уже целый день брожу, холопов ищу. И поляны ягодные не раз смотрел. А небо? Ну что, небо! Ну синее, ну облака на нём, и что?
— Не видел ты леса, а холопов по нему искал. Не поляны ягодные смотрел, а ягоды для барских закромов высматривал. А небо тебя не интересует, потому что барину твоему взять с него нечего. Вот скажи, Мякишка, что радует тебя в жизни этой?
— Ну… вон, старший приказчик полушубок подарил. Барин каморку отдал. Приказчиком меня назначили. То и радостно. А чего нам радоваться-то? Работать надо.
— Да-а, Мякишка… совсем ты себя потерял. Даже радости своей нету, всё от барина. Жену и то он тебе выберет, как кобылу жеребцу, чтобы порода работящая да покладистая была. Не по любви женишься, а по желанию барскому. Не понять тебе уже жизни вольной, не увидеть красоты земли. А хуже всего — не быть себе хозяином.
Забегали тут Мякишкины глаза по сторонам. Замутился взгляд. Видимо, обида его взяла. Но не подал он вида и говорит Вешке:
— Уж прямо всё у тебя так хорошо, что и ни о чём ты не скучал совсем?
— По хлебу скучал, да так, что вкус его во рту стоял.
— А сейчас хочешь? С собой-то у меня нет, а вот в усадьбе барской, я в каморке припрятал. Правда, чёрствый он уже, но не высох ещё.
— Ух ты! — обрадовался Вешка. — Может, принесёшь?
— Нет, принести не смогу, кто ж меня потом из усадьбы выпустит? Пойдём лучше со мной. Я тебя в сарае дровяном спрячу, хлеба принесу, а как стемнеет, выпущу, и иди себе…
— Что ж, пойдём, когда ещё хлебца отведать придётся?
Пошли они в усадьбу, а Мякишка всё рассказывает, что и как за время отсутствия Вешки поменялось. Кто чем болел, кого как пороли, как корова телилась, да сколько сена накосили. Вот и дошли за разговорами.
Мякишка в ворота вошёл, посмотрел, подождал, пока лишних глаз не будет. И махнул Вешке, чтобы в сарай бежал. Проскочил Вешка в сарай, дверь поленом подпёр и за дрова спрятавшись, стал ждать, пока Мякишка хлеба принесёт.
А Мякишка холопов собрал, велел палки взять да верёвки. К сараю тихо подвёл, и говорит шёпотом:
— Открывай, Вешка! Держи хлеба да беги, а то через немного сюда люди придут, сегодня дров много надо.
Открыл Вешка дверь, вышел, а Мякишка как закричит:
— Хватай его, люди!
Кинулись холопы на Вешку! Смяли его, не ожидавшего от друга подвоха. Руки заломили, верёвками связали и радостные к барину поволокли. А Мякишка идёт рядом да приговаривает:
— Что, отбегался? Всё, кончилась свобода твоя! Теперь и поработать надо!
— Дурак ты, Мякишка, — говорит Вешка. — То не свобода, а воля. А я теперь давно уже вольный человек.
— Какая разница, свобода или воля? Главное, теперь у тебя всё это кончилось.
— Тебе холопу, конечно, и не понять разницы между волей и свободой. А волю у меня теперь никому не отнять.
Привели холопы Вешку к барину, в ноги бросили, а Вешка на колени не встаёт, голову не склоняет, барину прямо в глаза смотрит. Оттого барин рассвирепел совсем, глаза как рак выкатил, ногами затопал:
— Во двор его! Собаками затравить!
Выволокли холопы Вешку во двор, барин туда тоже вышел.
— Ноги ему развяжите, а руки связанными оставьте! Пусть так от собак отбивается!
Спустил барин собак, а те на Вешку кинулись, да не затем чтобы порвать, а радостно, будто друга давнего встретили. Помнили здоровенные, кто их кормил да холил. Только один пёс молодой, что уже после ухода Вешки родился, наброситься попытался, но вожак старый на него так рыкнул, что тот поджав хвост обратно на псарню убежал да в дальний угол забился.
Села свора вокруг Вешки, никого к нему не подпускает, а тот выпрямился во весь рост да в глаза барину смотрит:
— Ну что, барин? Может, мне на тебя этих псов натравить? Ведь и спрятаться не успеешь, как порвут они тебя в клочья малые да по двору размечут.
Струхнул барин, побледнел даже, но перед холопами держится, ибо негоже ему, властью наделённому, перед подлым людом слабину казать. Но — а вдруг Вешка и вправду собак натравит?
Вышел тут на крыльцо избы своей старец чёрный, да и стал Вешку на чём свет костерить, гневом Божьим стращать да запугивать. Холопы все на колени попадали, в страхе в землю мордами уткнулись! А ну как проклятия старца и их кого коснутся?
Вешка же смотрел на старца с усмешкою, а когда тот вдохнул очередной раз, проклятия прервав, своё слово вставил:
— А для чего, старче, Бог нам испытания даёт?
— Чтобы укрепились мы в вере нашей. А охальников и бунтарей — он в ад ввергает!
— Да знаю я, знаю, куда он их ввергает. Вот только меня пока тут оставил, наверное, чтобы вас испытать. А уж как близок я от смерти был, о том он точно ведает, да вот только вывел меня Дед Мороз на зимовье малое. Дровами, добрыми людьми оставленными, обогрел. Едой, что они для путников припасли, накормил. Значит, не попустил Бог твой смерти моей, и не тебе его волю отменять.
А ты, барин, отпусти холопов, давай с тобой вдвоём поговорим да решим, как дальше жить будем. Только сразу говорю, не буду я больше у тебя холопствовать.
Отпустил барин холопов, велел им делами заняться, а сам около сарая на бревно уселся, на Вешку смотрит, ждёт что тот скажет. Вешка же тоже от барина слова ждёт, так и сидят — ждут друг друга. Наконец барин и говорит:
— Что ж, уважение ты мне оказал, слово первому предоставив, и на том спасибо. Так чего же ты хочешь?
— Вольный я, воли и хочу.
— Не злодей я какой, а барин, значит, о людях своих заботиться должен. Хоть ты и бунтуешь, но отвечаю всё равно я за тебя.
— Перед кем же ты отвечаешь?
— Перед Богом, перед князем, перед совестью своей. Вишь, сколько глаз за мной, что бы я о вас, охламонах, заботился?
— Да, барин, тяжко тебе. Ну так, хоть я тебе облегчение сделаю. Хоть обо мне тебе заботиться больше не придётся. Чем не радость для тебя?
— Что ж, Вешка, будь по-твоему. Только теперь ты сам за себя ответчик. Сам себе голова и хозяин. Иди куда хочешь. Теперь ты не мой человек.
Не ожидал Вешка такого поворота, думал, барин его ругать будет, или грозить карами страшными. Потому не сразу ответил.
— А что это ты, барин, такой добрый
