вовсе не мелкими и трудноопределимыми, каким же образом представления об изменениях социального строя могут принять определенные формы? Эти представления еще более фундаментальны, и в социальной сфере соперничество в достижении общественно-властных положений бывает гораздо более жестоким и кровавым. Размалеванные схемы и картины будущего, будут они нелогично-вздорными или нет, для действительно понимающих дело уже и теперь являются вещами, над которыми смеются. Если бы тут дело было только в глупости, то такие варианты смелого общественного творчества могли бы давать пищу юмору. Но ведь не только невольный обман, но еще в большей степени намеренная и заинтересованная ложь принимают участие в этих калейдоскопических комбинациях. Это обстоятельство портит шутку, так как оно напоминает о преступных стремлениях, идейно воплощающихся в расписываниях будущего, имеющих в виду рано или поздно загребать мошеннические барыши.
Поэтому воздержание от формулирований будущих состояний, поскольку они выходят за пределы действительно обозримых форм и общих характеристик, вполне здесь уместно. Но, конечно, можно указать на руководящие принципы, от удержания или отвержения которых зависят счастье и горе народов. Мы обязаны были достаточно полно охарактеризовать наши понятия об универсальном праве, чтобы из них можно было вывести больше политических и социальных следствий, чем это могли сделать мы сами в наиболее знакомых нам направлениях. Мы еще раз напоминаем о том, как важно не оставаться при одной критике государства, но взять за рога всю область сообщничества. В сообщничестве заключается больше зла и барышничества, чем во всех государственных и общественных хищнических учреждениях, накопленных тысячелетней историей. С этой нашей новой точки зрения мы осудили всякий коллективизм; ибо в своих новых союзнических или каких-нибудь иначе проектированных формах оно дает не лучшее общество, а наоборот – усиленную форму варварства.
Разум и право – эта двойственная сила человека в её суверенной форме была для нас всегда не только теоретическим компасом во всем, но и практически служила единственно надежным направлением. Эта сила в своей двойной роли окажет еще помощь человечеству, охраняя его от полного и продолжительного погружения в социально-хаотическое варварство, поскольку вообще можно предвидеть что-либо подобное. Пусть предварительно образуется только круг избранных, обладающих правосознанием, и, пользуясь своими лучшими качествами, прямо наметит дальнейшие цели и идеалы; тогда и явится благотворное новое состояние; такое зерно станет, по меньшей мере, ручательством за то, что не вся жизнь народов и человечества подпадет порче.
В античные времена варварским называлось все то, что не принадлежало к двум лучше одаренным нациям. Теперь уже нет такой противоположности и нельзя вновь создать никакого подобного национализма, даже только чего-либо, аналогичного ему. Но зато существует варварство в другом смысле, а именно в смысле отсутствия тех качеств, которые способны вступиться за подлинное, всюду достаточное право. На первом плане заботятся ведь вовсе не о формах политического и социального строя, но под этими только названиями – о продолжении и усилении форм варварства. Все, что ищет защиты для себя и для человечества от этих форм варварства и во имя упомянутой двойственной силы разума и права, все, что восстает против таких уродливых состояний, – все это будет принадлежать к кругу избранных, тогда как все, противодействующее ему, должно третироваться как варварская обструкция лучшему режиму.
