Никто не может открыть дверцы, чтобы выбраться наружу. Тогда Морис открывает люк машины и вылезает через него. Его ноги упираются в модные плечи Уивера, а потом вдруг исчезают, и он валится на протянутые снаружи руки.
— Самый дорогой половик, на который когда-нибудь ступали ноги этого парня, — говорит Уивер все еще вежливо. Но в свете приборной доски его лицо кажется бледным и напряженным.
Мотор умолкает. Мне видна огромная рождественская елка посреди террасы. Лампочки на ней вздрагивают, потому что мимо снует толпа.
— Я думаю, самое разумное — это тут же уехать, — говорит Уэйд.
— Возможно, вы правы, Джордж. Только вряд ли мне удастся проехать хотя бы десять ярдов.
Уивер пытается открыть дверцу, сохраняя достоинство. Но как только дверца поддается, груда тел радостно наваливается на нее снова.
— Я вовсе их не приглашал. Сюда сбежалось полгорода. Очевидно, нам тоже придется воспользоваться люком. Как вы думаете?
Он в изнеможении откидывается на спинку сиденья.
— Я считаю, что надо уехать, — повторяет Уэйд. — По-моему, всякий цивилизованный человек, не говоря уже о Слоумере и таких, как он, постарается держаться подальше от этого сброда. Сборище идиотов.
— Я их вовсе не приглашал. Славу богу, Слоумер и член парламента приедут не раньше чем через час.
— Сколько сейчас времени? — спрашиваю я. Мне кажется, что с тех пор, как мы были у зубного врача, прошло несколько недель.
Уэйд шарит в жилетном кармане.
— Еще нет восьми.
Минут через десять дверца со стороны Джонсона открывается, и старик вдруг исчезает. Морис заграбастывает мою руку и кричит:
— Берегись этого педераста! Не то он тут же напьется, и мы так и не увидим его милой детской улыбки.
Я стою на земле, прислонившись к машине. Меня теснят тела, лица, зажатые в пальцах стаканы, но сквозь смех, крик и звон стекла я ясно слышу, как внутри Джордж говорит:
— Пока это скопище не рассеется, я отсюда не двинусь. Можете идти без меня.
— Ну, давай, давай улыбайся, Арт! — кричит Морис.
Между машиной и террасой целая толпа, да и терраса битком набита. В каждом окне пляшут лица, похожие на маски. Всем заправляет Морис. Я смотрю на него как баран, чтобы подманить его поближе. Он подходит вплотную и орет мне в лицо:
— Ну-ка, улыбнись им, Арт!
Я отталкиваюсь от машины и с размаху бью его в живот.
— Поспокойнее, Морис, — говорю я, держа его левой рукой.
Он вырывается.
— Да, я совсем забыл, — говорит он стоящим рядом, — в багажнике два ящика пива.
Они идут за Морисом к багажнику. Уивер уже там и нажимает на ручку. Увидав собаку, свернувшуюся между ящиков, женщины визжат и хлопают в ладоши. Этого довольно, чтобы выманить Уэйда из машины; он проталкивается вперед.
— Я возьму собаку, — говорит он.
— Ничего, — откликается Морис, — сейчас я ее вам достану.
Он оглядывается на Уивера, Уивер посмеивается.
— Иди сюда, песик. Иди-ка сюда, песинька.
Собака взвизгивает и забивается в глубь багажника. Морис хватает ее и вытаскивает, держа одной рукой за хвост, а другой за толстый ошейник с серебряными бляхами. Пес выгибает спину и извивается, но Морис зажимает его в руках. Женщины пользуются случаем показать свою доброту: они поглаживают собаку и говорят ей ласковые слова. Пес опускает голову, Уэйд улыбается.
— Фьють, — говорит Морис, когда собака выскальзывает у него из рук, — я ее уронил.
— Не дайте ей уйти! — кричит Уэйд.
— Сейчас поймаю, — говорит Морис, но, стараясь схватить пса, словно нечаянно пинает его.
Собака мечется среди леса ног, внезапно находит просвет и удирает в кусты.
— О, дьявол! — разражается Уэйд.
Морис закрывает лицо руками, его плечи под огромным пальто сотрясаются.
— Удрала, — ухитряется выговорить он.
— Сюда, Тоби! К ноге, Тоби, Тоби! К ноге! — В голосе Уэйда и злость и ласка.
Большинство — и я тоже — в первый раз слышит ее кличку, многие смеются. Двое-трое отворачиваются.
— Мы ее скоро отыщем, Джордж, — говорит Уивер, явно развеселившись. — Она не может убежать из сада. Давайте лучше внесем ящики, пока пиво не замерзло. Ну-ка, девушки, покажите этим воинам, куда их поставить.
Морис с ящиком проходит мимо меня, его все еще душит смех.
— Пойдемте, Джордж, — зовет Уивер.
Уэйд по-прежнему стоит позади машины и с надеждой смотрит на кусты.
— Я должен сначала найти собаку, мистер Уивер. Не могу же я бросить здесь проклятую тварь. — Он начинает звать ее и свистеть, чтобы подтвердить свои слова.
— Ну, как хотите, Джордж. Мы через минуту к вам выйдем, только разложим все по местам. Говорю вам, что из сада она убежать не может. Внутри живой изгороди протянута проволочная сетка. Так что не беспокойтесь.
Вместо ответа Уэйд ныряет в кусты, палкой нащупывая путь — собачий ловец. Уивер сочувственно улыбается и поворачивается, чтобы идти к дому.
— Вы обойдетесь без посторонней помощи, Артур? — спрашивает он и уходит, не дожидаясь ответа.
Я хорошо ориентируюсь в доме Уивера, как в любом общественном здании, хотя я в первый раз вижу здесь, такое сборище, даже в сочельник. Мне хочется только одного: найти где-нибудь спокойный угол и лечь. Место, о котором я мечтаю, это маленькая спальня под самой крышей в одной из башенок. Там я обычно оказываюсь в конце вечеринок, которые Уивер устраивает для регбистов. Я успеваю подняться только до половины лестницы, когда в холле появляется Джонсон — он похож на заблудившуюся собаку Уэйда. Я добираюсь до площадки раньше, чем он меня замечает. Голова кружится.
Дверь заперта. Я слышу, что внутри кто-то возится. Стучу.
— Побыстрей. Побыстрей. Ваше время кончилось.
За дверью скрип и шорохи, потом раздается голос Томми Клинтона, одного из дублеров городского клуба.
— Катись отсюда, мы еще только вошли.
— Послушай, Клинтон, — говорю я, — внизу тебя ждет папочка.
— Если ты не уберешься, — говорит он спокойно, — я выйду и съезжу тебе в рыло, кто ты там ни есть.
— Ты слишком молод для таких вещей, Клинтон. Имей совесть. У тебя впереди вся ночь, чтобы попивать какао.
— Это ты, Артур? — спрашивает он подозрительно и гораздо тише.
— Да. Долго мне еще ждать?
— Дай нам пять минут, Арт. Через пять минут мы выйдем, честное слово.
— Пять минут. Я буду ждать на площадке и считать.
Возвращаюсь назад и жду около огромного азиатского ландыша в медной вазе — одно из увлечений миссис Уивер. От него пахнет, как будто его недавно полили, и не водой. Из-за цветка мне видны лестница и часть холла. Шум внизу оглушительный. Он бьется в стене рядом с моим ухом и отдается у меня в голове. Я жду не больше двух минут и опять вижу Джонсона, на этот раз он тащится за Морисом. Некоторое время они о чем-то спорят, потом начинают подниматься наверх.
Я удираю с площадки и забираюсь в ванную. Света нет, я запираю дверь.
— Если он в доме, папаша, то он должен быть здесь, — говорит Морис. — Домой он не уехал, можешь быть спокоен. Просто стесняется, что у него нет зубов. — Морис барабанит в дверь спальни, напротив ванны, но никто не отвечает. — Послушай, Арт. Это я, Морис. Я знаю, что ты здесь. Что с тобой стряслось? Ты обиделся?
— К черту! — слабо доносится голос Клинтона, — неужели в этом доме не могут хоть на одну минуту оставить нас в покое!
На мгновение водворяется тишина, потом Морис говорит:
— Прости, Томми. Я думал, там Артур.
— Я не из таких, — отвечает Томми, — иди-ка ты, Морис, знаешь куда.
— Его здесь нет, — шепчет Морис Джонсону. — Если хочешь, поищи в других спальнях. Я пошел вниз.
Когда они уходят, я наливаю в таз холодной воды и на минуту окунаю голову. На полке рядом с тальком миссис Уивер лежит аспирин. А может, это тальк Уивера? Я глотаю четыре таблетки. Потом для верности еще две. Когда я выхожу из ванны, дверь спальни открывается, и Томми со своей девицей выходит на площадку.
— А где твоя девочка? — спрашивает он.
— Сейчас придет, — я кивком показываю на ванную.
Он подмигивает.
— Прихорашивается, — говорит он. Томми воображает, что он дока по части женщин. — Тебя искал Морис.
— Скажи ему, что ты меня не видел.
— Будь спокоен, Арт. Удачной охоты.
Он не оставил ключа в замке. Я задвигаю задвижку и поправляю матрас. Сильно пахнет духами. Я выключаю свет, задергиваю занавески, снимаю пальто и ботинки. Потом залезаю под одеяло и стараюсь понять, за что Уивер так меня ненавидит. Где я оступился?
4
За два первых выступления в основной команде я получил на шесть фунтов больше, чем предсказывал Джордж Уэйд. Они принесли мне пятьдесят шесть фунтов — из-за рождества премии были особенно высоки. Я уверовал в будущее и купил автомобиль, который сосватал мне Уивер. За «хамбер» из гаража ратуши я заплатил всего триста фунтов с небольшим — не крутись там Уивер, он обошелся бы мне вдвое дороже. Через несколько месяцев я продал его по настоящей рыночной цене, когда решил обзавестись «ягуаром».
