– Все подробности эсэмэской! – сурово приказал сын. – Еще пять минут, и опоздаем. Пробки же на дорогах. Ленка, выводи отца с вещами. Ма, тебе лучше остаться дома. Мы сами проводим папика до таможенного поста…
И я осталась одна, успев крикнуть на прощание мужу, что буду сидеть с мобильником в руках до тех пор, пока он не отчитается о благополучном прибытии на чужую землю. Но не успела свыкнуться со своим новым временным статусом матери-одиночки, как запел мобильник. Я схватила аппарат в полной уверенности, что Дмитрий Николаевич что-нибудь забыл, кроме меня. Например, билет на самолет. Может же его врожденная аккуратность и педантичность хоть раз в жизни дать сбой.
Мое счастливое «алёкание» было встречено странным покашливанием. И странной фразой: – «Извините, не знаю, как вас зовут». – Дальнейшее молчание намекало на необходимость представиться, но я не торопилась – вдруг это какой-нибудь чокнутый извращенец.
– Вы вместе с приятельницей вчера спасли меня от смерти, а познакомиться поближе мы так и не смогли. Меня зовут Литвинов Николай Петрович. А вы Ирина или…?
– Ирина Александровна я… Ефимова. Девичья фамилия Лебедева. – Про девичью фамилию сама не знаю зачем ляпнула. Не иначе как с расстройства. Только-только проводила, как выяснилось, горячо любимого мной мужа, а тут этот звонок. К гадалке ходить не надо – палеонтолог Литвинов решил переложить на мои плечи часть своих убийственных проблем… – Как ваше самочувствие, Николай Петрович, – с фальшивым оживлением поинтересовалась я, надеясь, что он выдаст стандартный ответ: «Спасибо, ничего». Останется быстренько ответить: – «Не стоит благодарности, будьте здоровы, всего вам доброго», – и отключить мобильник. Могу же я в момент переговоров переехать границу зоны доступности мобильной связи.
– Я умираю, Ирина Александровна. В сторону от Волоколамского шоссе деревня Грачики, дом одиннадцать. Передайте деревянную фигурку… Я все тут написал…
Связь оборвалась, и я с ужасом поняла, что именно мой абонент находится вне зоны действия сети. Окончательно и безвозвратно.
8
Наталья упорно не желала отзываться. Ни по домашнему, ни по мобильному номеру, ни на звонки в дверь. Тем не менее я продолжала торчать у ее порога. Дома просто не находила себе места.
Подруга появилась в тот момент, когда я была на грани отчаяния.
– Привет свободной женщине свободного Востока! Относительно свободного Запада. То есть матушки России. «Широка страна моя родная», – запела она так, что в квартире взвыла и заскулила Денька. – Не вижу на физиономии радости и энтузиазма.
– А ты, случайно, не знаешь, где в нашей широкой стране матушке России находится дом одиннадцать с деревней… кажется, Грачкино? – Я с трудом попыталась улыбнуться.
Наташка выронила из сумки батон.
– Неужели твоему Ефимову в последний момент «подложили свинью»? В порядке смены места командировки. Вместо заграницы поехал перенимать положительный опыт одиннадцатого дома деревни Жрачкино? Блин, батон изваляла. Возьми в правом кармане ключи, открой дверь. Видишь, у пакета ручка оборвалась.
Я быстрее обычного определилась с правой и левой стороной и вытащила ключи.
– Девочки, добрый день! – высунулась из своей квартиры Анастас Иванович. – Вам помочь?
– Ни в коем разе! – приветливо откликнулась Наташка, поднимая батон и роняя половинку черного хлеба. – У нас уборочная страда, сами справимся.
Заметив, что я открыла Натальину дверь, соседка моментально скрылась – не любила, когда ее «лапали».
Я тоже предусмотрительно шагнула в сторону, прячась за дверью. Полиэтиленовый пакет, которым подруга попыталась прикрыться, на роль щита не тянул и сразу грохнулся вниз. Вместе со всем содержимым. Денька весело скакала по продуктам, пытаясь лизнуть хозяйку в нос.
«Уборочная страда» затянулась. Молочная река с кефирными берегами долго не хотела убираться в русло канализации. Тапки скользили по линолеуму коридора, вместе с ними поскальзывалась и я – несколько раз белое безмолвие, выжатое в таз, выплескивалось по дороге. Виновница «наезда» прикидывалась мягкой игрушкой на полу, а Наташка, размазывая по лицу остатки бывшего готового салата «Весенний» и слезы, жаловалась на даром потраченные в магазине время и деньги.
– Литвинов умер, а жизнь продолжается, – тихо заметила я, но подруга меня услышала.
– Это как это? – оторопела она, пихая упаковку сыра в мусорный пакет.
– Очень просто. Движение – жизнь. Мы с тобой хоть как-то двигаемся, а значит, хоть как-то живем. В данный момент здесь, в коридоре, а Литвинова больше нет.
– С чего ты взяла?
– Вытащи сыр из мусора. Он мне позвонил.
– Кто? Сыр? – Подруга заглянула в пакет. – Как он туда попал?
– Литвинов! И пойдем, наконец, отсюда.
– Ага. Литвинов позвонил. И сказал, что умер. Фига себе, прикол! С дороги отойди – дверь загораживаешь.
– Ты не поняла… – Я отступила и, следуя за подругой, досконально передала ей содержание телефонного разговора с палеонтологом. Даже покаялась в нехорошем намерении прервать звонок.
– И что ты предлагаешь? Ехать в это Жрачкино?
– Грачкино. В принципе, я могу поехать сама. Мне важно уточнить, где оно находится. Надеюсь, что в Московской области. Карта у тебя.
Наташка вытащила из мусорного пакета сыр и, пробормотав, что Боря все равно не видел этого безобразия, а сыр полезен для здоровья, сунула упаковку мне в руки.
– Ну, хорошо. Только сразу договоримся: если это Жрачкино… Нет, определенно надо хоть кофейку выпить. Короче, если это Грачкино слишком далеко от Москвы, лучше поехать завтра. У тебя есть отгулы, а я отпрошусь. Своему шефу скажешь, что провожаешь мужа в загранкомандировку.
– Второй день?
– Балда! Он же этого не знает. Кроме того, мысленно ты еще со своим Ефимовым и любишь его так, как никогда в жизни не любила. Это нормально. Результат внезапного отсутствия постоянного источника раздражения часто ведет к тому, что при наличии этого отсутствия начинается дикая по нему ностальгия. Я понятно изъясняюсь?
– Более-менее… Только лучше бы поехать в Грачкино сегодня.
– Если Литвинов, как ты говоришь, умер, ему спешить некуда. Что там, в этом Грачкине, людей нет? Наверняка отправили палеонтолога в больницу. Скорее всего, у мужика сердечный приступ. Еще бы! Такое пережить. А помирать собрался, потому что в чудеса нашей медицины не верит. На опыте мамонтов воспитан. Наша медицина, конечно, чудит, но не во всех случаях пациентов гробит. А деревянный вождь – простой истукан, ему все равно, где находиться. Подождет до завтра в деревенском доме номер одиннадцать. Ир, не суетись, а? Честно говоря, мне не хочется перед Борисом ответ держать, где я шимонаюсь. Он полчаса назад звонил, сказал, что с дачи выезжает. Кстати, привезет твоих кошек с бабулей и ее приятельницей. На дачах свет отключили, идет ремонт кабеля. Дома холодно. Она, бедная, так сопротивлялась возвращению. А приятельница и подавно. Еще бы! Им вдвоем на природе просто замечательно. Не надо ни за кем убирать, не надо готовить. А кошкам там такое раздолье! Весь участок – и зона охоты, и биотуалет. Кстати, у тебя мобильник с собой?
– Нет, дома остался.
– Ну так тащи сюда! Я хочу сама позвонить палеонтологу. Уверена, что к своим вымершим мамонтам он не отправился. Может, и ехать не надо будет.
Назад я вернулась не сразу – искала мобильник, который в это время спокойно лежал в кармане моего халата. Халат, разумеется, был на мне. Но все это я осмыслила только тогда, когда Наташка по моей просьбе позвонила мне. Поющий карман напугал донельзя.
Наташка сидела за столом, разложив на нем карту Московской области и «гуляла» карандашом по Волоколамскому направлению.
– Ни одной деревни Грачкино я не нашла, – доложила она, отрываясь от карты и поднимая на меня глаза. – Но есть деревня Грачики. Думаю, она-то нам и нужна. На наше счастье, до нее не так далеко. Километров тридцать по Волоколамке, а дальше еще десять километров в сторону. В принципе, можем рвануть сейчас. Только мне надо Борю накормить. Скажу, что едем в Шереметьево, твоего Ефимова провожать. С предварительным заездом за ним на работу.
– Ну ты даешь! Умнее ничего не придумала?
– Умнее не бывает. Только в аэропорту могут сдвигать время вылета. На сей раз в соответствии с нашим графиком движения в Грачики и обратно. Мобильник принесла? Давай.
К моему удивлению, на Наташкин звонок кто-то ответил. Она с удовлетворением включила динамик, и я услышала ленивый мужской голос. Немного простуженный:
– Алё-о-о! Я слушаю.
– Николай Петрович? – любезно переспросила Наташка, в то время как я отчаянно пыталась ей сообщить, что голос Литвинову не принадлежит. Она отстранила меня левой рукой в сторону, чтобы не мельтешила перед глазами и сосредоточенно ждала ответа.
Ответил совершенно другой мужской голос – деловой: – Николая Петровича нет. Он вышел. А кто его спрашивает?
