, сжал кулачонки и, сверкая черными глазенками, с ненавистью взглянул на обидчика.
Старый воин обвел молодых матерей вопрошающим взглядом.
— Вы сами все видели. Не заставляйте меня говорить больше.
— Ты задал нам загадку, — не согласились с ним молодицы. — Ты мудр, Кеймир-ага, ты и помоги ее разгадать…
— Быть по-вашему, — задумчиво произнес Кеймир Кёр. — Чур, без обиды… Такого, как первый мальчик, если можете, матери, не рожайте. Их бьешь по одной щеке — они улыбаются, подставляют другую… Они вырастают без совести и чести. Такие могут стать предателями… От ревуна тоже не ахти какая польза народу, но с хорошими людьми оботрется… В крепких руках может стать человеком. — Старый мудрец тепло взглянул на третьего мальчика и добавил: — Этот вырастет настоящим джигитом! Он знает, что такое гордость и честь воина… Видите, он все еще не успокоился, не может простить обидчику. Такие люди верно служат народу, они всю жизнь шагают по прямой дороге. Рожайте таких детей.
Из рассказов аксакала Сахатдурды-ага, что живет в Мургабском оазисеПровал и гибель Аманли Белета были тяжелым ударом для туркменских чекистов. Огромную работу вел в стане врага Аманли. Имея верных людей в лагере басмачей, разведчик добывал важные сведения о передвижении отрядов Джунаид-хана, своевременно информировал чекистов о замыслах басмачей. За провалом Аманли последовало несколько серьезных неудач… Из Каракумов пришла еще одна черная весть: напав на след сотни Хырслана, пустившись за ней в погоню, оказалась в ловушке группа командира эскадрона Тагана… Эскадрон преследовал джунаидовского юзбаша, на подступах к дальнему колодцу Орта завязался бой. Но, видимо, кто-то наводил басмачей на красных конников, они ловко заманили Тагана в западню, в которой он и погиб… Знали басмачи, что Таган со своим эскадроном ищет дочь Джемал, которая была похищена Хырсланом, знали, что Таган очень горевал по Аманли Белету и хотел отыскать его сына Черкеза, оказавшегося в рядах басмачей. Заметив издали в конном ряду басмачей юношу на жеребце, лихо скачущего к колодцу, Таган не мог не кинуться следом за сыном чекиста… Хотелось захватить парня живым… Использовав риск командира эскадрона, зная о намерениях его, басмачи во главе с Хырсланом сумели смертельно ранить Тагана…
Не ведал, конечно, Таган, что в это время дочь его Джемал сидела в юрте, поставленной Хырсланом в глухом урочище Орта, не мог он догадаться повести туда свой эскадрон. Джемал жила в байском доме, как в золотой клетке, ее не радовали ни золотые браслеты, ни рубиновые серьги, ни дорогие наряды, подаренные Хырсланом перед свадьбой. На подарках его виделись ей капли людской крови.
Ашир узнал о гибели отца в Ашхабаде. Он разыскал Ивана Касьянова, который не сразу признал в рослом широкоплечем юноше давнего конгурского забияку в разодранной рубашке, с расцарапанными руками и лицом, с упрямыми глазенками, затаившими немальчишечью обиду. Теперь перед Касьяновым стоял угловатый крепкий парень, он смущенно представился чекисту, переминаясь с ноги на ногу, иногда откидывал пальцами чуть вьющиеся волосы, то и дело ниспадавшие на задумчивые глаза. Широколобый, бровастый, с едва заметной дужкой усов над верхней губой, светлокожий — как говорят туркмены, цвета пшеницы. Ничего броского, но от всей его фигуры веяло здоровьем, молодостью, спокойствием.
«Смотри, какой вымахал, — невольно залюбовался им Касьянов. — Выдержанный… Отцовская жилка. Тот в душе слезой изойдет, а вида не подаст… И сын такой же. Другой на его месте разнюнился бы…»
От проницательного взгляда чекиста не ускользнула глубоко запрятанная печаль в красивых, слегка раскосых глазах Ашира. Его широкие ноздри, выдавая внутреннее волнение, чуть вздрагивали.
Касьянов поднялся навстречу Аширу, крепко обнял, похлопал его по спине, понимая, как лишни в таких случаях слова.
— Через неделю я кончаю учебу, — Ашир заговорил первым, боясь, что не успеет сказать всего. — Отец очень хотел, чтобы я выучился. Он еще наказывал отомстить за сестру Джемал, отыскать ее, живую или мертвую… Ее плен — наш позор. Он сам хотел найти Джемал… Не успел. Я прошу послать меня в пески.
— В городе нам тоже люди нужны. Может, подучишься малость?!
— Стрелять я не разучился, Иван Васильевич. Шашкой владею, с коня не свалюсь… В эскадрон отца хочу… Сначала Джемал потеряли, теперь — отца. Не слишком ли много? За отца и сестру хочу мстить!
Касьянов не возражал. Но все-таки предложил Аширу сперва закончить учебу, крепко подумать об избираемом пути, а потом уже подойти к нему. Ашир вернулся в студию, чтобы вскоре еще раз встретиться с Касьяновым.
Отец Ашира, когда на спаленные джунаидовской бандой пепелища аула пришли красные конники, многое передумал. Уйдя вместе с отрядом Ивана Касьянова из аула, Таган понял, в какую пропасть ведет Джунаид-хан туркмен, и всем сердцем принял большевистскую правду, взял в руки винтовку, чтобы в отряде матроса Касьянова сражаться за советскую власть. Он, безграмотный человек, слепой исполнитель ханской воли, один из бывших его бесстрашных джигитов, умудренный горькой жизнью, познавший цену несправедливости, лжи и чести, решил твердо: сын должен учиться любой ценой. И не будет он, как отец, блукать по бездорожью. Кто без знания, тот без глаз.
