И я успеваю раздавить его каблуком.
Глава 5
Мутная пустота…
Гулкие удары…
Влага…
Я что, упал в реку?
Не помню. Последнее, что отпечаталось в памяти, – я опять притащил из Зоны горсть хлопушек. А отец снова меня отчитывал: «Ты ведь почти взрослый, Глеб, тебе тринадцать, нельзя дурачиться, будто первоклассник!»
Угу, директор уже вызывала его на прошлой неделе – после того как математичка Анна Сергеевна села на хлопушку. Но ведь сама же села! Я ее не заставлял. А визгу было на всю школу – хуже, чем если б математичка увидала живоглота у себя в кабинете.
Подумаешь, одна маленькая хлопушка, которая чисто случайно оказалась на ее стуле. Конечно, она этого не ожидала. Но ведь если б ожидала – согласитесь, было бы не так смешно.
И стоило вообще волноваться? Это ведь не артефакт – безвредная штуковина, похожая на петарду. Даже лучше, чем петарда, – абсолютно безопасная. Конечно, более громкая – хотя еще неизвестно, кто громче – хлопушка или Анна Сергеевна?
Целый день потом звенело в ушах…
В этот раз – звона нет. Только голова слегка болит. И память наконец-то распахивает скрипучую дверцу.
Да, папа, в этот раз мы не трогали математичку…
Почти одновременно с грохотом хлопушки что-то вспыхнуло вверху и опрокинуло меня в темноту.
«Пузырь сработал – от звуковой волны…» – буднично констатирует сознание. И умолкает, опять проваливаясь в забытье.
Неизвестно, сколько это длится. Я открываю глаза оттого, что кто-то тормошит меня за плечо:
– Проснись, Глеб!
Поворачиваю голову, кругом – белизна. Это стены? Не выходит толком рассмотреть – все расплывается перед глазами. Но сейчас мне лучше, намного. Голова прошла… Лежу на чем-то мягком… Кровать? Я что, угодил в больницу?
Кто-то рядом продолжает трясти меня за плечо:
– Глеб, ты что, меня не узнаешь?
Голос вроде знакомый, только лицо нельзя различить сквозь застилающую взгляд пелену.
– Привет… А ты…
– Это ж я – Андрюха!
– Угу, – слабо киваю. И в мозгах будто ржавые шестеренки проворачиваются: «Какой еще Андрюха? Одноклассник? Сосед по больничной палате?»
– Значит, не узнал, – грустно качает он головой.
Я растерянно моргаю. Пелена редеет, а шестеренки в мозгах делают поворот.
– Почему ж не узнал… – Я вздрагиваю.
Он пытливо смотрит мне в глаза:
– Много лет прошло, да, Глеб?
– Много, – выдавливаю в ответ. Теперь я действительно вспомнил, где видел это лицо. Но в тот, последний раз – оно было бледное, как вечернее небо, почти серое…
– Спасибо, что тогда вернулся, – говорит он.
А я молчу. Потому что слишком хорошо помню тело, завернутое в грязную рогожу. Помню торчащую из-под рогожи руку – холодную, как лед. И, как наяву, вижу четвертую от дороги могилу – на новом поселковом кладбище…
– Ты изменился, – говорит он.
– А ты – нет…
Он слабо усмехается:
– До сих пор таскаешь товар из Зоны и бегаешь от полицаев?
– До сих пор, – бормочу я.
– Стал настоящим трикстером?
– Не знаю, со стороны виднее… – Годы, будто один день, проходят перед глазами. И очень мало там светлого, недостойного забвения.
Жизнь до Сумерек – праздничный, нереальный сон. Но иногда кажется, что и в первые, самые страшные годы – мир был лучше. По крайней мере, мама была жива. И упыри еще не убили отца у меня на глазах…
– Говоришь, мир был лучше?
Удивленно поднимаю на него взгляд. Разве я сказал это вслух?
– …А что ты сделал, чтобы он СТАЛ лучшим?
Я пожимаю плечами:
– Один человек может так мало.
– Так мало? – разочарованно моргает Андрюха Демин. И лицо его будто темнеет от гнева. – Нас с Серегой зарезали, как баранов… А ты… Тебе одному выпал шанс! И ты… ни хрена не сделал!
– Я убил «мясника»…
– Прикончить несколько негодяев – и сдохнуть?! – кричит Андрюха, и голос его становится громче с каждой секундой, он уже гудит, как огромная медная труба, – ЭТО ВСЕ, ЧЕГО ЖЕЛАЕШЬ?! ВСЕ, НА ЧТО ТЫ СПОСОБЕН?!
– Сдохнуть? – растерянно бормочу. – Я… не желаю сдохнуть!
– ТАК КАКОГО ДЬЯВОЛА ТЫ ВАЛЯЕШЬСЯ, СЛОВНО КУСОК ДЕРЬМА?! ЖДЕШЬ, КОГДА ОЧУХАЮТСЯ БАНДИТЫ?!
Он нависает надо мной – огромный, как гора, окутанная сияющим ореолом. И взмахом руки швыряет назад – в холод и боль…
Я вздрагиваю среди влажной тьмы. Отчаянным усилием поднимаю голову. Начинаю судорожно кашлять, выплевывая изо рта противную жижу.
«Что это? Где я?»
Утираю лицо от грязи, разлепляю веки. И наконец понимаю – взрывом пузыря меня отбросило далеко в низину. Болото смягчило удар – мышцы ломит, но кости целы.
А в ушах до сих пор гудит.
«Последствия удара», – подсказывает элементарная логика. Но вдруг я цепенею, потому что гудение ясно складывается в слова: «МОСТ ЧЕРЕЗ РЕКУ… ДВА КИЛОМЕТРА НА ЗАПАД…»
Я трясу головой. Наваждение проходит.
Мало ли что померещится после такой контузии…
Озираюсь по сторонам. В десятке метров от меня валяется бандит – этому повезло меньше, он приземлился на твердое и, похоже, сломал шею. Зато его автомат – целый.
Я ползу к нему.
Вооружившись, оборачиваюсь, смотрю назад во мглу. Оттуда долетают какие-то звуки… Стоны? И вроде различимо неясное движение.
Вернуться и попытаться прикончить выживших уродов?
Нет, глупо рисковать.
Глупо тратить драгоценные минуты!
Я вскакиваю и на слабых, подгибающихся ногах ковыляю туда, где оставил возле мотоцикла Катю. Голова до сих пор кружится, едва удается угадывать направление. А плутать мне нельзя – бандиты скоро обнаружат, что я исчез… Когда это произойдет – надо оказаться далеко отсюда.
«Два километра… Так ведь говорил Андрюха?»
Я стискиваю зубы. Не хватало еще спятить, уверовать в собственный бред!
Прибавляю шагу, почти бегу, обдирая лицо и руки о плотный кустарник. В мозгах вроде прояснилось. Только гудящий голос не уходит из памяти. И неотступная мысль лихорадочно стучит в висок: «Галлюцинация… или что-то другое?»
К чертям, к кровососу в глотку!
Соображай, Глеб!
Вот там заросли черники. Похожие, совсем похожие…
Еще несколько шагов… И в лицо мне снизу вверх смотрит двадцатизарядный «глок».
– Привет, – говорю я.
Не опуская оружия, Катя испуганно изучает мое лицо – наверное, вид у меня еще тот. Чувствую, взрыв и купание в болоте радикально облагородили имидж.
Кое-как утираюсь мокрым рукавом, выдавливаю с улыбкой:
– Ну что, теперь узнала?
Морщась от боли, я навьючил на себя рюкзак с аккумулятором. Мы оседлали «Фалкон», проехали около километра на запад. Когда река скрылась в прибрежных зарослях, я остановил мотоцикл.
Катя встревоженно коснулась моего плеча:
– Тебе плохо, Глеб?
Мне хорошо. Так прекрасно, что я молчу, прикусив губу. Ведь это же здорово, когда у тебя есть выбор…
Одно плохо – неясно, что именно надо выбрать. Либо, никуда не сворачивая, продолжаем нестись на запад – мотоцикл бойко идет по редколесью. И возможно, я сумею оторваться от погони.
Либо надо свернуть влево – прямо в заросли. И продираясь через кусты, двигаться вдоль берега целый километр.
Туда, где должен быть «МОСТ ЧЕРЕЗ РЕКУ»…
– Глеб…
– Сейчас, Катя, – прошептал я, вглядываясь и вслушиваясь.
Но подсказок не было.
Точнее, одна была – раньше…
Я криво усмехнулся. Вдавил кнопку стартера, выжал «газ», бросая мотоцикл вперед.
А метров через пять крутанул руль, поворачивая налево.
Несколько следующих минут прошли в треске веток и мысленной ругани.
Человеку свойственно ошибаться. Человеку свойственны суеверия. Но ты-то, хваленый трикстер, на фига ломишься к лешему в зубы? В таком поганом месте пробиваешься в самую чащу? Тратишь драгоценное время, сжигая бензин, лавируя между кустами…
Неужели все оттого, что тебе почудилась какая-то глупость?
«Ты придурок, Тень! Полный идиот!» – громко возмущался здравый смысл. Но руки продолжали сжимать руль, продолжали вести «Фалкон» вдоль берега. И я вглядывался в дымку – до рези в глазах.
Хотя и сам не мог бы дать точный ответ – почему?
Может, потому, что я слишком хорошо помнил тело, завернутое в грязную рогожу. И, как наяву, видел четвертую от дороги могилу – на новом поселковом кладбище…
– Глеб, – чуть толкнула меня в спину Катя.
– Ага, – отозвался я, вглядываясь в паривший над водой туман. Редеющая мгла уже не могла скрыть темные, прямые очертания…
Мост.
«Спасибо, Андрюха, не обманул!»
Никакой подъездной дороги не наблюдалось – даже намека, даже тропинки. Если она и была когда-то – последний раз ею пользовались больше десяти лет назад. А скорее всего – еще до Сумерек.
С тех пор все наглухо заросло терновником и высокой травой.
Обдирая рукава кожаной куртки, я протиснул «Фалкон» к самому берегу и остановился, вглядываясь вперед.