Караульный стал звать на помощь сербазов. Они молча выслушали караульного и, обнажив сабли, кинулись к Хаджимураду. А тот не испугался, не остановился, а продолжал следовать дальше.
На шум из палатки вышел Абдулла. Увидев, как над Хаджимурадом сверкали обнажённые сабли сербазов, он закричал. Сербазы замерли на месте.
Звякая цепями, пленный приблизился к Абдулле и молча опустился перед ним на колени:
— Хан-ага, умоляю вас со склонённой головой, отпустите меня всего на три дня, клянусь могилами своих предков, что вернусь и деньги привезу.
— Отважный юноша не должен склонять головы перед своим врагом, — перебил его Абдулла.
— Я не от страха склоняю голову, а от жажды мести.
— Хорошо, юноша, я дам тебе свою саблю, быстроногого коня, денег, дам тебе в спутники отважнейших нукеров и, если ты не тронешь бека со слугою, а убьёшь Сазака или его старшего сына, можешь считать себя свободным, — так ответил ему Абдулла-хан.
Услышав это, Хаджимурад гордо выпрямился, презрительно посмотрел на Абдуллу и молча пошёл обратно.
Бек глядел парню вслед, пока тот не перешёл арык «Возможно, он решил подумать над моим условием, ну, что ж, подождём, может, ещё и согласится…» — не терял надежды Абдулла.
Хаджимурад вернулся и, не говоря ни слова, опустился на подстилку из сухой травы, не обращал внимания на товарищей, стал внимательно рассматривать цепи на ногах. «Без ключа от них не освободишься, Но где его раздобыть? Такие ключи, наверно, хранятся у самого Абдуллы… Найти бы напильник да распилить их…»
Невесёлые раздумья парня прервал сторож, поста» вив перед ним миску с дограмой. Хаджимурад подозвал друзей. «Интересно, что кроется за этой щедростью Абдуллы? — подумал Хаджимурад, продолжая разглядывать цепи, — как бы всё-таки от них избавиться? К сожалению, они достаточно прочны, чтобы разбить их. Нужно сделать хотя бы так, чтобы цепи не гремели в пути», — решил пленник и стал перевязывать разодранными обмотками их звенья. После этого пошевелил ногами, — звуков не было слышно…
Когда все заснули, Хаджимурад встал и посмотрел на караульного. Тот сладко спал, подложив под голову какую-то деревяшку. «Плохо, что ночь лунная, Впрочем и сербазы, находившиеся чуть поодаль, кажется, тоже спят. Но если кто случайно проснётся, при таком лунном свете заметит меня. Ну, да ладно, будь что будет…» Хаджимурад встал и осторожно стал пробираться мимо караульного. Цепи не гремели. Интересно, когда он при такой медленной ходьбе доберётся до села?.. Он шёл сквозь заросли. Ведь если он пойдёт по дороге, то обязательно набредёт на какого-нибудь сербаза. Кустарники и травы, конечно, замедляли его продвижение. И всё-таки он прошёл уже немало. Сербазы уже не должны его слышать, если даже случайно звякнет какое-либо звено под перетёршейся обмоткой. Пленник зашагал более решительно. Дойдя до крутого подножья горы, стал медленно обходить её. Здесь было и травы поменьше, и кустарники не росли, но зато мешали ходьбе то и дело попадав щиеся крупные булыжники. И всё равно он упорно двигался вперёд.
По луне видно, что уже перевалило за полночь, а пройдено совсем немного. Хаджимурад торопился, но путь почти не сокращался. Перебраться в этом месте на левую сторону ручья мешали густые заросли ежевики, а на гору взобраться не было никакой возможности, она чересчур крутая. Что делать? Если бы не было цепей, он бы, конечно, не остановился и перед этакой крутизной. Но сейчас не получится. К сожалению, не оставалось ничего другого, как вернуться назад.
Хаджимурад посидел в раздумье и двинулся в обратный путь. Для него теперь уже неважно, что гремит железо и что начало рассветать.
А в лагере поднялся переполох: пленника не стало. Абдулла замахивался кривой саблей на караульного!
— Ты упустил Хаджимурада! Я с тебя шкуру спущу!
Караульный бегал как очумелый в поисках пропавшего пленника. А грозный Абдулла с налитыми кровью глазами не переставал кричать:
— Где Хаджимурад?
Караульный опустился перед Абдуллой на колени!
— Простите, хан-ага, виноват я, не доглядел!
Над спиной караульного просвистела плеть.
— Как он цепи снял? — рычал Абдулла, — когда я куда убежал?!
Караульный ничего этого не знал и Абдулла снова в яростной злобе занёс над его спиною плеть, но в эту минуту увидел выходящего из дальнего кустарника Хаджимурада. Рука Абдуллы с занесённой плетью замерла. «Нет, надо поскорее отвезти и сбыть этого парня Хабипу-пальвану, иначе с ним хлебнёшь неприятностей», — заключил он.
В пути
После утреннего намаза, сидя на молитвенной подстилке, Хабип-пальван устремил взгляд на восток:
О всесильный аллах, сохрани моего единственного сына. Внуши этому злодею, Довлетяру-беку, жалость, сделай так, всемогущий, чтобы он поскорее и невредимым вернул моё дитя. Пусть его ослепит золото, которое я послал на выкуп своего ребёнка. Пусть этот жадный подлец назначит какую угодно цену, только вернёт моего бесценного сына. О, мой пророк Хазрети-Али, помоги своему кающемуся рабу!..
Жена Хабипа-пальвана Беневше тоже думала о сыне и молча плакала. Ризакули отвезёт туркменскому беку выкуп за сына. Этот бек, говорят, очень любит и серебро, и золото. Пошли аллах, чтобы всё обошлось благополучно, чтобы Ризакули вернулся с дорогим Джапаркули-джаном…
В это время открылась дверь. Хабип-пальван с женой увидели на пороге Ризакули и замерли. В руках он держал знакомый узелок с деньгами. Хабип-пальван вскочил с молитвенного коврика:
— Что, не взял денег? Не вернул Джапаркули-джана? Почему? Где мой дорогой мальчик?
Беневше тоже от испуга дрожала и нетерпеливо ждала от Ризакули ответа. А он печально молчал. От недоброго предчувствия Беневше горько заплакала. Заголосили и её дочери…
— Где же, где мой сын? Почему его не привезли?! — в полной растерянности повторял Хабип-пальван…
Близким нелегко сообщать неприятную весть. Ризакули, заикаясь, выдавил:
— Джапаркули-джана нет в Ахале.
— Продали?! — в отчаяньи спросил Хабип.
Ризакули молча кивнул головой.
Хабип-пальван горестно сложил руки на груди:
— Это меня аллах так жестоко наказал. Сделал чьим-то рабом моего единственного сына.
— Ой, деточка, ой, Джапаркули-джан! — запричитала Беневше.
Хабип-пальван начал бить себя кулаком левой руки по голове и кружить по комнате:
— Ах, будь я неладен, это аллах меня наказал. На свете нет человека грешнее меня. Это я расплачиваюсь за людские слёзы и проклятья… — бормотал пальван. Наконец расстроенный Хабип умолк, посмотрел на жену и дочерей и приказал им перестать плакать. А затем и вовсе выпроводил в соседнею комнату.
После ухода жены и дочерей Хабип снова опустился на ковёр.
Поразмыслил о чём-то и обратился к старшему брату, всё ещё стоящему в дверях с виноватым видом:
— Ризакули, садись, вместе подумаем. Ты тут не виноват, это меня аллах наказал. Садись и дай мне трубку. Может, головы просветлеют и мы найдём какое-то разумное решение, как дальше быть, что дальше делать…
Братья, облокотившись на подушки, лежали рядом и поочерёдно курили из одной трубки. Хабип-пальван каждый раз, отрываясь от трубки, отпивал глоток чая и бросал в рот две-три жёлтые кишмишины. Но мысли о сыне не покидали его. «Если моего Джапаркули-джана купил какой-нибудь богатый скотовод из песков, можно считать, что он пропал. Каракумы обширны, где его там сыщешь? К тому же Джапаркули такой, что непременно удерёт, не понимая, что в песках наверняка погибнет от голода и жажды… Но без ведома аллаха ничего не делается, это мне, конечно же, божья кара, за бесчисленные содеянные грехи. Теперь я буду усердно я верно служить аллаху, не пропущу ни одного намаза, поеду в Мешад и припаду к могиле Хазрета имама Риза… Если аллах простит мои многочисленные прегрешения, тогда отправлюсь на поиски сына…»
Ризакули тем временем вспоминал о своей встрече с их кровным врагом Хаджимурадом. Выкуренная трубка сделала своё дело и у него развязался язык:
— Чтобы отомстить за тебя, я вступил в поединок с Хаджимурадом. Ей-богу, клянусь всеми святыми…
— Где же ты с ним встречался? — изумлённо спросил Хабип-пальван.
— Абдулла-серкерде захватил в плен этого негодяя в теперь собирается нам его продать.
Хабип-пальван на мгновение оживился:
— Это хорошо! Когда он привезёт его сюда?
— Да кто его знает. Сейчас Абдулла отправился в Ахал за новой добычей. Возможно, через полмесяца или месяц привезёт нам его. Но он не продаст тебе Хаджимурада меньше чем за сто туменов…
— Я куплю его хоть за тысячу туменов и разрежу тело на тысячу кусков, — стиснул пальцы левой руки Хабип-пальван. — Во всём виноват Хаджимурад, если бы он не отсёк мне руку, никто бы не посмел налететь на наше село, разграбить его и увести людей, и в том числе и моего Джапаркули-джана. Я набью соломой шкуру Хаджимурада!..
