стоптанные башмаки, да одутловатое с синяками лицо в обрамлении клочков спутанных волос, яснее ясного указывало на принадлежность человека к этому классу. У меня появилось подозрение, что он уже какое-то время балансирует на тонкой ниточке между Низшими и Лишними. Человек, понуро свесив голову, зашаркал к выходу. Его голова была опущена так низко, что я не смогла рассмотреть выражение его глаз. Чувствовал ли сейчас этот бедолага облегчение, или выходил из здания в страхе, сказать было трудно. Но на его месте я бы, несомненно, радовалась.
– Подожди меня там, Мара, – я мотнула головой в сторону ряда деревянных кресел, которые были вплотную придвинуты и привинчены к левой стене холла. – И не волнуйся за меня. Все будет хорошо.
Не обращая внимания на красную полосу, я быстро и уверенно подошла к центральной кабинке. Приблизившись к стойке и стараясь говорить в открытое квадратное окошко, я поздоровалась с дежурным.
– Вы с жалобой, заявлением или на прием? – обыденно поинтересовался офицер.
Я просунула руку между прутьями решетки и протянула дежурному визитку, врученную мне начальником охраны универмага.
Мужчина равнодушно вернул ее мне и гавкнул:
– Паспорт.
Порывшись в сумке, я подала свой заграничный паспорт.
– По какому вопросу?
– Понимаете, я вчера приехала и нечаянно смыла СЭФ.
– Ясно. А вы? – мужчина перевел взгляд на Гольскую, которая мужественно стояла за мной, не прислушавшись к просьбе подождать в сторонке.
– Я подруга. Пришла за компанию.
– Ясно. Сядьте там, – приказал офицер и указал рукой на стулья.
– Хорошо, – безропотно согласилась Мара и направилась указанном направлении.
Дежурный офицер начал листать паспорт. Он нашел нужную страницу с моей биометрией и приложил ее к какому-то устройству. Видимо на экране его компьютера появилась какая-то негативная информация обо мне, потому что его лицо стало каменным и непроницаемым.
– Вы нарушили закон уже два раза. Вы потеряли СЭФ и должны были явиться к нам еще два часа тому назад.
– Каюсь. Грешна, – попыталась отшутиться я, но офицер не улыбнулся, а стал еще злее.
Он рванул трубку обычного проводного телефона и гаркнул в трубку:
– Здравия желаю. Старший лейтенант Булдаков. С опозданием на два часа к вам явилась гражданка Свенсон. Можно доставлять?
(«Я что, телеграмма или посылка?»).
Дежурный выслушал ответ и отчеканил:
– Слушаюсь! – И не поворачивая головы, приказал парню, сидящему за ним: – Рядовой Завадский, сопроводите госпожу Свенсон в 510 кабинет.
Парень резко вскочил с места и взял под козырек:
– Есть!
Служивый быстро покинул свою конуру и поравнявшись со мной, скомандовал:
– Следуйте за мной.
Не глядя, иду ли я за ним (а других вариантов здесь, очевидно, не допускалось) и отчеканивая каждый шаг начищенными до зеркального блеска сапогами, рядовой двинулся к лифту. Солдатик шагал широко, почти не размахивая руками. А я практически бежала, едва поспевая за ним.
Просторный лифт без зеркал, но с камерой наблюдения, нагло торчащей из стены, мгновенно доставил нас на пятый этаж. Мы вышли в длинный коридор. Он был абсолютно пуст. Стульев для посетителей не наблюдалось. Зато стены, окрашенные серой структурной краской, были плотно завешены табличками и плакатами с лозунгами и призывами типа: «Будь внимательным и бдительным!», «У тебя нет жалости к врагам Отечества!», «Ты воин и ты находишься на передовой линии борьбы с инакомыслием!», «Ты охраняешь мир и покой!».
Пол, покрытый мягким ковролином неопределенного цвета, полностью заглушал наши шаги. Из кабинетов не доносилось ни звука. («А они хорошо позаботились о звукоизоляции»).
Мой сопровождающий остановился у нужной нам двери и нажал кнопку звонка. Затем обернувшись ко мне, приказал:
– Ждите! От двери не отходить!
Я кивнула. Когда рядовой скрылся за дверью, моим первым желанием было броситься вон из этого здания, насквозь пропитанного страхом, ненавистью и болью тысяч людей, побывавших здесь. Даже постоянно работающий кондиционер не мог очистить воздух, насыщенный едким потом, приторным запахом крови и хлорки. («Пахнет как в морге»). Но ноги словно приросли к ковролину. Я четко понимала, что где-то спрятана камера слежения, которая не спускает с меня своего пристального взора.
Ожидание мое затягивалось. Я стояла на одном месте и не понимала почему меня не впускают в кабинет. Спустя минут пятнадцать дверь наконец отворилась. На пороге стоял тот же молодой человек, который сопровождал меня на пути сюда.
– Станьте к стене! – скомандовал рядовой Завадский и вывел из кабинета высокого худого мужчину с абсолютно лысой головой. Мужчина был близорук, но свои очки он почему-то держал в длинных тонких пальцах. Именно эти мелко подрагивающие пальцы сразу бросились мне в глаза. Они предательски выдавали его истинное внутреннее состояние. Человек был необычайно бледен. Трехдневная щетина на впалых щеках и темные круги вокруг глаз делали его старым и изможденным, хотя на мой взгляд он мог быть мне ровесником. Мужчина был слаб и едва перебирал ногами, но серьезные умные глаза излучали несгибаемую волю и решимость к действию.
«Профессор» (а именно так окрестила я этого интеллигентного человека, ведь интеллект не спрячешь) мельком взглянул на меня и сочувственно улыбнулся, а проходя мимо попытался пожать мою руку.
– Прекратить! А вы можете войти, – гаркнул мой сопровождающий и ускорил шаг.
Я не стала смотреть вслед «профессору» и его конвоиру. Я буквально влилась в 510 кабинет. Мне хотелось стать водой, потоком, который просто вольется в кабинет и сразу же, не задерживаясь, выльется с другой стороны, а потом каскадом стремительно упадет вниз. И оказавшись внизу, сольется с быстрой полноводной рекой, которая унесет меня как можно дальше отсюда.
Сделав несколько шагов, я остановилась.
– Вы Евгения Ильинична Свенсон? Ваша девичья фамилия Максимова?
– Да.
– Проходите. Садитесь.
Я сделала еще несколько шагов в направлении говорившего и опять остановилась. Неужели это Славка? Славка Пряхин? Мой бывший одноклассник и воздыхатель? Недаром еще в универмаге что-то затрепетало внутри, когда я прочла знакомое имя на визитке.
Я заликовала и с улыбкой направилась к стулу, стоящему на против широкого и очень дорогого стола, за которым восседал полковник МСС Пряхин Вячеслав Геннадьевич.
12.
Когда я удобно и расслабленно устроилась на жестком стуле, то первым делом принялась рассматривать Славку. Так же хорош, как и прежде. Прямой нос, зеленовато-карие глаза, пухловатые губы и волевой подбородок. Посеребренные виски и уже наметившаяся лысина. Лицо гладко выбрито, но при моем появлении на нем не дрогнул ни один мускул.
– Гражданка Швейцарии и уроженка Элитарии. Я правильно излагаю?
Бархатный голос Пряхина остался прежним, только в нем появились властные, начальственные интонации.
– Да, – подтвердила я.
Я очень рада была видеть Славу и испытывала чувство неимоверного облегчения от того, что именно он сидит
