Однако нарождалось такое новое явление как производственник не только в хуторе Большой Мишкин, они появлялись по всей стране, если город был рядом. И вот здесь они работали в Новочеркасске и Ростове на стройках крупных заводов. К примеру, на Ростсельмаше к концу 1950 года уже выпускали обновлённый комбайн «Сталинец», и с каждым годом намечалось производство увеличивать. А для этого нужны были специалисты. Но сельским жителям уйти тогда в город ещё было не так-то просто. Однако молодёжь приходилось посылать на обучение разным профессиям в ремесленные училища, а после получения аттестатов, как правило, выпускников направляли на стройки и заводы. Особенно острую потребность в молодых рабочих кадрах испытывали новые заводы, производственные площади которых продолжали расширяться…
Но мы несколько забежали вперёд, так как к весне 1948 года не только в посёлке Новом засушливое лето 1946—1947 годов для людей впоследствии обернулось голодом, но и для многих регионов страны. И поэтому первая кампания уже не укрепления, скоро была заменена на укрупнение колхозов. Но сообщения о тысячах и десятках тысяч смертей от голода по всей стране, на время остановили эту кампанию. Сталин и слышать не хотел о голоде, он говорил о вредительстве и саботаже, что кому-то очень выгодно, чтобы село терпело бедствия. «А нас вынуждают объявить новые реформы на селе, чтобы дать зелёную улицу частному производству продуктов, чтобы подорвать нашу политику развития колхозного движения. Значит, на селе ещё живуч вирус частнособственнической психологии. А в городе мелкобуржуазные элементы организуют спекуляцию. Ми понижаем цены, о народе заботимся, а нам палки в колёса! Я предлагаю товарищу Маленкову поездить по сельским житницам и посмотреть, что там делается. А товарищу Хрущёву ми поручаем изучить, что мешает развитию колхозов и совхозов, почему имел место голод, когда его не должно быть? Мне пишут труженики, что зерно всех видов продаём за границу, когда сами ещё не накормили село. Надо и с этим разобраться! Патоличев мне подсказывает: надо провести укрупнение колхозов, поскольку мелкие колхозы не поддаются управлению. Товарищу Маленкову ми поручаем изучить это предложение. Если оно действительно сулит хорошие результаты, почему бы не провести укрупнение»?
Политики того времени находили причины голода не только в засухе, но и в том, что ещё не все колхозы после войны смогли встать крепко на ноги. Однако тогда мало кто мог не только знать, но и догадываться, что наша страна заключила торговые соглашения, по которым только одной Франции было экспортировано миллионы тонн зерна. Между прочим, СССР во все времена своего существования продавал зерно на мировом рынке и в то же время в отдельные периоды своей истории также закупал зерно золотом. Не в этом ли уже тогда вставала насущная необходимость распашки новых земель, как неизбежность развития сельского хозяйства? Хотя беспрецедентная кампания по освоению целинных земель в то время ещё только витала в головах некоторых политиков. И может быть, она бы началась раньше, если бы Сталин был моложе и не был бы тогда фанатически озабочен укреплением обороноспособности страны, чтобы избежать третьей мировой войны, призрак которой уже витал. И кое-где враги проверяли крепость наших границ, устраивая провокации. Но была ещё и другая существенная причина того, что в послевоенный период внутренние проблемы борьбой за власть правительством были оттеснены, к чему мы скоро обратимся…
Глава седьмая
В голодную годину, которая опустошительно прокатилась по всей России, в посёлке Новом неожиданно умер Фадей Ермолаев; ещё накануне, за месяц до своей кончины, хоть и был в похмелье, он просил милости божьей пожить ещё, чтобы увидеть взрослого сыночка Колю, которого жена Фёкла родила два года назад. Она не раз со страдательным укором ему выговаривала: «Зачем куришь, окаянный, всю хату дымом табачным закоптил, нешто ты думаешь, что эта табачная горечь тебе на пользу пойдёт, а не ты ли, Фадеюшка, должон не забывать, что с проклятущей войны под сердцем носишь смертельный осколок?..»
Фадей же в другой раз под её причитанья, выпьет, бывало, и начнёт вспоминать, как под Ржевом день и ночь шли беспрерывные жестокие бои, что казалось, небо и земля сливались в одно целое. Сначала немцы лезли танками и набрасывались бомбардировочной авиацией, затем наши яростно атаковали. Четыре крупных операции провели с большими между собой промежутками с начала 1942 года по апрель 1943-го, потеряв убитыми и ранеными в общей сложности более полутора миллиона человек только на Ржевском выступе, где трупы лежали в два-три слоя. И когда немцы обстреливали из мортир и бомбили, приходилось прятаться за этими трупами, которые зимой вместо брёвен складывали, чтобы прятаться за ними от артиллерийских и бомбовых взрывов. Но они падали поленьями на оборонявшихся наших солдат. А летом стояла страшная зловонная вонь, ползали по трупам мухи, кишели сгустками черви. И как взрыв, так и летели вместе с землёй на солдат…
За четырнадцать месяцев самого продолжительного сражения бои не велись всего два или три раза по месяцу-полтора. А в остальное время бои почти не прекращались. Грохотали с двух сторон наступающих и обороняющихся орудийные залпы, а замолкали лишь на какой-то час, а потом с новой силой возобновлялась страшная пальба артиллерийская; и гудела и вздрагивала политая кровью родная земля.
А командование на место тысячи и тысячи убитых бросало в бои всё новые и новые воинские подразделения, а то и целые дивизии, чтобы враг не сломил оборонительные рубежи и не остановил наступление. В одном из боёв Фадея и ранило, говорили, вражеские снайперы били наверняка. Но кто тогда мог разобрать, откуда именно вёлся ураганный огонь. Фадей лишь помнил, как будто чья-то невидимая рука схватила его за шиворот и сильно отбросила назад, что он больше ничего не помнил, чувствуя, как кровь лилась из раны, и он вдыхал железисто-солоноватый её запах, от которого поднималась к горлу тошнота. А потом потерял сознание, хотя до этого мимо него бежали, бежали солдаты и он, помутневшим взором, только видел мелькание подошв кирзовых сапог и его было чуть не задевали. В какой-то момент он сквозь туманное сознание услышал девичий голос, с трудом открыл глаза и увидел в военной форме приятное юное лицо. И тут же она радостно кому-то сказала: «Живой, кажется, он живой!» Этот голос для него прозвучал сродни родному, и потом его положили на носилки и понесли двое санитаров…
В полевом госпитале он очнулся, увидел себя всего забинтованного вокруг грудной клетки. Но той хорошенькой санитарки или медсестры он больше не видел. В том полевом госпитале он тогда провалялся больше месяца и ещё столько же в тылу. Надо было делать операцию, но консилиум военных врачей на это почему-то не решился, и только при выписке ему объяснили, что врачи опасались, как бы осколок не оторвался раньше времени и не зажал левый клапан предсердья. А потом снова попал на фронт. Хотя должны были подчистую комиссовать, постеснялся напомнить о тяжёлом ранении…
Под Ржевом, говорили, в боях полегло с осени 1941 по апрель 1943 года почти два миллиона человек, да не меньше и с немецкой стороны. Немцев и русских по всему выступу лежало горы трупов. Фадей был один из счастливцев, которого смерть оббежала стороной. Командовали теми фронтами генералы Конев и Жуков, и с честью, но ценой больших потерь, отстояли рубежи. А какие лютые морозы свирепствовали подряд две зимы…
И вот почти через шесть лет вражеский осколок достал Фадея. Врачи в своё время так и не решились делать операцию, ведь проклятый застрял в каком-то миллиметре от главной сердечной аорты. Если бы попытались вынуть, то могли задеть её, и это могло бы вызвать массированную кровопотерю. И Фадей знал, что каждый миг для него мог стать последним.
Весной решил вскопать латку земли под высадку овощей, работал в напряжении и, видно, осколок задел аорту и он скончался на месте. Лопата осталась торчать в сыром грунте. Дочь Дора вышла на двор и не тут же увидела отца, лежавшего на холодной земле, и подняла отчаянный крик. Из хаты выбежала Фёкла и они вдвоём кое-как подняли бедолагу, внесли в хату. Но он уже стал остывать…
А через два дня Фадея похоронили. Каким бы он ни был для своих, собралось проводить фронтовика в последний путь (не считая детворы) чуть ли не всё взрослое население посёлка. И отдали бывшему солдату-фронтовику последние почести. Пришла и Домна Ермилова, на которую Фёкла держала обиду ещё с довоенной поры за то, что впутала в свои шашни Фадея и на весь колхоз опозорила их семью. Но на похоронах она будто и не замечала Домну, пребывая в личном горе, только теперь она оглушительно понимала, что у неё больше нет мужа и в этом сравнялась с нею, Домной, а не тогда, когда спутался со срамной и бесстыжей бабой. Но в тот скорбный день она об этом не думала, в тот момент её занимало одно: как Фадей, ещё живя на родине, в одном из сёл Липецкой области впервые сподобился за ней, Фёклой, ухаживать. Он был тогда бедовый, любил повеселиться, не без озорства, и потому его приставания к ней она сначала воспринимала несерьёзно. Но когда принёс полевые цветы, у неё тотчас на сердце потеплело и с того раза они стали встречаться. Правда, она стеснялась посторонних, и лукаво, не без кокетства, увлекала его за околицу села…
