А потом они оказались на берегу, и Кукушка зачем-то принялась целовать его. Целовала крепко, жадно, до синяков на губах, давила на грудь, а когда он открыл глаза и посмотрел ей в лицо, зачем-то перевернула на бок. Изо рта хлынула вода, затем потекла уже тоненькой струйкой, он приподнялся на руках, глядя на мокрый песок, крохотные пузырьки прибоя терлись о его руки и тут же лопались.
Солнце грело спину, но воздух был прохладен. Их выбросило на длинную и широкую полосу пляжа, окаймленного низкорослыми соснами и деревьями с голыми черными ветвями, искривленными от ветра. Ему не нравилось, что он так устал, так голоден и промок насквозь. И что его умению контролировать ситуацию брошен вызов.
Перед ним растянулась длинная тень Кукушки.
– Значит, точка выхода была посреди океана? – еле выдохнул он.
– Выход ко входу – один к одному. Точка входа находилась в море, так что определенный смысл в этом есть.
– Смысл. – Он выдавил слабую усмешку, потом засунул руку в карман брюк, где лежали три разрозненные страницы, выпавшие из рукописи Уитби, те, что он успел подхватить. Хоть и маленькая, но победа?
Смысл опять начал ускользать от него, когда она, несмотря на то что к востоку среди деревьев вырисовывались очертания маяка, заявила, что идти надо не туда, а в глубь острова.
– Ты не понимаешь, – возразил он, удивленный тем, что между ними вновь так быстро возникли споры. – В маяке оружие и… журналы.
Она расхохоталась:
– Журналы? Стопка никому не нужных дурацких отчетов. Думаешь, призраки членов всех этих погибших экспедиций не жалеют о том, что сунулись туда? Нет, на маяк мы не пойдем. По крайней мере не с самого начала.
Он явно упускал что-то существенное, осязаемое.
– Но базовый лагерь…
– Базовый лагерь слишком близко к башне, а значит, и к эпицентру.
Внутри, согревая его, начал разгораться гнев.
– Но ты не можешь просто…
– Мы не пойдем в базовый лагерь, – сказала она. – Двинемся в глубину острова. Туда, куда пошла бы биолог.
Да, вот так. Он полностью потерял контроль.
* * *
И вот теперь, на четвертый день пребывания в Зоне Икс, Контроль брел следом за Кукушкой, пробирался сквозь высокую траву – смущенный, пристыженный и усталый. Выспаться не удавалось, ночами одолевали насекомые – зудели, стрекотали, пищали над ухом. А в уме меж тем уже начало формироваться большое и невидимое темное пятно, расплывающееся за пределами Зоны Икс, как вода, вытекающая на скатерть из бокала с трещиной.
Хуже того, он испытывал притяжение, исходящее от Кукушки, хотя с виду она была к нему равнодушна, хотя порой они спали обнявшись, просто чтобы согреться. Неожиданный восторг и прилив нежности от этого случайного соприкосновения. И, однако, в тот момент, когда он пересек границу, она отодвинулась от него, подав недвусмысленный и не подлежащий обсуждению сигнал. Поэтому он снова начал называть себя Контролем – из необходимости, стараясь дистанцироваться от ситуации, внести в нее какое-то подобие объективности. Мысленно вернуть ее в комнату для допросов в Южном пределе и наблюдать за ней через одностороннее зеркало.
– Ты с чего это вдруг так развеселилась? – спрашивал он после того, как она отмечала, что запасы еды и воды у них истощаются, и тут же энергично тыкала пальцем в какого-нибудь воробья и принималась рассказывать, как редка эта разновидность в обычном мире – в голосе ее при этом звучал чуть ли не священный восторг.
– Потому, что я жива, – отвечала она. – Потому что хожу по этим просторам прекрасным солнечным днем. – А потом украдкой косилась на него, словно проверяя, не затаил ли он против нее обиды. Одного этого было достаточно, чтобы понять: их цели могут расходиться, они могут быть лишь временными союзниками и он должен быть готов к возможному противостоянию. Эхо прежних, проваленных операций. Как говорила его мать: «Боевые потери могут надолго застревать в памяти и преследовать тебя, словно привидения». А потом он задумался: возможно, в самых банальных высказываниях его матери скрывался более глубокий потаенный смысл.
Свобода могла лишь отвлечь от цели поисков, но никак не приблизить к ней. Он понял это здесь, на месте, действуя вне рамок стандартных разведданных, в незнакомой глуши. Ему стало ясно, что к Зоне Икс он оказался готов не больше, чем к Кукушке, – а может быть, это было одно и то же. Потому что здесь они существовали только вдвоем, ходили тропинками, вьющимися меж задыхающимися от тростника озерами, вода в которых бывала то угольно-черной, то зеленой, если в ней отражались деревья… Здесь он был наконец волен спрашивать ее о чем угодно, но не спрашивал. Потому что все это уже не имело значения.
Вместо этого он время от времени совал руку в карман куртки и сжимал в ладони поделку отца, взятую с каминной доски в их маленьком домике на холме в Хедли. Плавность линий, ощущение хрупкости этой окрашенной деревянной фигурки почему-то успокаивали. Отец вырезал из дерева маленькую кошечку – в память о давно умершей Чорри, которая, вне всякого сомнения, очень успешно охотилась за крысами и мышами в придорожных зарослях.
И еще вместо этого он углубился в исследование трех страничек из дневника Уитби, которые ему удалось спасти, листки с изложением «теории терруаров», хотя для него они значили нечто большее. Это был якорь, мостик в его памяти, ведущий к остальным страницам, потерянным в море. Если он и говорил о них с Кукушкой, то лишь для того, чтобы как-то отвлечься от их близости, от всех этих бесконечных тростниковых зарослей, свежего воздуха, синего неба – всего, что словно сговорилось заставить его забыть реальный мир, превратить его в нечто далекое, неважное, в смутную грезу. Хотя на самом деле для него не было ничего важнее этого мира.
Ведь где-то там его мать сражалась за свою карьеру в Центре, и эти действия были равносильны борьбе с агрессивным наступлением Зоны Икс. Где-то там открывались все новые фронты, Зона Икс распространялась и расширялась способами, совсем не характерными для нее прежде. Как знать? Возможно, там с небес падают самолеты, а эта его неоперация, этот поход вслед за Кукушкой уже провалился.
Он цитировал отчет Уитби на память, немного перефразировав его:
– «Неужели они фактически вынесли приговор без суда? Решили, что вести переговоры или заключить соглашение невозможно?»
– Это может быть близко к истине, или чему-то вроде истины, – ответила Кукушка.
Миновал полдень, небо обретало все более глубокий синий оттенок, по нему плыли длинные и узкие перистые облака. Болото продолжало жить своей жизнью, полное шуршания и звонких птичьих песен.
– Приговорены инопланетным трибуналом, – сказал Контроль.
– Непохоже. Зона безразлична.
– Он и об этом пишет. Вот. «Разве это не последнее свидетельство униженного состояния человечества? Что все эти деревья и птицы, лисы и кролики, волки и олени… достигли момента, когда они нас просто не замечают, словно мы трансформировались?» Еще одна полузабытая фраза, реальное становится реальным лишь наполовину. Но его отец никогда не придавал особого значения аутентичности, простота и ясность выражений значили для него куда как больше.
– Видишь вон там, за каналом, олениху? Она определенно нас видит.
– Просто видит или правда видит?
И тот и другой вариант привел бы в ужас его мать-шпионку – она никогда не ладила с дикой природой. Как и все остальные члены семьи. Он не припоминал, чтоб они когда-нибудь гуляли по лесу, лишь изредка удили на озере, а зимой сидели дома у каминов. Он не припоминал, чтобы хоть раз где-то заблудился.
– Если это второе, то мы все равно ничего не сможем поделать, так что будем считать, что первое.
– Или вот это, – сказал Контроль. – Вот здесь: «Или же мы вернулись вспять, в прошлое, и какие-то древние существа и силы пополняют наши ряды, чтобы мы не исчезли».
– Глупости, – сказала Кукушка, но на наживку все же клюнула. – Места природного обитания не отличаются от городов, населенных людьми. Старое существует рядом с новым. Захватнические виды интегрируются с природными или просто вытесняют их. Пейзаж, который ты видишь вокруг, ничем не отличается от старого собора, стоящего рядом с небоскребом. Ты ведь не веришь во всю эту чушь?
