Изабелла. Трюк?
Барбара. Да. Скажите, он в вашем присутствии некогда не написался до потери чувств?
Изабелла. Никогда.
Барбара. И никогда не начинал хохотать ни с того ни с сего или распевать во все горло солдатские песенки, делать вид, будто ему страшно весело?
Изабелла. Никогда.
Барбара. Вот видите, мы с вами говорим о разных людях.
На пороге появляется Робер.
(Устремляется к нему.) Ну, что?
Робер. Где он?
Барбара. Здесь. Он спит.
Робер (оборачивается и видит заснувшего Жоржа). Прямо замечательно! Мы мчимся сломя голову по темным дорогам, тревожимся, строим всякие планы, придумываем для него на всякий случай алиби, а мсье в это время дрыхнет! Он, видите ли, устал!
Барбара. Да говори же! Что там случилось?
Робер (не слушая ее). Видишь ли, я предпочел бы, чтобы он сам задал мне этот вопрос и ждал ответа с широко открытыми глазами. Я бы помедлили, перевел дыхание и торжественно, как вестник в классической трагедии, произнес: «Мой бедный друг…»
Барбара (трясет его). Да скажешь ли ты наконец? Идиот?
Робер (другим тоном, садясь подальше). Представь себе, она отделалась шишкой. И влюблена в него еще больше, чем раньше. Теперь эта несчастная воображает, что он тоже будет любить ее, ведь из-за нее он чуть не пошел на преступление! Это ей внушил папаша Эдгар. Надо признать, что старый артист не лишен фантазии.
Барбара. Где ты их оставил?
Робер. У изголовья постели Анриэтты. Они собираются несколько преждевременно заклать жирного тельца.
Изабелла. Действительно, несколько преждевременно, так как Жорж только что решил уехать со мной в Пиренеи.
Робер. Чтобы заниматься там пчеловодством?
Изабелла. Да.
Робер. В качестве кого? Начинающего пчеловода?
Изабелла. Нет, в качестве моего возлюбленного и, надеюсь, мужа, как только развод будет оформлен.
Робер. Узнаю неженку! Мсье почувствовал потребность укрепить здоровье на лоне природы; грациозно послав нас ко всем чертям, он завтра утром сядет в поезд… (Поворачивается к Барбаре и продолжает, паясничая.) Разве мы будем возражать против того, чтобы мсье отправился лечиться, дорогая?
Барбара (полушутя, полусерьезно). Нет. Не будем.
Робер. Что же нам отсеется делать, дорогая?
Барбара. Уйти.
Робер. По-благородному?
Барбара. По-благородному.
Робер. Откланяться с чисто французского вежливостью, с чисто французской улыбкой, приложив руку к сердцу, отставив ногу… (Берет Барбару под руку, становится в картинную позу, вынимает платок.) И помахать на прощанье платочком: «Прощайте и будьте счастливы, вы вполне это заслужили! Никогда больше вы не услышите о нас». (Вдруг перестает паясничать, подходит к Изабелле.) Нет, серьезно! Вы в самом деле вообразили, что так будет, дорогая мадемуазель? Вообразили, что все решено? Что завтра вы отправитесь на встречу счастью с этим очаровательным молодым человеком? Ха-ха-ха! Мне смешно, слышите? Мне смешно. Я остаюсь.
Изабелла. Что это значит?
Робер (удобно усаживаясь, с подчеркнуто независимым видом). Подожду, пока он проснется. Вы мне симпатичны, поэтому я дам вам совет. Знаете, что я сделал бы на вашем месте? Уехал бы до того, как он откроет глаза.
Изабелла. В самом деле? А почему?
Робер. Мсье, разумеется, влюблен. Он пылок, нежен, сгорает от страсти. Но все-таки он себе на уме. Мсье в конце концов всегда возвращается, когда надо вернуться. Во всяком случае, до сих пор он всегда возвращался к семейному очагу после подобных приключений. Почему бы ему не вернуться и на этот раз? По-моему, ничто ему не помешает.
Изабелла. Думаю, что на этот раз вы ошибаетесь. Жорж с вами не поедет.
Робер. Мадемуазель, если бы вы были умней, вы бы мне поверили. Как говорят, я достаточно пожил и разбираюсь в людях. Я хорошо знаю мсье. Он уже не раз выкидывал такие фортели.
Изабелла. Замолчите! Я не хочу больше вас слушать!
Робер. И напрасно. Я не могу допустить, чтобы вы сделали большую глупость. Мадемуазель, вы глубоко заблуждаетесь. Эта спящая красавица в брюках на самом деле — урод. Этот невинный отрок — чудовище. Он совершенно вам не подходит. Перед вами прямой и светлый путь. Садитесь завтра в поезд на вокзале Орсэ и возвращайтесь одна к своим пчелам, своим собакам, своим добрым бабушкам. (Умоляет, паясничая.) Во имя ваших добрых бабушек, мадемуазель!
Изабелла (отходит от него, пожав плечами). Вы мне надоели.
Робер (следуя за ней). А мне самому не надоело, по-вашему? Я истощил все силы, убеждая вас, но не отступлюсь, ибо чувствую, что это мой долг. Конечно, я понимаю, что вы считаете меня ничтожеством. Но неужели вас не трогает, что этот жалкий, ничтожный человек, движимый каким-то неясным побуждением, из кожи лезет, стараясь воспрепятствовать тому, чтобы совершенно незнакомая ему девушка испортила себе жизнь?
Изабелла. Нисколько не трогает.
Робер. Вы жестоки. На вашем месте я был бы потрясен. Нет, в самом деле, мадемуазель, неужели, по-вашему, мсье любит вас так горячо, что может сбросить свою старую шкуру и превратиться в ягненка?
Изабелла. Да, я верю в это всей душой. Верю, что принесу ему счастье.
Робер. Как будто счастье и в самом деле можно принести… По силам ли вам такая ноша, мадемуазель? Ах, как это трогательно! (Барбаре.) А тебе это не трогает? Я растроган до глубины души.
Изабелла. Замолчите! Вы говорите так лишь потому, что ненавидите его.
Робер (устало). Представьте себе, что нет. Я больше не уверен в том, что ненавижу его. Я часто говорил о своей ненависти, но это были только слова, и она выдохлась. А сейчас, мадемуазель, я скажу вам что-то смешное. Едва начав этот разговор, я понял, что мне не удастся переубедить вас, что Жорж уедет с вами, но я продолжал, чтобы он проснулся и выгнал меня. Ибо, когда я начну говорить и меня понесет, то остановиться уже не могу, пока мне не закроют рот и не выгонят за дверь. Нужно оказать мне эту услуга, иначе я буду говорить без конца, до полного изнеможения, и тогда будет плохо не только мне самому…
Пауза.
Барбара (подойдя к нему). Ну, пойдем, старина! Не стоит ждать, пока он проснется.
Робер. Ты думаешь? (Встает. Деловым тоном.) В таком случае, мадемуазель, я буду краток. В этом месяце нам придется весьма туго. Не можете ли вы одолжить мне пять тысяч франков?
Изабелла. По-вашему, я тоже богачка? Нет, я скорее бедна.
Робер (скромно). Ну, тысячи две?
Изабелла (не может удержаться от улыбки). Две тысячи, может быть, в моей сумочке найдется. (Берет сумочку.)
Барбара (вырывает сумочку из рук Изабеллы). Извини, дорогой Робер, но я не позволю.
Робер. Как? Что с тобой? Ты спятила?
Барбара (кладя деньги Изабеллы обратно в сумочку). Вовсе нет.
Робер. Ага, ты хочешь сделать благородный жест, моя милая? Поверь, я не премину рассказать о нем хозяину той дешевой столовки, где придется обедать начиная с завтрашнего дня. Не сомневаюсь, что в ответ нам предложат по порции антрекота. Ну что ж, тебе приспичило сделать благородный жест, ты его сделала, а теперь оставь нас в покое! (Отстраняет ее.) Не слушайте ее детский лепет, мадемуазель. Она поступает необдуманно.
Барбара (снова вмешиваясь). Нет, Робер.
Робер. Да пойми, наконец, что мадемуазель просто желает помочь нам в трудную минуту.
Барбара. А я не хочу, чтобы она нам помогла.
Робер (крайне расстроенный, снова садится). Если все мы будем стремиться перещеголять друг друга в благородстве, то никогда не выпутаемся из этого положения. Конечно, нужно быть благородным, но в меру.
Барбара (помолчав, внезапно). Ты прав, старина, я идиотка. Если мы все будем стремиться перещеголять друг друга в благородстве, то никогда не выпутаемся из этого положения. Особенно Жорж. Давайте деньги, мадемуазель. Это, в конце концов, и для него самый простой выход.
Робер. Браво! Ловите ее на слове, мадемуазель, и кончим на этом. (Замечает, что Жорж пошевелился.) Внимание, он проснулся! (Быстро прячет деньги.)
