ухаживал за нами как заправский официант и все интересовался:
– Вам нравится? Соли достаточно? Кому еще хлеба? Сметанки добавить?
Эти простые, бесхитростные вопросы словно снимали тяжесть с моей души. Думаю, что и Мара испытывала нечто похожее. Она искренне нахваливала борщ мужа и глаза ее потеплели. Лада тоже приняла участие в нашей игре, кто сделает больше комплиментов отцу. Ее милое личико светилось от удовольствия общения с нами.
На удивление Пашка не задавал вопросов о нашей, растянувшейся на день, прогулки. И только в самом конце ужина (или позднего обеда?) он как-то загадочно поинтересовался:
– А не хотите ли, милые дамы, чтобы я подсластил вам жизнь?
Мы, естественно, хотели. Гольцов вытащил из морозильника небольшой поднос с мороженым. Тут были и брикеты, и стаканчики, и рожки с различными наполнителями. И, конечно, пломбир на палочке.
– Чур, мне пломбир на палочке! – вскричала я и схватила заветную трубочку.
Все весело рассмеялись. А я, быстро сдернув обертку с мороженого, откусила от него кусочек.
– О-о! Вкуснотища! – простонала я. – Как в детстве. Ребята, вкус точно такой же. Как такое возможно?
– Женечка, в этом нет ничего удивительного, – довольный моей реакцией сказал Гольский. – У нас соблюдают все старые рецептуры мороженого. А еще у нас очень строгий контроль за качеством продуктов («Судя по утренней колбасе я бы так не сказала»). Министерство Торговли и Питания тщательно следит за этим. Существуют ГОСТы и отходить от них нельзя ни при каких условиях. Иначе…
Что следовало за этим «иначе» для меня уже не являлось секретом Полишинеля. Срок и автоматическое зачисление в Низшие, Лишние или вовсе в Послушники. Так что страх опуститься на самую низшую ступеньку социальной лестницы, был сильнейшей мотивацией к тому, чтобы не совершать уголовных или должностных преступлений.
Павел тоже не отказал себе в удовольствии и взял рожок с шоколадным наполнителем. Покончив с холодной сладостью, он заговорщицки оглядел нас и сказал:
– А знаете, девочки, где я раздобыл эту вкуснятину?
– И где это? – строго спросила Мара.
– В магазине Высших на улице Победы.
Мара недовольно заерзала на стуле, а Гольский улыбнулся жене и сказал:
– Марочка, не волнуйся. Я все это купил у их грузчика. Он свой парень. Тем более, надо же было поразить госпожу Свенсон.
– Да, Пашка, поразил, так поразил! – отозвалась я и облизала палочку. – Класс!
– Ну, а теперь, расскажите, как прошел ваш день.
– Пашенька, не обижайся, но я очень устала сегодня. Пусть Мара тебе все расскажет. Ты не против? – я умоляюще посмотрела на друга.
Гольский нахмурился:
– Что-то случилось?
– Пашенька, я все тебе расскажу. Пусть Женечка идет отдыхать, – мягко сказала Мара и положила руку на колено мужа.
– Женя, ты не забыла, что мы завтра поутру едем на дачу? – спросил у меня Гольский, а в его голосе прозвучали тревожные нотки.
– Нет, Пашенька. Именно поэтому я и хочу лечь пораньше.
На прощание я всех поцеловала и направилась в спальню. Оставшись одна, я позвонила домой.
– Привет, милый, – по-французски поздоровалась я.
– Здравствуй, дорогая. Как отдыхается? – заботливо поинтересовался Олаф.
– Отлично, – соврала я.
– У тебя голос какой-то странный. У тебя все в порядке?
– Да. Просто я очень устала за день. Мы с Марой много гуляли. Она все показывала, а я набиралась впечатлений. Завтра Гольские везут меня на дачу. Рыбку ловить будем.
– Что ж, милая, удачи. Потом похвалишься уловом.
– Непременно, дорогой. Спокойной ночи. Целую.
– Спокойной ночи, любимая.
День третий.
14.
Неугомонный Гольский поднял нас в 5 утра. Мы наскоро перекусили, подхватили рюкзаки и удочки, собранные супругами еще с вечера и шумно вывалились из квартиры.
Мара, естественно, призвала нас быть потише, приложив указательный палец к губам. А Лада сделала выразительный жест, словно застегивает рот на замок. Мы громко засмеялись, игнорируя правила, строго регламентирующие нормы поведения граждан Элитарии, проживающих в многоквартирных домах. (Позднее я ознакомилась с ними в сети. И тогда же пришла к выводу, что людям желательно вообще безвылазно сидеть дома и не высовывать из квартир даже кончика носа).
Сейчас, вчетвером, мы представляли из себя вполне нормальную, дружную и веселую компанию, которая намеревалась классно провести время на природе. Громко топая, мы спустились вниз и вышли на улицу. Утро обещало жаркий и солнечный день, совершенно не характерный для сентября. А этот факт еще больше поднял наше и без того отличное настроение.
Как ни странно, «Элли» моих друзей уже стояла у подъезда. За рулем сидел незнакомый мне человек. Шапка его вьющихся и черных с легкой проседью волос, едва умещалась в бейсболку с трудом нахлобученную на голову. Мужчина был плохо выбрит, но от него исходил приятный запах дорогого мужского дезодоранта. Этот запах я почувствовала сразу, как только втиснулась в салон малогабаритной машины. Поначалу я плохо рассмотрела незнакомца, но не могла не заметить, как пристально и настороженно он наблюдает за мной, глядя в зеркало заднего вида. Темно-карие, почти черные глаза мужчины светились незаурядным и острым умом. Он будто прощупывал, изучал и оценивал меня, пытаясь определить в какой стан меня зачислить: друзей или врагов.
– Женя, познакомься, это мой друг Сергей Петрович Нырков.
– Очень приятно, – приветливо отозвалась я.
– Близкие друзья называют меня просто Серега, – пробасил мой новый знакомый и улыбнулся. Его улыбка была весьма благожелательной, а пронизывающие шипы в глазах исчезли.
(«Решил все же причислить к друзьям»).
– А это Женя. Евгения Ильинична Свенсон, урожденная Максимова, – высокопарно представил меня Гольский, обернувшись ко мне в пол-оборота. – О ней, Серега, я тебе много рассказывал. Именно ее приезда мы с таким нетерпением ждали.
– Я понял. Ну что, други, поехали? – опять пробасил Сергей Петрович и, не дожидаясь нашего ответа, завел мотор.
Маленькая юркая «Элли», управляемая искусным водителем выехала со двора, шустро объезжая все препятствия. Погода благоволила нам и на всем протяжении пути к Заозеровке, дачному поселку, где находилась дача Гольских. Мы о чем-то болтали и дружно хохотали над анекдотами, которыми сыпал Нырков. Лада тоже оживленно участвовала в наших разговорах. И я просто не узнавала ту зажатую и закомплексованную девочку, какой я увидела дочь своих друзей в день знакомства.
По дороге довольно часто можно было встретить баннеры с пропагандистскими лозунгами, но я старалась не обращать на них внимания. Я была полностью поглощена общением с Гольскими и их другом. Правда, проезжая мимо какого-то сельскохозяйственного предприятия, мой взгляд все же зацепился за деревянный щит, на котором была изображена краснощекая бабища с серпом в руке. Изображение дородной колхозницы было полностью слизано с агитплакатов 30-х годов прошлого века. Надпись на щите гласила: «Сельчанин,
