что воображуля превратится в непрерывно говорящую девчонку. Но этого не произошло. Девчонка всё-таки, спохватившись, взяла себя в руки, сжала пальчики в кулачки и уже почти спокойно ответила:
— Он всё, что должен знать, знает.
Юста, почувствовав, что теряет инициативу, машинально спросила:
— Вы собираетесь оформить свои отношения?
— Он обещал, — безразлично ответила медсестра.
— Да, они всегда обещают, а потом… — Юста решила развить эту традиционную тему.
Девица нахмурилась и, как ни странно, расслабилась. Кулачки разжались, и, поняв, что ее ошибка с признанием беременности уже произошла, выдавила из себя:
— Он твердо обещал, когда встанет на ноги.
— Когда встанет на ноги? — вопросительно повторила Юста. — То есть когда сможет обеспечить семью? Так надо вас понимать?
Девица, без особого желания продолжать беседу, ответила:
— Так.
В дверь сестринской без стука заглянула пожилая женщина, почти старушка.
— Извините, но тебя… — она назвала девицу по имени, — просят зайти в десятую.
— Он подождет, — сухо ответила медсестра. — Посиди у него сама.
Старушка кивнула головой и ответила:
— Хорошо, — она хотела было уйти, но на секунду задержалась и спросила Юсту: — Я хотела бы с вами поговорить. Вы сможете?
— Да, конечно, только чуть попозже, — ответила Юста.
— Это кто такая? — спросила она у девицы, когда старушка исчезла.
Девица, отвлекаясь от каких-то собственных мыслей, ответила:
— Это санитарка. Старейшая в госпитале.
— Теперь Ньюка точно исполнит обещание, — равнодушно констатировала Юста. — Теперь он сможет обеспечить большую семью.
Девица никак не отреагировала — похоже, она посчитала, что беседа окончена. Юста, выдержав длинную паузу, решила задать последний вопрос:
— Вы после смерти генерала встречались?
— Нет, — последовал короткий ответ.
— А хотя бы общались по телефону?
— Нет, не общались, — ответила медсестра.
— Спасибо. До свидания, — вежливо произнесла Юста.
Девица молча встала и исчезла за дверью.
«Наверное, зря я не спросила, откуда у Ньюки может появиться достаток для содержания семьи и знает ли она о наследстве? — подумала Юста и успокоила сама себя: — Эта девчонка всё равно ничего путного не сказала бы».
* * *
Старушка-санитарка оказалась интересной женщиной, с которой беседовать было приятно и в удовольствие. Нашла ее Юста на госпитальном складе, и там же, в закутке у окна выдачи белья, они расположились для разговора.
Немного рассказав о себе, санитарка приступила к главному.
— Вы, я знаю, следователь по этому трагическому случаю.
Юста внимательно слушала.
— Я должна передать вам вот это, — и санитарка достала из кармана халата небольшой блокнот. — Это вам просил передать генерал.
Юста, приняв блокнот, несколько растерянно спросила:
— Почему мне? Объясните!
Старушка, удовлетворившись, что Юста без сопротивления приняла блокнот, заговорила:
— Он… — она назвала генерала по имени и отчеству, — сказал мне, когда дня за два до этой трагедии вручил этот блокнот: «Передайте это тому, кто заинтересуется моим делом». Он так и сказал: «моим делом». Разве я тогда могла догадаться, что он имел в виду? — сама себя спросила санитарка и продолжила: — Я спросила его: «Это надо передать родственникам?» Он ответил: «Нет, ни в коем случае. Это не для них». «А для кого же?» — снова спросила я. Он ответил: «Пусть это будет абсолютно посторонний человек. Человек, которому будет интересна моя жизнь, моя судьба». — «А почему бы вам самому не сделать это?! — спросила я. «Сейчас еще рано», — ответил он.
Санитарка, ожидая вопросов от Юсты, замолчала.
— Что это за блокнот?
— Не знаю, — ответила санитарка. — Я постаралась туда не заглядывать, хотя соблазн был.
— Я могу это посмотреть? — спросила Юста.
— Да, теперь это ваша вещь, — грустно ответила старушка. — Так велел генерал. Я его просьбу выполнила.
Юста открыла блокнот.
— Это похоже на дневник — записи от руки, — сказала Юста. — Но мне всё равно непонятно всё это. Зачем генералу это было нужно? Может быть, вы что-то можете прояснить?
Старушка задумалась.
— Вы знаете, мы с ним в госпитале вроде как однополчанами стали. Он почти всю войну прошел, и я отсанитарила более двух лет. Правда, на фронте мы не встречались — воевали, так сказать, рядом, — но воспоминания сдружили нас. Он ведь жил-то в основном только прошлым. Да и я, как видите, оставила всё там. Детей нет, мужа нет. Всех война прибрала.
— А у генерала есть сын и внук, — вставила Юста.
— Да, конечно, формально — семья, но откровенно говоря, он считал себя одиноким, — продолжила старушка. — Мы, бывало, часами разговаривали с ним. Много о себе он рассказывал. Сетовал на судьбу, а один случай в самом начале войны его беспокоил всю жизнь, как рок какой-то. К старости это его совсем замучило. Я уж ему говорю: «Мало ли ошибок бывает, страшных ошибок, но надо жить — нельзя себя поедом есть». А он никак не успокаивался — считал, что наказание ему за ту ошибку должно быть страшное.
— Вы имеете в виду расстрел предателя? — спросила Юста.
— Да, но он не считал того юношу предателем. А… как бы это сказать… трусом, что ли, но не вредным, а случайным. Все мы боимся чего-нибудь, но умеем преодолевать это, а тот юноша нуждался в помощи, но ее не получил. Вот генерал и корил себя за это.
Старушка замолчала. Окошко выдачи открылось, и хмурая личность, оглядев их и не увидев желания общаться, исчезла.
— Скажите, а тот случай на войне мог повлиять на генерала так, чтобы довести его до самоубийства? — спросила Юста.
Старушка встрепенулась, освобождаясь от воспоминаний, и, неспешно подбирая нужные слова, ответила:
— Если бы вы спросили меня раньше, до его смерти, то я бы ответила абсолютно твердо: не мог он так поступить. А теперь, — санитарка сделала небольшую паузу, — а теперь я не уверена в этом. Хотя кто сейчас может быть в чём-то уверен? Всё так быстро меняется. Историю, прошлое и то меняют то так, то эдак. Как-то мы говорили с ним о победителях и побежденных. Я рассказала ему свой случай, когда мы спросили местную жительницу, освобожденную от наших врагов, когда им было лучше: при нас или в оккупации? Знаете, что она ответила на своем, родственном нашему, языке? «Всё едино». Мы прекрасно ее поняли, то есть ей и всем им и при врагах, и при нас одинаково было. Мы-то думали, что мы освободители, а нам в ответ: «Всё едино».
— А что на это ответил генерал? — спросила Юста.
— Он мудро ответил. Сказал, что всякие люди бывают. Одни приспосабливаются, другие борются. Одни становятся предателями, другие — героями. И еще он сказал: так бывает, что политики могут местами поменять героев и предателей.
— Да, — согласилась Юста, — со временем мифы то исчезают, то возникают снова.
