– Да я не об этом. Я о девочке, о Дане. У нее очень серьезные проблемы.
– Тоже мне, открыла Америку! – фыркнул я.
– Ты не дослушал. У нее очень серьезные проблемы, настолько серьезные, что она наотрез отказывается их обсуждать, потому что ей невыносимо не только говорить о них – даже думать о них ей больно. Она стесняется сама себя и стесняется своих проблем, поэтому молчит, когда речь идет о ней самой. А если разговаривать с ней о чем-то другом? Вот тот второй, Артем, да? Он разве говорил тебе, что с Даной трудно общаться, что она с ним не разговаривает?
– Нет, – удивленно ответил я.
В самом деле, Артем ни о чем таком не упоминал, наоборот, рассказывал мне, что она хорошая девчонка, очень толковая и добрая и что он искренне к ней привязался. Разве можно привязаться к неразговорчивой буке?
– Правильно, – кивнула Нана. – Потому что он разговаривает с ней о чем угодно, только не о ней самой и не о ее проблемах. О математике, физике, истории, литературе, филологии – обо всем, что не имеет лично к ней отношения и что можно обсуждать без всяких опасений, что разговор вывернет на болезненную для нее тему. Если бы ты пошевелил мозгами и задал ей пару вопросов о ее родственниках, она бы прекрасно тебе ответила, потому что это не опасно.
– Да ну, – хмыкнул я недоверчиво, – много ты понимаешь. Ты ж не видела ее и вообще там не была. Между прочим, у этой Даны с головой не все в порядке, можешь мне поверить, так что все твои умные рекомендации пролетают мимо кассы, они рассчитаны на нормальных девчонок, а она точно ненормальная.
– Это с чего ж ты взял? – Нана приподняла густые темные брови.
– А с того, Нана Константиновна, что она, например, стесняется своих родственников, а меня, постороннего, молодого и красивого, не стесняется совсем. Ну ни капельки. Готова лежать передо мной с голой грудью и в одних, с позволенья заметить, трусах и при этом страшно беспокоится, что кто-нибудь из родни зайдет и увидит ее голой. Ну и как тебе такой заворот?
– Да никак, – она пожала плечами, – все вполне укладывается в схему. Ее родные наверняка постоянно шпыняют ее тем, что она толстая, жирная, неуклюжая, неповоротливая и так далее. Думаешь, ей приятно такое слышать каждый день? Вот она и защищается. А от тебя защищаться не надо, ты, если я правильно поняла твой рассказ, не позволил себе ни одного нетактичного замечания относительно ее внешности. Ведь не позволил?
– Вроде нет. Во всяком случае, я старался.
– Молодец. Видишь, она даже на весы вставала с закрытыми глазами и не захотела услышать страшную для нее цифру, а ты вовремя сообразил и не стал нагнетать, ничего вслух не сказал. И дальше так действуй. Завтра, например, если вес уменьшится хоть на сто граммов, изобрази бурную радость по этому поводу и делай акцент именно на том, что ушли целых сто граммов – ура! А абсолютные цифры по-прежнему не называй. Это был правильный тактический ход. Просто удивительно, как ты сам-то додумался до такого. Иногда тебя, Фролов, посещают светлые идеи.
– То есть ты меня, надо полагать, похвалила, – уточнил я на всякий случай. – То идиотом обзываешь, то хвалишь.
– Кнут и пряник, Пашенька. Идеальный способ управления такими балбесами, как ты.
– Ладно, раз ты такая умная, тогда посоветуй, как себя вести, если завтра вес не уменьшится или даже увеличится.
– Во-первых, ты всегда сможешь соврать. Дана же не смотрит на весы, так что ты ничем не рискуешь. Если главное – простимулировать ее к правильному образу жизни, то и ложь не грех. Во-вторых, можно найти сто пятьдесят объяснений тому, что это не только нормально, но даже и очень хорошо: дескать, нетренированному организму тяжело от новой нагрузки, сердце не справляется и задерживается вода, то есть возникает отек. Запомни, Паша, мы, бабы, трудностей не любим, зато мы очень любим положительные эмоции. Если от занятий с тобой у Даны будут сплошные положительные эмоции, она все выдержит и все выполнит. Обманывай, говори комплименты, нагло льсти – все, что угодно, только чтобы она верила в то, что она не безнадежна и у нее все получится.
– Думаешь? – засомневался я.
– А ты попробуй – увидишь. И еще одно: заканчивай свои стрелялки в свободное время.
– А что прикажешь делать? Канта с Гегелем читать, повышать свой культурный уровень? – съехидничал я.
– У тебя есть старушка Анна Алексеевна, вот ею и займись.
Я чуть не поперхнулся.
– То есть ты хочешь сказать, что я должен выпытывать интересующую тебя информацию у стариков и детей?
– Старики и дети – самые лучшие источники, – безмятежно улыбнулась Нана. – Они не умеют хранить секреты, ни свои, ни чужие. Дети от недостатка ума и хитрости, а старики – от недостатка общения. Они так рады, когда с ними вообще хоть кто-то разговаривает, что готовы выложить что угодно и о ком угодно. И давай, Пашенька, не тяни, проявляй инициативу, чем быстрее ты выяснишь то, что меня интересует, тем скорее я от тебя отстану. Вот тебе задание на завтра: узнать, когда умер дедушка, кто такой Ванечка и откуда взялась мамочка с мальчиком. Это минимум. Завтра вечером позвоню.
– Ну ты вообще… – Я просто-таки задохнулся от возмущения. – Ты что, будешь стоять у меня над душой, как надсмотрщик с плетью? Собираешься каждый день давать задания и проверять уроки, как в школе?
– А с тобой только так и нужно, иначе ты моментально выбиваешься из графика.
Она ласково щелкнула меня по носу и пошла к двери. Я не мог на нее сердиться. Во-первых, Нана Ким была красивой женщиной, которая мне когда-то очень нравилась, а во-вторых, она была, к сожалению, права. Со мной только так и нужно, иначе я моментально срываюсь с рельсов и пускаюсь во все тяжкие. Знаю за собой такой грех. Однако почему-то оказалось, что знаю об этом не только я один, но еще и Нана. Родители не в счет.
* * *
Второй трудовой день начался именно так, как обещал мне Михаил Олегович: когда ровно в семь утра я позвонил в дверь, мне открыла Дана, уже умытая, с собранными в пучок волосами, одетая в майку и лосины. Это жаль, я ведь опять не успел дома позавтракать и, честно говоря, сильно рассчитывал на чашку кофе с какой-нибудь едой, как накануне. Не тут-то было. Надо будет поиметь в виду, что господин Руденко слов на ветер не бросает и в точности выполняет все, что говорит. Такая обязательность в моем кругу как-то не была принята, все мы любили побалаболить, наобещать семь бочек арестантов и через пять минут напрочь забывали сказанное. Это казалось мне нормальным, и я искренне полагал, что все люди ведут себя именно так и никак иначе. Выяснилось, что я ошибся.
Вчера, перед тем как уснуть, я думал над словами Наны и все прикидывал, какие бы такие комплименты наговорить Дане, чтобы они не выглядели, во-первых, двусмысленными и неприличными, а во-вторых, не оказались слишком уж явной ложью, потому как Дана, если верить моему товарищу по несчастью Артему, вовсе не глупа. И придумал! Не зря же мама в детстве меня учила, что наши недостатки – это продолжение наших достоинств. Значит, можно с не меньшей твердостью полагать, что и наши достоинства прямо вытекают из наших недостатков. Дана – толстая, неуклюжая, заросшая жиром девушка, которая не выходит из дома и очень мало двигается. Значит – что? Правильно, движения у нее медленные, на резкие и быстрые просто нет сил. Вот из этого и будем исходить.
Первым делом я велел ей раздеться и встать на весы. Как и ожидалось, Дана снова закрыла глаза и даже слегка побледнела. Или мне показалось?
Но я зря беспокоился. Все-таки моя бывшая подруга Светка не пожадничала, когда делилась со мной знаниями и опытом, а я оказался способным учеником. Выпитая Даной за весь вчерашний день вода плюс лимфодренаж сделали свое черное дело, и дисплей весов показывал прекрасную, восхитительную цифру – 94,2. То есть минус килограмм и двести граммов за сутки. Конечно, я-то понимал, что это никакое не похудение и в ушедших тысяче двухстах граммах нет ни капли жира, одна вода, но для начала – очень даже здорово. В конце концов, вода – это тоже объем, а какая разница, сколько человек весит? Важно, как он выглядит. Если женщина на вид стройная, никому ведь и в голову не придет поинтересоваться, а сколько, собственно говоря, в ней килограммов, а если она выглядит коровой, то, сколько бы она ни утверждала, что весы ничего лишнего не показывают, она все равно останется коровой.
Так что у меня были все основания изобразить бурный восторг и начать хвалить свою подопечную. Слов я не жалел, и хотя лексический запас у меня не очень-то, даром что мама – словесница, но я выжал из себя все, что помнил. Дана расцвела прямо на глазах.
– Вы думаете, у меня получится? – спросила она робко.
– Да наверняка! Сто пудов! Теперь проверим домашнее задание, посмотрим, что ты записала в свой дневник питания. Ты ведь вела дневник, как я велел? – строго спросил я.
– Да. Я все записала.
– Честно записывала? Ничего не пропускала?
