И все вакантные сестры собрались вместе и закричали: «Айда!»
— Айда, — закричали все, — устраивать потеху!..
И стали они закусывать, стали выпивать, стали стрелять по движущимся мишеням, стали ругаться и плеваться, стали курить марихуану и ломать мебель, стали крутить порнографические фильмы, стали боксировать и дразнить цепных псов, стали бегать по стенам и потолкам, а потом устроили военный парад возле кладбища.
Все, как обычно, в свободное от служения Матушке время.
ГЛАВА XIV
О Матушке, Папе Римском и духовном процветании.
Проснулся я между тем в отличном расположении духа, и нос не болел, и глаза не слезоточили. Сухими глазами посмотрел я на Православный мир, открыл Матушкино досье и стал читать все подряд.
«Родилась Матушка в семействе почтенных мещан Супостата Гавриловича Гандрапуры и Гаврилы Багауевны Ландыш. Ее рождение пришлось на день памяти праведной Сусанны. Отец и мать отроковицы были глубоко верующими людьми, бежавшими от зверств большевизма на Огненную Землю, где уже проживало много русских, а также отчасти русских.
С юных лет Сусанна была воспитана в страхе Божием, любила уединение и больше всего заботилась о том, чтобы побольше сделать добра бедным и убогим огнеземельцам. Но убогие и бедные отказывались от помощи, как бы предугадывая будущее величие и могущество Сусанны. Чувствуя позывы к христианскому деланию, она перестала мыться, стричь ногти и, едва выучившись писать, обратилась к опытному астрологу, дабы он определил ее жизненный путь. И он определил его, предсказав Матушке неслыханные подвиги и способность исцелять окружающих одним своим дыханием.
Так Матушка начала монашескую жизнь под новым именем Препедигна, что означает в переводе с латинского «весьма достойная». Несмотря на свое инославное имя, Матушка сразу и бесповоротно осознала ущербность западного христианства и пагубность латинского пути для чистых православных душ. В это же время Папа Римский посетил Огненную Землю, рассчитывая на хороший экуменический прием. Конечно, сразу по прибытии он нанес визит Матушке и, громко вскричав: «Благословите, Матушка!», принялся лобызать ее туфлю. Она же, изрядно подумав, достойно ответила: «Бог благословит, но при условии, что Вы, Ваше латинянское Святейшество, избавитесь от еретических воззрений второй степени».
После этого знаменательного события Матушку наградили всем, чем только можно, и отправили сначала в Северную Америку, а затем в отдельно взятый монастырь, со всех сторон окруженный католическими миссиями.
О скромности Матушки, в назидание всем, нужно сказать особо и подробно. Она сама открывает себе двери, сама надевает рясу, сама на компьютере проверяет месяцеслов очередного церковного календаря и многое другое. Ей не готовят специальных и изысканных блюд, так как по своей непритязательности она питается той же пищей, что и последняя послушница. Доступность и неприхотливость Матушки довольно непривычны и лишь подчеркивают святой образ ее жизни и несовершенство окружающих.
За короткий срок она стала известной на всех континентах подвижницей, собирая пожертвования на нужды монастырского арсенала. Посейчас она популярна своей активностью и целенаправленностью, и когда новые боголюбцы знакомятся с нею, то начинают сразу и стремительно оказывать помощь в ее богоугодной деятельности. Многие из прежних жертвователей, такие, например, как приснопамятные доктор Менгеле, Дювалье, Франко, уже скончались, другие добровольно продолжают посылать свои кровные копейки в отдельно взятый монастырь.
Трудно быть матерью для сестер и паломников, но у игуменьи Препедигны огромное сердце, и она достойно обеспечивает духовное процветание святой обители».
К досье были приложены черно-белые и цветные фотографии, богато иллюстрирующие житие Матушки.
ГЛАВА XV
Как достопочтенный архиерей стал насильником, вором и беглым каторжником.
— Другие все в дом, а этот родной монастырь ограбил! — вопила Матушка, размахивая камилавкой. — Не потерплю расточителей монастырского добра! Завтра же назначу нового архиерея!..
— Долой архиерея Моисея! — слаженно скандировали сестры. — Да здравствует Матушка!
— Какие-то перемены, — прокомментировал Синокрот, выглядывая из укрытия. — В чем там дело, Вася?..
А дело было вот в чем.
Ночью внезапно скончалась бывшая фрейлина предпоследней русской царицы, а утром, вскрыв ее тюфяк, Матушка не обнаружила денег. Ни золотых царских червонцев, ни долларов, ни даже фунтов стерлингов не оказалось в тюфяке усопшей, что, по глубокому убеждению игуменьи, было полностью исключено. Тогда Матушка простучала стены кельи и разобрала пол, но тщетны были ее усилия. Ни в тумбочке, ни в аптечном ящике, ни в дымоходе, ни в священных книгах денег, на которые Препедигна собиралась приобрести участок земли в Швейцарии, не нашлось. В других высокоразвитых странах у Матушки уже были куплены участки и размещены ракеты класса «земля-воздух», а вот со Швейцарией пока ничего не выходило.
— Кого здесь видели последним? — свирепо спросила игуменья.
— Архиерея Моисея, — не моргнув глазом, согрешила против истины сестра Добротолюбина, которая давно уже облюбовала епископскую панагию. Такой, изукрашенной изумрудами, в ее коллекции еще не было.
И началось!
Приступив к обыску в архиерейских покоях, Матушка велела ему раздеться.
— Сам раздевайся, Владыко, — кричала Матушка, — а иначе тебя, подлеца и сволочь, сестры живо разденут!
— Я буду жаловаться! — сопротивлялся архиерей Моисей. — Да я вас к Причастию не допущу!..
— Эй, девки, — щелкнула пальцами Матушка, — приступайте!
Сестры не только раздели архиерея донага, но и сфотографировали его, бегущего, дабы было что предъявить начальству, если Моисей действительно вздумает жаловаться. Архиерея вытолкали вон, захлопнули за ним ворота, а вещи его поделили между собой.
И побрел растерзанный страстотерпец прочь, а Матушка села писать на него донос, в котором фигурировали такие определения, как насильник, вор и беглый каторжник. Увеличенные фотографии голого архиерея в тот же день были размножены и разосланы во все средства массовой информации.
ГЛАВА XVI
О том, как выяснить, где место бедного человека, которому захотелось от мира уйти.
Когда-то и я нес юношеский вздор, когда-то и я повторял за другими то, чего повторять не стоило. А теперь я задумался, теперь я специалист по плачам, и жанр мой — жалоба одинокого турка, оглашающего воплями кладбище.
В жизни не сочинял иеремиад, в жизни не имел претензий… Но вот узнал, что игуменья — звание пожизненное, и начал сетовать, вздыхать и писать ламентацию, которую конечно же каждый сочтет за пасквиль. Обязательно нарекут меня пасквилянтом, чтобы вымазать дегтем и обвалять в перьях. И напрасно я буду оправдываться, защищая мой турецкий жанр. Кто прислушается к вымазанному дегтем и обваленному в перьях? Лучше бы я занимался созданием некрологов. С какой легкостью я находил бы трепетные общие слова об усопших, перечисляя их не существовавшие добродетели. Так нет же! Люди с внезапным телосложением бросились срывать с меня очки и топтать их ногами. При чем здесь очки?.. И почему сразу все драться лезут?.. И сестра Крокодила, выщипывающая брови; и сестра Соломония, чешущая спину о косяки; и сестра Портупея, у которой в припадке гнева из ушей валит дым; и сестра Елея, отбивающая чечетку; и сестра Чародея, занимающаяся сглазом и гаданием на внутренностях монастырских животных; и сестра Мавра, собирающая скальпы иноверцев; и сестра Индульгенция, привыкшая материться на всех языках мира…
И все они, включая тех, кого я не перечислил, все требовали, чтобы я не считал себя умнее.
— Ишь, какой мистер Смарт выискался! — говорили они и выхватывали из-под меня стул.
Даже к свечному ящику я прислониться не мог, потому что это был личный ящик сестры Проформы.
— Не считай себя умнее других и пошел вон отсюда! — скрипела зубами сестра Проформа, обнимая свечной ящик.
И другие сестры поделили между собой не только скамейки, стулья, иконы, коврики, священников, но и стены поделили, не разрешая возле их стен останавливаться.
Сестра Цезаропапина, отбивая земные поклоны, прокусила мне пятку, а это значит, что я опять, посчитав себя умнее, стал сдуру в неположенном месте.
Где же мое место?.. Где место бедного человека, которому захотелось уйти от мира?.. Бог знает, где мое место. И вот стою я, выброшенный на паперть, и хорошо мне на паперти. Никто меня не толкает, никто не лягает, не кусает никто. Никто не отвлекает меня от Бога, следовательно, здесь мое место. Хотя, кажется, Матушка меня и отсюда скоро погонит.
— Гоните его, — прикажет Матушка, — с нашей паперти! Будет тут всякая дурная кровь нашу паперть осквернять!..
