– Ну да ладно уж! – махнул рукой Хрущёв. – Можем и к тебе! Дача твоя точно без прослушки? А может, пока мы тут тары-бары, а там связисты у тебя поработали, – рассмеялся Хрущёв, добродушно глянув на Берию, вспомнив, как хозяин персонально пригласил того приехать и всё доложить…
На эту реплику никто не ответил, а Лаврентий Павлович подобострастно улыбнулся на какую-то долю секунды, так как намёк «шута горохового» он воспринял однозначно. А в следующий миг Берия так сурово посмотрел на Хрущёва, что тот нахмурился и несколько лихорадочно взирал то на Булганина, то на Маленкова. Нет, первый его не очень волновал, а вот Маленков, который рьяно развернул деятельность по оттеснению Сталина от власти, вызывал у него ревность и беспокойство. К тому же Маленков, как и Булганин, моложе его совсем ненамного, и они ровесники. Берия тоже, но этот всех моложе и, похоже, поэтому по праву считал себя единственной кандидатурой, чтобы в будущем безраздельно возглавить правительство и повести страну вперёд. Но Хрущёв, отличавшийся наблюдательностью, замечал то, как смотрел на Берию Сталин, то есть совсем не так, когда останавливал взгляд на Вознесенском, которого настолько уважал за его всестороннюю образованность и честный взгляд. Только Вознесенского Сталин слушал внимательно, видя в нём само воплощение совестливости и порядочности; он уважал его и за то, что Николай Алексеевич никогда не рассуждал вслух без надобности о политике. Да, глаза Сталина при взгляде на своего заместителя лучились особым светом почтительности. И Хрущёву, видевшему это, в душе делалось не по себе, он чувствовал в сердце ноющую ревность, которую всегда испытывал к этому выдержанному внешне спокойному человеку, далёкому от закулисных аппаратных противоборств. Причём вполне искренне, но про себя злился, когда однажды услышал от Вознесенского такие слова, которые вызвали у него лютое возмущение, а может, ту же самую ревность, что Сталин не смотрел на него, Хрущёва, точно так, как воспринимал вождь самым серьёзным образом Вознесенского? А слова того были такие: «Вы знаете, Никита Сергеевич, я работаю ради воплощения идей в жизнь Иосифа Виссарионовича, и ему верю, и никто из нас не может его заменить: «Правильно, Николай Алексеевич, мы его и не будем просить уйти, да это и недопустимо! – ответил Хрущёв. – Он же, помните, хотел уйти сам? Но мы этого не позволили. Да, его никто не заменит, как он руководит у всех мороз по коже. Только ты, как его любимец, не скажи, не передай ему мои слова. Пока не хочу быть расстрелянным, – и Хрущёв по-бесовски рассмеялся. А Вознесенский растерянно пожал плечами, смущённо, застенчиво улыбнулся и пошёл прочь. «Вот чудак, фанатик, – подумал тогда Хрущёв. – Плохо, что у нас так поставлено, что никого нельзя заменить. А я бы правил демократично». Не зря, неверное, о Вознесенском ходил слух, что его боялись коллеги и старались обходить стороной его кабинет, поскольку он был накоротке с вождём и никто не знал, а только мог догадываться, о чём между ними проходили беседы….
– Ну, так чего притихли? – спросил Хрущёв. – Едем, или тут будем решать?
– Ко мне на дачу! – предложил вторично Берия. – У меня Семёна и близко нет. А вот Абакумов…
– Давай тогда по машинам, да чтобы хвоста не привели! А что Абакумов?
– А кто нас будет прослушивать? – вставил до этого молчавший Маленков. – Я им обоим не доверяю. Но Игнатьев нам ближе по духу. Кстати, Лаврентий, а хозяин думает, что ты Абакумову сочувствуешь по делу врачей?..
– Вздор! С Виктором я и близко не знаюсь. Ты же, Георгий, и ставил его, а ко мне впредь не подходи с такими подозрениями. Не я разгонял еврейский комитет, а ваш Игнатьев, когда Абакумова не было в Москве, – резко проговорил Берия, глаза его, если бы не очки, было бы видно, как огненно сверкали.
Когда не последовало ответа, Берия молча смерил всех колючим взглядом и пошагал, косолапя, к машине. Причём все трое послушно пошли следом, не глядя друг на друга.
«А чего ради он к нам клеится, сам хозяина боится, а клеится, не иначе будет ему на нас депеши клепать» – думал мрачно о Берии Хрущёв, садясь в правительственную машину, где уже сидел Булганин.
Глава десятая
Дача Берии, однако, никого не привлекала. В пути все отреклись от неё. И тогда Лаврентий Павлович повёз своих «соратников» в известный сегодня особняк на Малой Никитинской в центре Москвы, те это встретили обыкновенно. Его жена, Нино Теймуразовна Гегечкория, проживала тогда за городом, у сына Серго…
Этот особняк был большой, с множеством комнат и обширной территорией, который находился под круглосуточной охраной. В одной из комнат пребывала молодая домработница, одна из тех соискательниц «тёплого местечка». Через комнаты этой квартиры, как пишут некоторые историки, их прошло более двухсот, хотя точно не могли установить, сколько же на самом деле Лаврентий Павлович обесчестил, а потом по просьбе самых сговорчивых или по своей барственности, снисходительно находил им место работы в каком-нибудь престижном ведомстве… Причём о бериевском особняке до сих пор слышны зловещие легенды. А в его окрестностях даже находят якобы тайные захоронения тех женщин и девушек, которые не должны были знать, что происходило в его стенах, пока Берия жил в нём…
Однако сегодня находятся историки, которые очищают Берия, что не было у него столько женщин и вообще он не шпион, а душка и вовсе не злодей-душегуб, который мечтал исключительно о перестройке экономики и реформах…
Но вернёмся к той реальности. Одна из его соискательниц была выше среднего роста, с хорошей фигурой, миловидная, (а Берия был знаток женской красоты) Дарья Михайловна, в прошлом библиотекарь, а теперь его домоправительница.
– Найдите мне хорошую работу, – попросила она, когда Лаврентий Павлович спросил, что она ждёт от него, за доставленное ему удовольствие, какой милости?
Познакомился он с ней в библиотеке, когда выбирали книги по управлению экономикой при плановом производстве и распределении. И на его предложение – провести с ним вечер, Дарья Михайловна ответила согласием. Когда он за ней приехал к закрытию библиотеки, впрочем, стоял за углом, и она подошла, он открыл дверцу чёрной машины, спросил:
– Замужем?
– Да, ой, нет, была! – растерянно ответила женщина.
– Так замужем, или была? – уточнил Берия. И при этом так пронзительно и холодно глянул, что у неё по телу пробежали мурашки. Дарья Михайловна смутилась, покраснела, вспомнив со страхом, какой Берия занимал пост восемь лет. Она испугалась, что солгала. И тогда призналась, что замужем уже семь лет, у неё трое детей. А муж мастер стройтельно-ремонтного участка. Дарья Михайловна была импульсивная, заводная и такие люди, каким был Лаврентий Павлович, вызывали у неё огромное любопытство.
По Москве к тому же ходили слухи о его бесчисленных увлечениях женщинами, а у неё, влюбчивой, мужчины вызывали животный интерес. Но свой порок она скрывала от мужа, который был донельзя раздражительный, но при ней вёл себя покорно, так как любил её за неподдельное обаяние, чем она ловко умела управлять.
Когда Берия привёз к себе Дарью Михайловну, то первым делом отправил домой свою прежнюю домработницу – престарелую деву. Тогда такие ещё были в Москве. И Берия её не трогал из тех соображений, что не хотел, чтобы о нём думали дурно. Хотя вовсе не это его останавливало (ведь слухи всё равно ходили), а то, что домработница по своей натуре не испытывала к нему желания. Берию, это обстоятельство настолько злило, что он чуть было её не отправил в лагерь, как он не раз делал в отношении тех актрис, студенток, которые не разделяли его страсть и отказывали ему в своём расположении. Но в отношении домработницы от этого шага его удерживало одно: она умела хорошо готовить, убирать, содержала в идеальной чистоте огромный особняк и даже со вкусом обставила его комнаты. Правда, она не заходила на половину его жены Нино, которую видела редко…
Берия издавна считал себя эстетом, часто посещал театры. Из артисток у него перебывало тут довольно много, но далеко не все уступали его плотской страсти, за что изгонялись из театра или вообще бесследно исчезали…
Так что предшественницу Дарьи Михайловны Берия послал секретаршей к одному из своих заместителей, о котором та верноподданнически докладывала. Причём в бытность его наркомом НКВД Лаврентий Павлович из своих любовниц-ставленниц делал их осведомительницами.
Когда Дарья Михайловна попросила Берию в награду приискать ей приличную должность, Лаврентий Павлович, смеясь, сказал:
– Душечка-Дашечка, у меня дома уже три года заведует кухней, прачкой, уборкой одна старая мымра. Я её выгоню, а тебя поставлю. Хочешь?
– Ой, ну что вы, я так рада! А библиотека у вас есть?
