— Не знаю, — задумчиво отозвался Безымянный. — Ноби, — уже значительно спокойней окликнул он бесенка, — проверь изумруд. Есть на нем «сеть»? Или, может, «зеркало»?
Бесенок, чуть не подавившись при последних словах, торопливо извлек камень наружу и принялся изучать с удвоенным вниманием. Спустя короткое время он облегченно вздохнул и ответил:
— Ничего там нет! Обычный изумруд, очень качественный само собой, и всё! Никаких ловушек.
— Странно.
Безымянный взял кусочек жареной утки и отправил в рот. Рассеянно жуя, он мысленно перебирал всевозможные варианты, способные объяснить поведение неведомого заказчика или хотя бы дать зацепку. Но в голову не приходило ничего утешительного.
— И я о том же, — дождавшись, когда взгляд задумавшегося гостя вновь обретет осмысленное выражение, поспешил согласиться хоттолен. — Я бы про него, про заказ этот, и не заикнулся б, не будь ты коном.
— Бывшим, — сурово поправил его Безымянный.
— Ааа, — отмахнулся, будто от надоедливой мухи, Гаргарон, — ваша братия бывшей не бывает. Кон есть кон, хоть бывший — хоть мертвый. Так у нас говорят.
Безымянный презрительно хмыкнул и скривился, но вступать в спор с хоттоленом не стал, прекрасно зная: переубедить того не получится. У людей давным-давно сложилось представление о конах, и отнюдь для последних не лестное. Единственное, что оставалось, — смириться.
— Ну, так и что там с камнем? — вернулся он к расспросам после непродолжительного молчания. — Для чего он?
Гаргарон задумчиво пожевал губами, взвешивая про себя и решая, что говорить. Наконец он спросил:
— Так ты того, серьезно намериваешься на эту погань подрядиться? Или как?
— Серьезно, — спокойно отозвался Безымянный. — Куш за эту сделку — если судить по условиям встречи — может оказаться изрядным. Во всяком случае, моё любопытство твой рассказ пробудил. Так что выкладывай, что к чему с этим камушком.
— Ладно, — гигант недовольно сморщился и, поведя могучими плечами, тряхнул головой — будто бык, увидавший соперника. — Твоя шкура — ты и решай, как её поджаривать! В общем, так: ты знаешь Штормскальм? Бывал там раньше?
— Да.
Голос путника внезапно утратил всякие эмоции, а глаза, опасно сощурившись, устремили потяжелевший взгляд куда-то сквозь хоттолена. Гаргарон, удивившийся перемене, произошедшей с его гостем хотел поинтересоваться: а что такого, собственно, он сказал? Но внезапная догадка, промелькнувшая на самых задворках памяти, подсказала ему возможную причину столь странного поведения. А заодно и прочно заткнула рот.
Стылый предрассветный сумрак колебался под резкими порывами пронизывающего северного ветра. Редкие, тяжелые капли падали с пасмурного неба и, ударяясь о мостовую древнего города, с приглушенным всплеском разлетались всполохами серебристо-стеклянных осколков. Немногочисленные окна, светлившиеся неровным светом, казались нереальными, иллюзорными порождениями дремлющей твердыни — её полусознательным сном. В отдалении слышался одинокий собачий лай, все остальные звуки тонули в тихом шорохе холодной дождевой песни. Все, кроме размеренной печатной поступи пятерых человек, направляющихся к северным вратам города. Четверо облачены в форменную боевую броню филиала Валентиниана с неразличимыми из-за темноты знаками отличия, в руках — тяжелые плазменные излучатели. Несмотря на массивные доспехи, их движения легки и свободны. Пятый в группе — узник, и его поступь, несмотря на отсутствие доспехов, скованна и медлительна, будто у тяжелобольного, лишь недавно вставшего с постели.
— Шевелись, тварь, — раздается грубый, срывающийся от ярости голос одного из охранников, идущего сзади.
Удар прикладом между лопаток. Сильный, внезапный. Высокий юноша, в мешковатой одежде, от неожиданности теряет равновесие и падает на мокрую, грязную мостовую. Неловко выставленные руки больно ударяются об камни, слышится скрежет металла — грубые стальные браслеты, охватывающие запястья, врезаются в плоть.
— Вставай! — сильные руки подхватывают его с обеих сторон и резко, рывком заставляют выпрямиться. — Шевелись, кому говорят!
Юноша отводит ладонью, покрытой многочисленными ссадинами, мокрую прядь, упавшую на глаза, и оглядывается по сторонам. Древняя кладка высоких домов с остроконечными крышами, темные провалы узких, стрельчатых окон. Плющ и дикий виноград, взбирающийся под самую кровлю. Запах мокрого камня. Он старается запомнить всё, — все, что связано с человеком, с его жизнью, его миром. Он знает — не предполагает, а именно знает! — скоро его жизнь оборвется. Скоро, уже очень скоро смерть встретит его в одном из своих многочисленных обличий, обитающих за гранью. Никогда больше он не увидит домов, окон, мостовых. Никогда не услышит человеческого голоса, пусть даже такого, как у его провожатых. И он снова медлит, не нарочно, неосознанно дожидается нового удара прикладом, и лишь тогда его ноги начинают двигаться.
— Нууу, эмм, вот, — с явным трудом переваривая охватившее его смущение, выдавил хотолен некоторое время спустя, — в Штормскальме есть старый парк. Не в городе, само собой. У южного входа. Здоровенный такой, его ни с чем не спутаешь. И вот, где-то в нем — где точно, я не знаю, сам там никогда не был — есть древняя каменная арка. Говорят, она вся исписана странными знаками и ещё чем-то…
— Портальные врата, — Безымянный пожал плечами, — нефункционирующие, конечно.
— Тебе видней, чего они там есть да как называются, — отмахнулся Гаргарон. — Я те про другое, слушай: тот, кто хочет связаться с заказчиком, должен вставить этот камень в щель или там выемку на той арке и идти подальше. А потом — слушай, это самое важное — каждый день, после того как камень вставлен, ты должен будешь наведываться туда, к арке, и смотреть, не исчез ли он. И если он пропал, знай — это знак. В тот же самый день, на закате, ты должен будешь прийти в парк и прогуливаться неподалёку от арки, там-то к тебе заказчик и подойдет! Ну а уж как у вас дальше пойдет-сложится — ваше дело, меня не касается.
— Идет, — после непродолжительного молчания проговорил Безымянный. — Я согласен.
— Как знаешь, — Гаргарон сокрушенно покачал головой.
Поболтав со своим постояльцем на всевозможные темы, никак не касающиеся странной работы, бывшей предметом их предыдущего разговора, ещё некоторое время, он, в конце концов, засобирался прочь, не забыв попутно собрать со стола опустевшие за время разговора тарелки. У самых дверей гигант нерешительно остановился и, помотав головой, будто раздумывая о чем-то сокровенном, проговорил:
— Ты, парень, все ж подумай, время не торопит — и ты не спеши. Крепко подумай!
Оставшись, наконец, в одиночестве — довольно мурлыкающий Ноби не в счет, — Безымянный облокотился о стол и принялся мысленно восстанавливать весь предшествующий разговор с хоттоленом, пытаясь понять: во что же он ввязывается?
Он принял решение о своих первых шагах на Большой земле ещё там, в Тартре. Осмотреться, узнать последние новости реального мира, подзаработать наличных, выполнив несколько незаконных контрактов или, если повезет — один, из тех самых, что именуются «кушем», а уже потом делать выбор своей дальнейшей судьбы. Хотя выбор у него, собственно, был небольшой. Можно было присоединиться к одному из малых кланов, но при его характере это не самый лучший путь. Ещё можно было стать наёмником и до конца жизни бегать по поручениям людей, не желавших самолично марать руки. Были и другие варианты, но и для их реализации требовалось время. Например, подвязаться на служение Храму и стать рыцарем — с его навыками и умениями это будет несложно, но это, почти наверняка, означало возращение в Тартр. Храмовники не упустят возможности за его счет расширить свои знания о Запретной Земле. В крайней ситуации можно было заключить договор с банкирами или одним из Альянсов. Но в любом случае начинать надо с контракта. И вот он его получил — или почти получил. Только особой радости от этого Безымянный не испытывал, слишком уж необычны и туманны оказались условия. Слишком отличались от того, с чем обычно связываются хоттоловые наёмники. Он нуждался в совете, но единственный человек, с кем он мог бы поговорить начистоту и попросить совета, по-прежнему оставался в Запретной Земле. А следовательно…
— Что скажешь о работе? — поинтересовался человек у Ноби.
Бесенок легкомысленно пожал плечами и, свесив лапки с каминной полки, на которую он перебрался некоторое время назад со шкафа, изрядно заляпанного молочными брызгами и хлебными остатками, принялся от нечего делать болтать ими.
— Сам решай, ты же умный, а я разве что для бестиария гожусь! — в прозвучавшем ответе чувствовалось: мстительный бесенок не забыл недавней ссоры на дороге и теперь с удовольствием примется тыкать «своего хозяина» носом в его же собственные слова.
