Но даже когда обед закончился, я не получил ни минуты передышки, поскольку, как только дамы ушли, пришлось присоединиться в курительной к кайзеру, наследнику и их окружению (по большей части невероятно аристократичным кавалерийским офицерам) и лицезреть ужасно неуклюжее северогерманское дружелюбие. Кайзера распирало от необычных событий сегодняшнего дня и собственного участия в них.
Я почувствовал, что история моей вынужденной посадки в поле уже вылизана для возможного включения в скромную маленькую брошюрку, озаглавленную «Весёлые анекдоты о нашем любимом кайзере» или аналогичную льстивую ерунду, которую придется прочесть целому поколению немецких школьников и которую купят (но так и не прочтут) все патриотичные немецкие домохозяйки.
Кайзер вовсю наслаждался ситуацией. Наследник же всё еще поглядывал на меня весьма прохладно, несомненно, памятуя об ударе в живот и гадая, когда он сможет, не теряя достоинства, отвести меня в сторонку и серьезно поговорить о компенсации за обращенный в руины охотничий пикник. Но сейчас, пока кайзер находился рядом, я был уверен в своей безопасности.
— Мой дорогой Прохазка, - прогудел он, здоровой рукой обнимая меня за плечи, - скажите, как вы себя чувствуете после небольшого утреннего инцидента?
— Ваше императорское величество, честь имею доложить, что...
— Давайте, старина, не смотрите мне в рот, выпейте еще бокал шампанского. Вы выглядите как пес после хорошей трёпки. В чем проблема?
— Что же, ваше императорское величество, должен отметить, я обеспокоен расходами, связанными с возмещением за утрату аэроплана и нанесение ущерба собственности его императорского высочества. У меня нет личного состояния, знаете ли, только жалованье флотского лейтенанта.
— Я просто пошутил, Прохазка, - кайзер расхохотался во все горло, — я знал это с самого начала, просто немного помучил. Не беспокойтесь на этот счет: обо всем этом уже позаботились, я лично за все заплачу.
— Ваше императорское величество, вы очень добры... я...
Он засмеялся снова.
— Моя Германия весьма богата. Вообще-то граф Хохенштайн менее часа назад разговаривал по телефону с тем паршивым евреем, владельцем авиашколы, и уверил его, что самое позднее завтра он получит в качестве компенсации не одного, а двух, заметьте, двух новехоньких «Голубей», любезно предоставленных авиационным заводом Рамплера и германским императорским домом. Это заткнет его вонючий еврейский рот. Но есть одно условие.
Я тяжело сглотнул: кайзер славился тем, что заставлял людей выполнять унизительные действия в обмен на свою благосклонность.
— Могу ли я узнать, что за условие, ваше императорское величество?
— Ну, поскольку останки разбившегося аэроплана теперь, формально говоря, ваша собственность, отдайте мне пропеллер и поставьте на нём свой автограф, чтобы я мог повесить его среди прочих трофеев в холле в Роминтене. Я хочу, чтобы все будущие поколения немцев помнили тот день, когда кайзер Вильгельм II подстрелил своего самого крупного голубя!
Несмотря на усталость, я плохо спал этой ночью из-за синяков, вывихов и накопившегося днём перевозбуждения. Но, по крайней мере, невероятное облегчение приносила мысль, что немецкий кайзер, который в итоге сознался, что именно он произвел роковые выстрелы, возместит весь ущерб. Следующим утром после завтрака наследник, явно не желавший, чтобы гость затмил его великодушием, взял меня на экскурсию по замку Конопиште. Кайзер следовал за нами по пятам и влезал со своими комментариями при каждой возможности.
Я довольно скоро пришел к заключению, что кайзер навязчиво искал слушателей и решительно хотел быть невестой на каждой свадьбе и покойником на каждых похоронах. В то утро до меня дошло, что он мог бы стать вполне сносным актёром, но был, мягко говоря, довольно беспокойным персонажем, возглавляющим сильнейшую военную и промышленную державу Европы.
Но также я должен отметить, что и хозяин замка был довольно своеобразен. Когда мы шли по комнатам, Франц-Фердинанд разглагольствовал о том, сколько он заплатил за обстановку каждой из них.
На самом деле все это больше напоминало дурно организованный универсальный магазин, чем основное жилище семьи наследника империи: каждая гостиная и каждый кабинет были от пола до потолка забиты гнетущим до чрезмерности количеством антиквариата и всяческими безделушками: вазами, картинами, скульптурами, турецкими коврами, арабским серебром, китайским фарфором, предметами искусства, всяческими находками и обычными мелочами. Комната в османском стиле, комната в тирольском стиле, комната в итальянском стиле. Подлинные бесценным шедевры искусства (в основном вывезенные из его поместий в Италии) беспорядочно смешались с хламом, который можно обнаружить на любом блошином рынке в шестнадцатом районе Вены.
И повсюду чучела животных: напоминание о несметном количестве диких созданий, застреленных этим неутомимым охотником. Эрцгерцог, как вскоре стало понятно, мог назвать по памяти цену приобретения каждого предмета, но не имел даже отдаленного представления об истинной ценности или бесполезности любого из них. Было что-то странное, вульгарное, можно сказать, психически нездоровое в этом неустанном накоплении вещей ради самого накопления.
Наибольшее впечатление, как я помню, произвела комната Святого Георгия, напичканная сотнями изображений святого воина на всем подряд: от витражных окон до пепельниц, а самое печальное - там имелось чучело утконоса размером с небольшую кошку. Наследник хвастался, что уложил его с одного выстрела как-то утром у ручья к северу от Сиднея во время своего путешествия вокруг света, совершенного в 1892 году.
Мы поднялись на третий этаж, и здесь наследник остановился, чтобы открыть дверь уборной, представляющей собой отделанный мрамором узкий проход. Я предположил, что он пожелает нас оставить на несколько минут, но к моему удивлению он позвал внутрь и закрыл за нами дверь.
— Самый лучший вид во всём замке - из этого окна, — произнёс он. — Великолепно, не правда ли? Самый большой розарий в Европе, и это всё моя работа. Пришлось снести деревню, чтобы иметь такую перспективу. И даже заказать пять сотен плетёных намордников, чтобы чертовы коровы арендаторов не смогли обглодать кусты. Никаких пашен в пределах трех километров от замка, таково моё требование. А если деревенским не нравится, они могут все продать и убираться в Америку. На прошлой неделе какой-то наглый мерзавец из чешской депутации задавал вопросы по этому поводу в Рейхсрате. Ха! Вскоре я с ним разделался: «Следи куда прешь, сказал я, весьма скоро я стану императором, и, разумеется, не намерен сносить дерзости со стороны таких, как ты».
