вообще всем вместе составить график очередности поездок. Но тут случилось неожиданное. Все без исключения жаждали выполнить долг совести как можно скорее, не позднее субботы этой. По воскресеньям Ирина Петровна с мамой ходили в народный университет искусств, но ради такого дела. . словом, она предложила отвезти ребят в Раздольное группами: одну в субботу, другую в воскресенье. Нет, все хотели только в субботу. Впрочем, тайна такого нетерпения открылась совсем скоро. Когда Ирина Петровна, уже не столько обрадованная, сколько растерянная, вышла со звонком из класса, ее опять подстерегли у туалета девочки-отличницы. Оказывается, на филькультуре Чацкий объявил, чтобы в субботу все пришли с лыжами и мазью, — после уроков седьмой «б» поедет за город сдавать нормы ГТО, дистанция пять километров. Конечно (тут девочки, докладывая, не избежали некоторого ехидства), многие сразу вспомнили про Ирину Петровну, ее предложение и стали без зазрения совести орать Чацкому, что в субботу они не могут, у них очень важное дело и, если Чацкий не читал последний журнал «Огонек», пусть возьмет и почитает! Причем, как заметили девочки, добрыми и милосердными вдруг стали именно те, кому пять километров на лыжах в жизни не пройти, да и без лыж тоже.
Надо же, опять дорогу Ирине Петровне перебегал Чацкий! Гуманитарный ее ум пытался распутать клубок непредвиденных обстоятельств. Это не удавалось, к вечеру у учительницы разболелась голова, она приняла анальгин, снотворное и с зыбкой надеждой на утро легла пораньше спать.
В пятницу седьмой «б» был на производственной практике, о чем Ирина Петровна как-то забыла, и те призывающие к благоразумию слова, что репетировала она по дороге в школу, не пригодились. По причине гордости и некоторого упрямства, всегда гордости сопутствующего, посоветоваться с кем-нибудь, с завучем или директрисой, она не сочла возможным. Да и хотелось совершить благородную акцию тихо, как и подобает совершать подобные вещи, говорящие сами за себя. Вечером, помогая дочери собираться, выпекая для Сапуновых оладушки, всячески подбадривая дочку, которая все сильнее впадала в волнение и по преимуществу неподвижно стояла посреди комнаты, потирая виски, — будто раскрученная для игры в «жмурки», мама вдруг высказала сомнение, живы ли старики, ведь прошло полтора года, а они тогда сильно хворали. Эта мысль окончательно Ирину Петровну добила. Пришлось ей даже выпить валерьянки, а маме подбодрить дочь предположением, что не могли же помереть оба, если, не дай Бог, остался уже один, подмога тем более необходима. Тут как раз началась информационно-развлекательная программа «Вгляд». Между двумя музыкальными видеоклипами показали сюжет про богадельню, как бы намекая такой оригинальной композицией: «Сограждане, берегите стариков, они еще у нас не все видеоклипы поглядели!» А Ирина Петровна укрепилась духом, съела оладушку и стала примерять мамины валенки — по возрасту чуть ли не довоенные, чудом сохранившиеся.
Денек в субботу выдался славный. Солнце, морозец в меру и безветрие. В такие деньки живется охотнее, бодрее, какая-то благосклонность разлита в пространстве. Даже городские трубы, ядовитые и бесчеловечные, своим медленным прямым дымом нет-нет да и шепнут прохожей душе позабытую сказку о горячей печке, березовых дровах, уютном дыме, стоящем дозором над толстой белоснежной крышей.
Первый, кого встретила Ирина Петровна в школе, был, конечно, Чацкий. С лыжами, в шерстяной шапочке и нелепом полуперденчике он стоял у гардероба. Завидев учительницу, Чацкий оскалился, словно заверяя своим оскалом, что бросает ей вызов или ее вызов принимает. Никакого желания объясняться со столь недалеким человеком у Ирины Петровны не было, и, раздевшись, с баульчиком она пошла наверх. Около учительской колоритно одетая в разного рода курточки, джинсы, «варенки» группа из седьмого «б» бросилась к ней и сообщила: едут двадцать человек! Ирина Петровна от ужаса раскрыла было рот, но сказать ничего не смогла — детские лица заверяли, что не простят измены, что, начни она сейчас объяснять, просить, умолять, все рухнет и она, а вместе с ней и великая русская литература на любовь и даже доверие седьмого «б» могут уже не рассчитывать. С этого момента Ирина Петровна стала как бы отправлять в Раздольное мысленные послания, ну такие телепатические телеграммы примерно следующего содержания: «Марья Ильинична, Василий Степанович, дорогие, крепитесь, поймите нас правильно, не судите слишком строго, заранее простите, если что не так, в конце концов, милосердие — вещь обоюдная, всего доброго, до скорой встречи…»
После пятого урока с поклажей все собрались в вестибюле. Учительница пересчитала народ: вместе с ней было двадцать три человека. Неподалеку с лыжами дожидались Чацкого те, кто отдавал предпочтение силе физической, а не нравственной. Ирина Петровна не хотела еще раз встречаться с физкультурником, видеть его оскал и по-быстрому повела своих, уже затеявших перебранку с людьми Чацкого, в сторону метро.
На вокзале к ним присоединилась мамаша одной девочки. Нет, Ирине Петровне она доверяла п против милосердия ничего не имела, просто полгода назад как раз по это?! дороге она ехала в поезде, который сошел с рельсов, и теперь объясняла свое желание ехать вместе с дочерью странным доводом, будто дважды снаряд в один поезд не попадает. Учительница попыталась объяснить мамаше наивность такого суеверного рассуждения, та согласилась, но сказала, что одну дочку в поезд все равно не пустит, а дочка стала плакать. Ирина Петровна вспомнила, что у девочки этой нет отца и, сжалившись, подумала: одним человеком больше, одним меньше… особого значения это уже не имело.
До отхода электрички оставалось меньше минуты, когда в вагон ворвались четверо лыжников из группы Чацкого. Физкультурник совсем сбрендил, объяснили они, в последний момент решил увеличить дистанцию до десяти километров да еще пригрозил, что поблажек, как раньше, в застойные времена, не будет, кто не уложится в положенное время, будет бегать, пока не уложится.
— Пусть сам бегает, пока не уложится, — заключили они.
Электричка тем временем уже набирала ход.
Марья Ильинична и Василий Степанович Сапуновы проснулись в тот день «с петухами». Вернее, осталась память о петухах, их побудном крике, осталась и привычка просыпаться, а самих петухов, кур, прочих домашних птиц и животных в Раздольном давно не держали. Держали дачников, да и тех лишь в летнюю пору и понемногу. Летом деревенька оживала, появлялись дети, чьи звуки, повадки за осень, зиму и весну местные жители успевали забыть. Впрочем, и жителей-то этих было пять человек, включая Сапуновых. То есть они и три старухи, хозяева остальных домов проживали в городе.
Что и говорить, жилось Сапуновым не слишком комфортабельно. На непривычный взгляд, даже ужасно жилось, если не принять во внимание, что примерно так жили они всегда, а то и хуже, что
