И обиду свою жевал все сорок минут, отведенные нормативами на полный массаж тела. Тело, надо заметить, сплошь состояло из жировой прослойки, и добраться до мышц оказалось не так-то просто. Вспомнив все, чему меня когда-то научили, я аккуратно вставил элементы лимфодренажа, чтобы стимулировать выход жидкости и уменьшение отека. Похоже, мне это удалось, потому что стоило мне закончить массаж – и Дана вскочила со стола как ошпаренная и ринулась к двери, на ходу натягивая майку. Про лосины она благополучно забыла. Я посмотрел на часы: до окончания моего рабочего времени оставалось пятнадцать минут.
Не успел я подумать и оценить, хорошо это или плохо, как дверь распахнулась, и вошел папаня собственной персоной. Лицо его выражало неудовольствие и подозрение.
– Почему Дана ушла? – строго спросил он. – Время для занятий еще не закончилось.
– В туалет побежала, – бесхитростно объяснил я.
Он что, под дверью караулил? Выяснял, не попробую ли я манкировать своими обязанностями? Ну и ну. Кажется, я круто попал.
– Потом она будет принимать душ после массажа. Надо масло смыть, – пустился я в объяснения, чтобы успокоить хозяина. – Понимаете, у Даны нет привычки к массажу, и ей на первых порах может быть больно, если делать на креме. Поэтому я даю побольше масла, чтобы ей было не так чувствительно.
Выражение недовольства не сходило с лица Михаила Олеговича, и я начал впаривать ему насчет ширмы и кулера, который хорошо бы поставить сюда, в «тренажерку», чтобы Дана могла пить воду во время занятий. Конечно, можно просто каждый раз приносить сюда бутылки с водой… В общем, я забивал эфир, чтобы не висело тяжелое молчание. Кажется, чисто интуитивно я выбрал верную тактику, потому что хозяин в конце концов включился в беседу и вроде бы помягчал.
– Ладно, ширма будет, кулер тоже, – коротко резюмировал он и протянул мне конверт. – Держи. Это аванс. Здесь половина за месяц.
Ну вот, больному легче. Может, он и ничего мужик, этот Руденко, входит в положение, понимает, что не от хорошей жизни я согласился на такую работу, а раз жизнь не очень хорошая, то и денег у меня – кот наплакал.
– Ну а как она вообще? – спросил папаня. – Справляется?
– Вполне, – бодро ответил я. – Конечно, мы начали с минимальных нагрузок, я должен понаблюдать сперва, как у нее давление, пульс и все такое. Но Дана – молодец, все выполняет, не жалуется, не хнычет, что устала. Хотя она, наверное, здорово устала с непривычки-то. Она у вас, похоже, даже ходить разучилась.
– Да, она такая, – неопределенно заявил он, и я не понял, к чему относились его слова: к тому, что его дочь все терпит и не жалуется, или к тому, что она ходить разучилась. Но уточнять не стал, чтобы не нарываться.
Вернулась Дана, порозовевшая после горячего душа, и мы на глазах у изумленного папани принялись наносить на листы первые показатели. Я все ждал, что Михаил Олегович спросит, что это такое и зачем нужно, и готовился блеснуть педагогическими навыками, но он так ничего и не спросил.
Мой первый рабочий день закончился. Черт возьми, каким же он оказался длинным! Да я сроду столько не работал. Да, тренировался сам и тренировал других, да, участвовал в соревнованиях, выступал в платных боях в закрытых клубах, но никогда мой рабочий день не начинался так рано, чтобы закончиться так поздно. А ведь сегодня воскресенье, то есть мы закончили заниматься раньше, в будние дни я буду освобождаться еще позже. А когда же жить-то? Когда ходить в клубы, знакомиться с девушками и проводить с ними время, когда встречаться с друзьями? Когда кино смотреть? Ну ладно, допустим, кино я могу и здесь посмотреть, телевизор со всеми приставками в моей конуре есть, но все остальное-то когда? И так каждый день без выходных. Ну и вляпался же я! И о чем я только думал, когда соглашался? Ведь Руденко при первой же встрече обрисовал мне все требования к моей работе, я еще в тот момент мог отказаться, но мне тогда казалось, что все это вполне приемлемо. Честно признаться, я просто не обратил на это внимания, не подумал и не попытался представить, как такой график будет выглядеть в реальной жизни. Мне нужны были деньги, и я думал только о них. А вот теперь, получив в руки конверт с половиной месячной зарплаты, я перестал думать о деньгах и принялся думать о радостях, вытекающих из наличия денег, и тут же наткнулся на полное отсутствие времени для этих самых радостей. Его нет уже сегодня, не будет завтра и не появится до тех пор, пока Дана не похудеет и мой контракт не закончится.
Ничего, думал я, выруливая на своей чудесной машинке из кривых переулков на Садовое кольцо, до утра еще далеко, и вполне можно завалиться куда-нибудь, пообщаться со знакомыми ребятами, снять какую-нибудь очаровашку и приятно протусоваться до середины ночи. А завтра снова вставать в шесть часов… Ну, не высплюсь – да и хрен с ним.
В самый разгар будоражащих воображение размышлений о том, в какой клуб завалиться, позвонила Нана Ким. Услышав в трубке ее голос, я вздрогнул: ее поручение оказалось благополучно и накрепко забытым. За весь день я ухитрился ни разу о нем не вспомнить.
– Ты где? – спросила она требовательно.
– Да вот, с работы еду, – вяло отчитался я.
– От Руденко?
– Ну да.
– Что-нибудь удалось узнать?
– Пока ничего. Первый день, сама понимаешь. Никто со мной не откровенничает, я для них чужой.
Мне казалось, я говорю более чем убедительно, но Нана, по-видимому, считала иначе.
– Ладно, тогда хотя бы впечатлениями поделишься. Что там за семья, что за люди, чем дышат, как живут.
Я засопротивлялся, отговариваясь тем, что устал и хочу лечь пораньше, завтра вставать в рань несусветную… Но Нана Ким была не из тех, кого можно взять голыми руками.
– Все устали, – равнодушно отпарировала она, – и всем рано вставать, потому что все работают. Я сама к тебе подъеду, чтобы ты время на дорогу не тратил. Говори адрес.
Пришлось расстаться с мечтами о тусовке с приятелями и очаровашками. Кого другого я бы, само собой, послал подальше, но не Нану. Все-таки работой я был обязан именно ей. Работой не криминальной, что немаловажно, и вообще непыльной, зато оплачиваемой сверхщедро. А режим – что ж, режим тяжелый, без выходных и отпусков, но ведь за это и платят.
По дороге я заскочил в супермаркет, где всегда была отменная кулинария, и накупил себе дорогой еды, не глядя на ценники и впервые за последние месяцы чувствуя себя Крезом.
– Ну ты и разошелся! – усмехнулась Нана, оглядывая стол, когда я предложил ей поужинать со мной. – Не экономишь.
– А, – я беззаботно махнул рукой, – однова живем. При такой работе всего-то радостей остается, что вкусно пожрать вечером. Больше ни на что все равно времени нет. Налетай.
Она «налетела». «Налет» в исполнении Наны Ким выглядел душераздирающе: на большой тарелке грустно жались друг к другу два крохотных кусочка красной рыбки и один ломтик сыра. Смотреть на это без слез было невозможно. Однако Нана ухитрилась как-то растянуть эту утлую еду на все время моего рассказа.
– К дедушке, значит, на кладбище, – задумчиво повторила она. – Он что, недавно умер?
Я пожал плечами и положил себе изрядную горку салата с крабами.
– Почем я знаю.
– А Ванечка – это кто?
– Понятия не имею.
– Ну хорошо, а эта родственница хозяйки, мамочка с мальчиком, она откуда? Почему оказалась у них в квартире? Какова степень родства?
– Да откуда я знаю! – взорвался я. – Я же тебе объясняю: я новый человек, никто мне ничего не рассказывает.
– Так ты бы спросил, – заметила Нана чуть удивленно, словно не могла взять в толк, какая связь между тем, что я новый человек в семье, и тем, что мне ничего не рассказывают. Моей вспышки она словно бы и не заметила.
– Ну неудобно мне, неужели не понятно? Только появился – и уже с расспросами лезу.
Она помолчала, посасывая крошечный кусочек сыра и с интересом разглядывая меня, как будто видела впервые.
– Сколько времени ты делал девочке массаж? – внезапно спросила она.
– Сорок минут, – буркнул я сердито, – как положено.
– И что, все сорок минут молчал? Ни о чем с ней не разговаривал?
– Ни о чем.
– Почему?
– Да ты бы сама попробовала с ней поговорить! Из нее слова не вытянешь. Молчит, как воды в рот набрала, только кивает, если согласна, или мотает головой, если не согласна. Вот и все наши разговоры.
– Слушай, Фролов, ты действительно идиот или только делаешь вид? – Нана обворожительно улыбнулась и отщипнула одну ягодку от пышной виноградной грозди.
– Я действительно идиот, и я тебя честно предупреждал, что сыщик из меня – как из дерьма пуля.
– Да я не об этом. Я о девочке, о Дане. У нее очень серьезные проблемы.
– Тоже мне, открыла Америку! – фыркнул я.
– Ты не дослушал. У нее очень серьезные проблемы, настолько серьезные, что она наотрез отказывается их обсуждать, потому что ей невыносимо не только говорить о них – даже думать о них ей больно. Она стесняется сама себя и стесняется своих проблем, поэтому молчит, когда речь идет о ней самой. А если разговаривать с ней о чем-то другом? Вот тот второй, Артем, да? Он разве говорил тебе, что с Даной трудно общаться, что она с ним не разговаривает?
