играя ими, все общество просто стремятся утопить во всеобщей несвободе и правительственном произволе. Не свободы этим добились, а обобщенной системы холопства.
Мы должны были нарочно напомнить о проклятии, которое тяготеет над таким физиологическим размножением холопских качеств, так как мы намерены раскрыть ясно черты господства канальи в современных состояниях. Политическая испорченность древности распростерла свое влияние по традиции и на нынешние состояния не только в подражании последних дурным формам господства, но и идейно – в образе мышления, в теориях. Цезаризм образовал школу практическую и теоретическую, в области дел и идей, и стал самым выдающимся примером дурного образа действий и его следствий. Но, собственно, и все так называемое право – полуправо юриспруденции, как мы его называем, – заражено подобными вариантами деспотий; оно вообще носит на себе черты крючкотворства. До некоторой степени право аналогично греческой софистике, хотя в своем роде оно нечто, все же лучшее.
Тем не менее эти традиции как в делах, так и в идеях не очень много значили бы сами по себе и были бы, в конце концов, сметены прочь, если бы к ним не присоединялась физиологически телесная традиция холопства в раболепном человеческом материале. И не только античное частное рабство и заключительное всеобщее политическое порабощение оставили здесь свои следы; новейшие народы – между прочими и германские – тоже принесли сюда из своего собственного фонда много всякого холопства, а также немало и политически-рабьей приниженности перед произволом господ.
Когда наступила французская революция, выражение «каналья», особенно в устах военной знати, еще не вышло из употребления в отношении людей барщинного и тяглового слоя; к сожалению, нельзя не признавать, чтобы это позорное прозвище, несмотря на все свое неприличие, в известной мере не соответствовало фактической правде. Человек низших слоев с течением времени был так порабощен и унижен носившим оружие и произвольно распоряжавшимся барством, что, как раб по привычкам и по характеру, он отчасти, по крайней мере, заслужил приложенный к нему затем эпитет. Без этого низменного типа человека едва ли имели бы место, в таком же объеме, дикости и низости, которые были так сильно распространены во время революционной фазы.
И вся дальнейшая история, вплоть до двадцатого столетия, дала слишком очевидные свидетельства в смысле повторения и продолжения тех же подвигов канальи. Гнусность одного сословия, военного, должна была устраниться или изменить свою форму. Но зато на сцене социальной и политической испорченности появились иные сословные прелести, которые, в конце концов, ни в чем не отстали, в смысле свойств канальи, от прежних, а по утонченности даже еще превзошли их пошлость.
6. Во время и со времени французской революции во главе политических дел становились большей частью люди, которые уже по личным свойствам вносили в исполнение своих официальных функций отвратительные черты. Профессии, которые довольно часто дают повод к особенному извращению привычек и характеров, и давали по преимуществу политических актеров. В этом направлении стало особенно известным адвокатское сословие, а рядом с ним – сословие врачей. Если какой-нибудь наглый крючкотвор-адвокат, привыкший дурные и даже преступные дела партии превращать своей ложью в правду и невинность, достигает политической функции и властного положения, то приемы и ухватки его и будут, конечно, того же сорта, к какому обязывает его профессия.
Один этот пример достаточен для характеристики и всех других типов канальи. Взвесьте лишь, каких только матадоров нет в обманной торговле, каких только нет, в подлинном смысле слова, наездников индустрии, которые, раз они добрались до официальных постов, тотчас же вносят туда свои прожектерские и мошеннические извороты. Здесь получается настоящий функционер-каналья.
Примечателен тот факт, до какой степени характеры лиц, достигших вершин управления, в смысле испорченности отвечают почти всегда общему состоянию. Если зерно цезаризма заложено уже в самой массе и в общественном состоянии, то, конечно, не будет недостатка в бесцеремонных узурпаторах, лично осуществляющих этот цезаризм. Когда отрубили одну монархическую голову, гнилость, породившая режим в её революционной модернизации, потребовала себе другой головы, которая, по возможности, восстановила бы прежнее гнилое состояние. Голова отыскалась в том Бонапарте, который косвенно восстановил род военного господства; кроме того, Бонапарт стакнулся с попами, заключив конкордат с Римом. Таким образом он предал народ клерикалам, чтобы порабощением нации клерикализму осуществить свои деспотические вожделения. Таков был этот новомодный цезаризм; вместо того чтобы господствовать самому над Римом, он должен был прибегнуть к помощи римского духовенства, чтобы сделаться и остаться господином хотя бы одной только Галлии.
Личный характер Бонапарта, несомненно, не был сколько-нибудь хорошим; но иной характер и не подошел бы к испорченным состояниям, в которых приличные средства все равно были бы напрасной тратой сил. Уже сама революция показала, какие фигуранты были в ней возможны, могли разыгрывать роли. Революция должна была очистить общество от грязи, но на самом деле только взбудоражила грязь. Все худое, что было создано и прикрыто традицией, теперь освободилось и выползло на свет дневной. Отчасти хорошие принципы, но в большинстве дурные люди – вот что произвело на первых же порах систему политически-лицемерной добродетели, которая в каналье Робеспьере нашла своего главного террористического представителя и тотчас положила начало религиозной реакции. Поэтому нет никакого политического чуда в том, что со времени той эпохи Франция, несмотря на некоторые формальные успехи в общественных учреждениях, все больше и больше погружалась в болото испорченности и что нынешнее её состояние представляет образец господства канальи.
7. От Панамы к дрейфусовщине – вот что было паролем новейшей, наиболее испорченной эпохи. Не реабилитация, но упрочение всевозможных мошенничеств на так называемой службе государству – вот что стало, несомненно, лозунгом современных французов. Внутренняя и внешняя политика сама по себе давно уже могла указать у себя достаточно мошенничеств; она подавала и подает дурной пример частным лицам – пример более дурной, чем макиавеллизм. Но преобладающие роли в этих милых мошеннических проделках уже почти переменились, они стали даже прямо противоположными. По крайней мере, во Франции и Северной Америке это очевидно. Частные лица загрязняют своей деловой дрянностью, т. е. деловым пронырством, политику и в особенности исполнение официальных обязанностей всякого рода, начиная с высших верховных должностей до самых низших. И потому создается, так сказать, общественная грязь; вместе с тем создается и общественное мнение, сфабрикованное при посредстве власти и прессы, – мнение, находящее эту грязь верхом чистоты, мнение, достаточно тупое и гибкое, чтобы универсальное погружение в эту грязь считать успехами гуманности.
Всеобщее деловое прожектёрство находит для себя выгодным вмешаться в государственные дела и извлекает отсюда очень большие барыши. Прямой и косвенный подкуп укореняется и делается привычным. Единственное молчаливое соглашение относительно подкупа состоит в том, чтобы в каждом отдельном случае
