События на фронте плохие. Вчера прибежал молоденький красноармеец с Мамаева кургана, рассказывает, что в городе сидят автоматчики в разрушенных домах и строчат без перерыва, а на берегу находятся наши войска.
Бомбит все время, а в перерыве между бомбежкой садит минами. Вчера сгорел еще один мансардный дом, так было страшно, что мы с Олей и за водой не пошли. Сегодня уже 39 дней, как мы сидим в окопах, что-то будет с нами дальше?
Вчерашний красноармеец рассказал, что на днях наш самолет бомбил по своим. Еще рассказывали, что из-за Волги „Катюши“ били по Мамаеву кургану и много уложили своих. Что-то делается невероятное. Из всех разговоров только вчерашний красноармеец сказал правду, что положение на фронте плохое, остальные только успокаивают, что отгоним немца.
Немец идет упорно и главным образом берет воздухом. На нашем поселке тоже есть немецкие автоматчики. Слышна пулеметная стрельба. Мы сначала не обращали на нее внимание, но потом бойцы рассказали, что это стреляют немецкие автоматчики и подают самолетам сигнал, где бомбить.
Сегодня я шла к Марусе, и около дома Роговых лежит убитый красноармеец. Я от испуга шарахнулась в сторону. Бедный, бедный человек, сложил свою голову, где-нибудь у него есть семья.
Маруся вышла куда-то. Я сижу и записываю эти слова, может, кто-нибудь прочитает и узнает, какие страхи мы пережили и переживаем.
Вот сейчас летит самолет, сердце замирает, сирена самолета приостанавливает работу всех органов тела, все холодеет».
Из воспоминаний секретаря обкома А. С. Чуянова: «В светлое время суток над Волгой беспрерывно висят бомбардировщики, перед причалами то и дело поднимаются косматые столбы воды от взрывов. „Мессеры“ гоняются даже за одиночными лодками, остервенело поливают из пулеметов подходы к причалам. Тяжело смотреть ночью на горящий город с восточного берега. Просто не верится, что там есть люди»[16].
Из «Хроники огненных дней»: «1 октября – 9 октября. В начале октября борьба за Сталинград возобновляется с нарастающим ожесточением. Гитлеровские войска усиливают натиск в центре города. Одновременно авиация и артиллерия бьют по переправам, уничтожая паромы и баржи. Противник продолжает сильные атаки с высоты 107,5 – в направлении завода „Красный Октябрь“. Верховный Главнокомандующий потребовал от командующего Сталинградским фронтом А. И. Еременко принять все меры и обеспечить оборону Сталинграда, чтобы город ни при каких обстоятельствах не был сдан врагу. 62-я армия отражает массированные атаки противника при мощной поддержке авиации в районе поселка СТЗ. Войска 62-й армии ведут боевые действия против врага на рубеже – рынок, рабочий поселок тракторного завода, заводов „Баррикады“ и „Красный Октябрь“, на северо-восточных склонах Мамаева кургана, в районе вокзала Сталинград-1».
Из «Дневника»: «1 октября 1942 года, четверг. Весь день сильно бомбили. К вечеру затихло, но поднялись пожары. Горело два мансардных дома. Поднялся сильный ветер, и искры тучей неслись по направлению к нашим домам. Был такой ужас, такой был страх.
Добежала до Орешкина дома, я увидела, что у них загорелась крыша, искры летели тучей, и не только искры, но и головешки. Затушить не удалось. Орешкин дом загорелся, от него загорелся наш разрушенный, потом загорелся Жабин дом, Фомин. Образовалось море огня. Такой ужас, такой ужас, меня знобило.
Мы с матерью взяли продукты и побежали в мансардный дом к Анне Моисеевне. Всю ночь не спали. Отца оставили в щели, закрыли дверь плотно железными листами. В три часа ночи пошли проведать двор. Там было море огня. Старик-сосед растаскивал забор, чтобы не загорелся его дом.
Подошли к щели – она цела. Спросили отца, как он себя чувствует. Ответил, что хорошо. У щели начали тлеть брусья у входа, затушили их землей, натаскали валы земли к брусьям, закрыли щель и пошли обратно. Утром вернулись на свое пепелище. Все сгорело, но щель цела, отец жив, надо покопаться, может быть, что-нибудь осталось из вещей. Но копаться сейчас нельзя, так как все горячее, надо ждать, когда остынет.
Сейчас сидим в своей щели и решили никуда больше не ходить. Теперь кругом нас образовалось поле с обгорелыми печами. Сидим и думает, что будет с нами?
Красная Армия вся сдвинулась на берег Волги. На стадионе стоят зенитки, тяжелые орудия увезли. Коля настаивает на отъезде за Волгу. Оля против отъезда, так как за Волгой бомбят, и с собой ничего взять не сможем. Останемся ли живы? Говорят, что на поселке немец занял Краснооктябрьский мост.
Сегодня уже 40 дней, как мы сидим в щели. Бомбежка идет каждый день.
2 октября 1942 года, пятница, два часа дня. 41 день, как мы сидим на фронте. Конца не видно, каждый день идут бои. Мины летят каждый день, нельзя высунуть головы из щели. Сегодня утром только собрались завтракать, как начали лететь мины. Вдруг раздался страшный треск, гром, посыпалась земля с потолка щели, ну, думаем, пропали. Прошла минута, прояснилось – живы. Коля, выглянул из щели, оказалось, летела мина, ударилась в акацию, разорвалась, и осколки посыпались во все стороны. Если бы не было акации, мина упала бы на щель, и мы бы погибли. А мама каждый год настаивала срубить эту акацию, но я была против.
Утром ходили с Олей за водой на Волгу и вчера ходили. Самолеты летают, пули визжат, а за водой идти нужно, без воды не проживешь. Один день мы не ходили за водой и были целый день не пивши, невозможно было вылезть.
Шесть часов вечера. Вот уже вечер, а бомбежка не прекращается. С утра до двух часов летели мины, а сейчас началась бомбежка. Боже мой! Когда все это кончится? Сил уже больше нет никаких. Хорошо, что Женя, Ира и крестная уехали. Женя в Ульяновске, а Ира не знаю где, добралась ли она до Магнитогорска? Не знаю, придется ли нам увидеться, останемся ли в живых?
41 день сидим в щели, грязные, немытые, уже насекомые стали заводиться в голове и в белье. Все сожжено, все разбито, мы сидим в щели, которая находится в открытом поле, кругом груды угля, обгорелые печи. В подвале у нас все сгорело. Утром мама с Колей копались в подвале, отрыли немного тыквы, она испеклась, сегодня мы ее ели. Нашли один самовар, который растопился. В углу нашли бак, в котором была рожь. Придется еще покопаться, может быть, еще что-нибудь найдем.
3 октября 1942 года, суббота. 4-20 часов. Рано утром ходили за водой с Олей и ее матерью Александрой Федоровной. Только набрали воды, начали лететь мины на Волгу, бежали с водой бегом. Такой ужас мы переживаем, что описать невозможно, и когда конец будет, неизвестно.
Выстрелы немецких автоматчиков слышны по всему поселку. Бои идут ожесточенные, то немцы бомбят и сыпят из минометов, то наши начинают садить из „Катюш“ и тяжелых орудий. Сначала сердце замирало, все отнималось, а теперь все окаменело, сердце уже не болит, будь что будет.
Вовремя не уехали, теперь уехать невозможно, положимся на Бога и на судьбу.
42 дня сегодня, как мы переживает этот ужас. Кругом пожары, все горит. Сейчас бомбит мансардные дома и Баррикадный район. Когда все это кончится? Сил уже нет терпеть, а деваться некуда. Вот опять летят самолеты. Захлопали зенитки.
Александра Федоровна занимается у нас варкой обеда. Ходит целый день по двору, варит у щели, как только летит самолет, Оля кричит ей: „Мама! Скорее в щель!а Но Александра Федоровна не торопится бежать, а спускается в щель, когда самолеты пролетят или сбросят бомбы. Оля начинает ругать ее, а она так спокойно отвечает: „Что, он в меня, что ли, бомбы бросает, нужная ему!“ И смех и грех на нее смотреть, такая она бесстрашная.
Бомбежка не прекращается. Оля всех подбадривает. Коля все время говорит, что надо уехать, а куда ехать, когда бомбежка идет целыми днями и мины летят так, что из щели вылезти нельзя.
Погода стоит чудная. Теплые летние дни и вечера.
4 октября 1942 года, воскресенье. Девять утра. 43 дня, как идут ожесточенные бои в городе Сталинграде и рабочих поселках. Сегодняшняя ночь была очень напряженная и жуткая. Накануне вечером ходили за водой на Волгу. До Волги дошли хорошо, а обратно шли под пулями. Был такой страх, ноги отнимались, еле дошли до дома.
А вечер был такой дивный, теплый. Волга красивая и тихая. Такая чудесная стоит погода. Дни жаркие, солнечные. Вечера лунные, тихие, только бы гулять да отдыхать, а мы не вылезаем из щели вот уже полтора месяца, и не видно конца.
Думали, что утром встанем и будет немец, но утром все было по-старому: зенитки стреляют в самолеты, начали бухать тяжелые орудия. С утра началась бомбежка.
В три часа ночи в напряженной тишине раздались звуки радио. Коля вылез на приступки слушать, потом Оля, потом я. Передавали сначала на немецком языке, потом на русском. После передачи раздались звуки музыки, чудная была музыка, по-видимому, передавало немецкое радио. Коля рассказал, что сообщили что-то о Воронеже, он не расслышал.
Пришел один боец за водой, принес полведра густого пшенного супа, спросили его: „Далеко ли фронт?“ Ответил, что отогнали немца, а сам в глаза не смотрит. Словом, положение плохое.
