безопасно. И никто съесть его не хочет, и каша всегда вовремя, и свои все вокруг. Дождался кое-как Мякишка утра да на усадьбу бегом побежал. Оказалось, недалеко он ушёл, не успело солнце в силу войти, а он уж у ворот стоял, в вороти ну колотил, чтобы впустили его, горемычного. Барин как раз завтракать сел, тут к нему Мякишка в ноги и рухнул:
— Прости, барин! Только не по мне спытание твоё! Как хошь испытывай, только не так!
Посмотрел на него барин, головой покачал:
— Не будет с тебя толку, но будь по-твоему, дам тебе ещё два спытания. Есть-то хочешь?
— Хочу, барин! Ой, хочу, со вчерашнего утра окромя ягод ничего во рту не было!
— Ну так, можешь со мной каши поесть с мясом да подливкою, вот твоя ложка. Только не видать тебе тогда мечты твоей. А коли выдержишь до тех пор, когда я всё съем, так и спытание прошёл. Будет тебе воля.
Стоит Мякишка, смотрит, как барин кашу ест, самому уже и невмоготу голод терпеть, а каша барская — вкусная-а. Запах с ума свести может. А её всё меньше и меньше остаётся, и не заметил он, как ложка его сама в руке оказалась да по горшку застучала, кашей рот набивая. Тут только вспомнил он условия барские, да поздно уже. Не выдержал он спытание второе…
А барин смотрит на него с усмешкою:
— Ну что, опять не сдюжил? Так и быть, третье спытание тебе дам, самое страшное. Не выдержишь, так и не подходи больше. Не видать тебе тогда воли твоей.
— Ну, уж теперь я всё выдержу, барин. Голод самое страшное, а остальное всё что хошь!
— Ну ладно, слушай условие: дам я тебе волю, коли крика моего не спужаешься и на месте останешься. Готов?
— Готов, барин! Не спужаюсь!
— Ну а коли готов, ВОН ОТСЮДА! — заорал барин во всё горло. — ВО-ОН!
Мякишка только за дверью сообразил, что бежать не надо было, что это и было его испытание. И опять он его не выдержал! А барин на крыльцо вышел, смотрит на него и ухмыляется:
— Ну что? И это не выдержал? И как же ты хочешь сам в своей воле быть, коли у тебя её нет вовсе? Нельзя тебе на волю. Забудь про неё. Вчера она у тебя была, и как тебе там, в лесу было?
Вспомнил Мякишка, каких трудов и лишений вчера натерпелся. Как сегодня опозорился, да и решил, что не нужна ему воля. Пусть другие за него решают, зато кормят, поят и защищают, а он будет делать, что говорят. Ибо правильно чёрный старец говорит, что все люди разные. Одним работать да терпеть, другим править да головой думать.
— Всё, барин, не нужна мне воля. Понял я урок твой и благодарствую тебе за науку, да терпение твоё. Что не кнутом меня уму-разуму учил, а самому дойти позволил. Буду я теперь всё как ты говоришь делать, точь-в-точь. А что Вешке доля такая досталась, так и пусть сам с нею возится да шкандыбается. На то он и неслух.
— Вот и ладно. Раз понял, быть тебе вторым приказчиком, а не младшим. Через годик невеста твоя в возраст войдёт, так и оженим вас, а там дети пойдут, так и вовсе некогда будет тебе о всякой глупости думать. Будешь им рассказывать, как волю добывал да как не для тебя она оказалась. Чтобы и они глупости эти в голову не брали. Ладно, отдыхай сегодня, сил набирайся, а завтра снова за работу.
Ушёл Мякишка в свой чуланчик, завалился на сено, достал камешек, а он уже весь в чёрную крапинку, и не поверишь, что когда-то совсем белый был. Что оно всё это значит? Ведь правильно Мякишка делает. Вон ведь какую дерзость барину наговорил, а всё на пользу вышло. Он теперь приказчик, и даже без слова «младший». А это почти самый главный человек в усадьбе после барина. Вот и вышел он в чистые люди. До самого верха дошёл! Теперь живи да радуйся. Но что-то не радостно Мякишке было. Чего-то не так у него шло.
Так и закончилось отрочество двух друзей. Настало время юности. Время учения и познания, любви и деяний, красоты и молодости. Вот только много оттого зависит, кто как своей юностью распорядится. Наши друзья, наверное, тоже по-своему каждый её пройдут, только это уже другая сказка.
Часть 2. Свобода и воля
(продолжение сказки «Два камня»)
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Пролетели целых два года, как Вешка к Крице в ученики пришёл. Да не просто в ученики, а почитал он их как род свой. Жену Крицыну матушкой звал, сыновей братьями, дочек сестрами. Крепко Крица его учил. Всякая вина у него виновата! Всякий недогляд отмечен. Только Вешка давно привык над каждой вещью думать да к остальному примерять, а что трудов всяких много, так он их с детства навидался, потому и не в тягость ему учение Крицыно было, а в радость. Крица на такого ученика нарадоваться не мог, только вида не подавал. Не испортить бы парнишку.
Научился Вешка руду искать. С Топлюгой подружился. Она ему много тайн своих раскрыла, многому вразумила да многое позволила. Научился он из той руды железо выплавлять, да не просто железо, а для разных дел разное. Научился он Слово говорить да заговоры на железо своё накладывать. И были те заговоры силы большой, почти как у Крицы стало получаться. Научился он в железо добавки разные добавлять, от которых оно нужные свойства приобретало. Но самое главное — научился он в семье жить. В семье людей, своей волей живущих, своим умом мир вокруг правящих. Где каждый, за себя отвечая, для всех старается. Ибо только совместно можно в таком хозяйстве справиться, и только жертвуя собой для всех, и самому выжить. Научился он и Природу блюсти да понимать, что для чего в ней нужно. Почему нельзя её просто так изводить, а хранить да беречь надо. Увидел, что всё вокруг живое и что со всем говорить и дружить можно. Увидел вращение и строгую размеренность Кола годового. Многое Крица ему показал, многое самому понять дал. И наконец настал день, когда Крица его к себе позвал и при всех сказал, что теперь он, Вешка, готов самостоятельно дело делать. Что не нужен ему теперь догляд старшего наставника. Что волен Вешка теперь поступать как сам решит
