затылке от удара и свалился вперед, к такому желанному выходу наружу, а сознание покинуло меня.
Глава 7
Гробы и подземелья
Ормар понимал, что только вбитые на подкорку рефлексы Эйнара — беспрекословно следовать приказам наставников и командиров — спасли его от неминуемой гибели. Его способность к превращению, спасшая обоих мальчишек во время схватки с мертвяком на арене, тем не менее чуть не привела его самого к смерти. Если бы он просто сражался обычным оружием, во владении которым не уступал никому из своих сверстников, то всё могло пройти гораздо проще, без этих излишних рисков и прохождения по краю.
Наблюдая за Ормаром, проживая его-мои мысли и чувства, я соглашался с ним, и вспоминал собственное сражение с мертвяком, рвущимся из клетки. Надо было просто выйти из-под навеса, найти оружие или даже позвать любого полицейского, а на крайний случай пусть даже отца Спиридона, и с ними вместе быстро разделаться с первенцем-зомби. Вместо этого я решил, что сам со всем справлюсь, и что времени у меня нет. А тем временем мертвяк еще добрых несколько минут пытался разогнуть и сломать клетку, давая мне возможность превратиться в ему подобного и потерять разум, да еще и получить удар шашкой.
Со своими сомнениями Ормар обратился к мастеру Олафу — широченному мужику с повязкой на одном глазу и без левой руки. Когда-то он был воином со слабо выраженной способностью к ускорению, но его дар не дал ему преимуществ в бою с нечистью у Белой реки. Мертвяки смогли окружить его, и уже начали пожирать, отчаянно отбивающегося, когда подоспевшие братья-воины выручили его.
Небольшой отряд пробивался к своим, единственный целитель среди воинов был убит, поэтому руку и глаз не смогли восстановить: время было упущено. С тех пор Олаф был поставлен на первичное развитие и контроль способностей у младших учеников. Тут требовалось минимум знаний и мастерства, и максимум дисциплины, что старый воин умел обеспечить.
После утомительной тренировки по превращению, за которой я-Ваня, после превращения в Ломокне, наблюдал с утроенным любопытством, набрался смелости и задал Олафу мучавший меня вопрос:
— Мастер, можно спросить вас?
— Говори, Ормар, — отвечал одноглазый.
— Я не должен был превращаться на арене? Это было неправильно? Надо было сражаться обычным оружием? — озвучил я свои сомнения.
— Скажи, Ормар, какой у тебя был план? — внимательно посмотрел на меня Олаф.
Ормар пожал плечами.
— Не знаю, я просто должен был выручить Эйнара, которого зажал мертвяк, и мне не пришло ничего в голову, кроме как применить дар. Сейчас-то я понимаю, что проще было добежать до еще одной совни, ну или взять осиновый кол, но тогда я почему-то об этом не подумал, — рассуждал в слух.
— В итоге превращение сработало как надо, — констатировал Олаф, — а значит, план был правильный.
Видя мой недоуменный взгляд, мастер даров продолжал:
— Но сражение обычным оружием, возможно, позволило бы избежать тебе и твоему боевому товарищу ненужных рисков. И это тоже был бы правильный план. Верный план — это такой, который привел к победе. Так что твой порыв на сей раз оказался верным. Ты не потерял себя, не растворился полностью в сознании мертвяка, не набросился на Эйнара. К тому же ты впервые встретился лицом к лицу с настоящим зомби, в экстремальной ситуации проявил свой дар, что очень полезно для его развития.
— Я понял, мастер, спасибо, — мое лицо выражало довольство такой оценкой почтенного Олафа.
— И какой же урок ты извлек из моих слов, ученик? — огорошил меня вопросом невозмутимый воин, и я вновь задумался.
— Надо иметь запасной план? — предположил я.
— Святые динозавры! Надо думать мозгами, прежде чем действовать. Вот этим местом у тебя между ушами, — он постучал мне по голове. — Ты действовал на инстинктах, подчинился порыву, и всё получилось. Но загляни в себя еще раз и скажи мне, почему ты решил все-таки превратиться, а не использовать оружие?
Ормар задумался и вновь прокрутил в голове тот бой. Не хотелось признаваться себе в этих чувствах, но я произнес:
— Наверное, я хотел покрасоваться. Ни у кого еще нет даров, кроме меня. Вот и решил показаться, какой я особенный.
— Именно. Так что дело не в запасном плане, а в том, чтобы из нескольких вариантов хладнокровно и разумно выбрать наилучший. Ведь в следующий раз твой глупый порыв «покрасоваться» может привести и тебя, и твоих соратников к гибели. Или вот к этому, — он указал на свою отсутствующую руку и нахмурился.
— Думать головой, я понял. Спасибо, наставник, — поклонился я-Ормар. — А что случилось с вами?
— Иди уже, — зыркнул он недобро на меня своим единственным глазом.
А вот я-Ваня совершенно потерялся в сознании мертвяка, хотел сожрать всех подряд. И ладно уж бабу Нюру, это еще куда ни шло, но вот своих друзей — это уже слишком. Ямщика же следовало если не сожрать, то проткнуть ему сердце шашкой. Эти мысли проносились у меня в голове, когда я во сне в теле Ормара шел по длинной галерее, соединяющий корпус, в котором развивали способности, со столовой — в том далеком времени или мире наступало время ужина. Ведь только друзья спасли меня и от смерти, и смогли отбиться от мелкого недомертвяка, когда я ничего не соображал. Спасибо Генке, всегда умевшему замечать детали и делать верные выводы.
Интересно, это он стукнул меня по башке, когда я выходил из шатра? Я, кажется, начал превращаться в зомби, чтобы сожрать ямщика, который… Осознание того, чем провинился ямщик, резануло меня, будто лезвие остро наточенного ножа, которым мама нарезала продукты, готовя нам ужин. Мама! Отец! Его шашка! Мелкая…
Меня выдернуло из забытья, я резко поднялся на кровати, застонав от боли в правом в плече. Полумрак, занавешенные окна, сквозь которые пробивается слабый свет — вечер или уже утро? Комната мне незнакома. В углу большой киот со множеством икон, в центре которого — икона Воскресения с изображением ада, где длинный изгибающийся змей своими кольцами удерживает в мраке грешников. Теплится лампада, своим мягким светом бросая пляшущие тени на всё вокруг. Пахнет чем-то церковным, елейным и благообразным.
Резной шкаф, большой стол, покрытый зеленым сукном, заваленный книгами и бумагами, на противоположной стене — фарфоровые тарелки, расписанные красками. На самых больших по центру — герб Ломокны — на лазоревом поле длинная металлическая палка, лом, воткнутый в холм, наверху по сторонам две шестиконечные звезды, направленные двумя углами вверх и вниз. На втором — картина человека в древней нерусской одежде, узнал в нем Карла Ломокку,
